Всемирная история. Том 3. Новая история

Егер Оскар

Замок Сан-Суси. Терраса. По фотографии XIX в.

В некотором смысле жизнь здесь была продолжением жизни в Рейнсберге с той, однако, разницей, что здесь «дела» давали уже возможность посвящать «музам» лишь весьма незначительную часть времени, да и женщин при этом дворе не было. Сам Фридрих жил в разлуке со своей женой, на которой женился по приказанию отца: супружество это как бы вовсе для него не существовало. В кружок Фридриха здесь вступают именитые иностранцы. Сам король, унаследовавший от отца его практицизм и трудолюбие, а от матери ее тонкий ум, работает в часы досуга над чисто литературным произведением: пишет «Histoire de mon temps» (История моего времени), собственно говоря, историю силезских войн, с включением обзора истории Бранденбургского дома. Из связей Фридриха с выдающимися учеными или литературными знаменитостями его времени особенное внимание обращала на себя его связь с Вольтером. Вольтер – это было литературное имя молодого французского писателя, Франсуа Мари Аруэ (род. 21 ноября 1694 г. в Париже), уже прославившегося своими сатирами и драматическими произведениями («Эдип», 1718 г) успевшего ознакомиться и с Бастилией: да и в высшем обществе, среди которого корыстный и суетный Вольтер любил вращаться, ему не раз приходилось плохо из-за его едких острот. Довольно долгое пребывание в Англии значительно расширило его кругозор, и в связи с теми

испытаниями, какие ему пришлось уже пережить в своем отечестве, он невольно обратил внимание на глубокие язвы общественной жизни и государственного быта Франции; Церковь и христианство для него, как и для весьма многих его современников (в том числе и для самого Фридриха), давно уже не существовали, и он, без сомнения, был уже значительнейшим из современных поэтов, умнейшим, красноречивейшим и влиятельнейшим из писателей современной просвещенной эпохи, когда наследный принц Прусский пожелал с ним свести знакомство. Фридрих решил что он может дозволить себе теперь эту роскошь – приблизить к себе Вольтера в качестве постоянного собеседника, и Вольтер, которому по многим обстоятельствам неудобно было в ту пору жить во Франции, охотно принял приглашение короля-философа, который начинал также приобретать большую известность. В июле 1750 года Вольтер явился в Сан-Суси где и был отлично принят: «Здесь я чувствую себя во Франции» – так вы разил он произведенное на него приятное впечатление. Благодаря своему тонкому уму, своему мастерскому знанию языка, своим разнообразным, хотя и не особенно глубоким сведениям, своему критическому такту, Вольтер несомненно оказал Фридриху положительные услуги при его исторических работах и некоторое время был в восхищении от своего нового положения. Однако это продолжалось недолго. Вольтер стал добиваться возможности иметь влияние, жаждал известного рода власти, и вмешивался в дела, которые его вовсе не касались; под блестящей внешностью в Вольтере скрывалась душа корыстолюбия, которое сложно было утолить назначенной ему весьма щедрой пенсией: вышли неприятности, которые еще более обострились благодаря злой сатире Вольтера, направленной против другого француза, принадлежавшего к приближенным Фридриха,– против Мопертюи, президента королевской академии,– и уже в марте 1753 года дело дошло до полного разрыва. Вольтер покинул Сан-Суси, да еще и на пути оттуда ему пришлось испытать крупную неприятность. У него в руках остался томик стихотворений Фридриха, содержавший в себе всякие сатирические колкости по адресу различных европейских дворов; само собой разумеется, что опубликование этого томика было более чем нежелательно, и король довольно поздно спохватился, что Вольтеру в этом отношении доверять нельзя, в особенности при том озлобленном настроении, в каком он покинул Сан-Суси. На основании этого соображения прусский резидент во Франкфурте-на-Майне потребовал от Вольтера, когда тот достиг этого города, чтобы он возвратил королю, вместе с данным ему орденом и ключом, и томик его стихотворений, и не дозволил писателю продолжать путешествие, прежде чем прибыл в город тот сундук, из которого было добыто желаемое. С той поры сношения короля с Вольтером ограничивались перепиской, что, конечно, и для той, и для другой стороны было гораздо более удобно.

Отношения к науке, литературе и Церкви

Надо, однако, признаться, что отношение Фридриха к области духовной деятельности и духовного творчества в его государстве было довольно безучастное. Из искусств он оказывал некоторое покровительство только музыке и то потому, что любил оперу, для которой в 1742 году даже и построил особый театр. К Церкви и духовенству относился весьма равнодушно, более руководствуясь своими политическими соображениями, нежели какими бы то ни было духовными стремлениями. И по отношению к науке, к обучению он был не особенно щедр и внимателен. Он с почетом вернул философа Вольфа уже в самом начале своего правления, но не оказывал никакого поощрения распространению в государстве высшего образования и высших школ. Важнейшее, что было им сделано в этом направлении, было основание академии или, вернее сказать, преобразование двух ученых обществ в одну академию (1744 г.), президентом которой он избрал француза Мопертюи, человека весьма достойного.

Только философия и отчасти изящная словесность еще привлекали некоторое внимание Фридриха, и то лишь исключительно в той области современной ему литературы, к которой доступ ему был открыт французским языком, которым он владел с детства. Зарождавшаяся немецкая литература и наука были ему совершенно чужды. В 1730 году появились труды Готшеда по теории поэзии, в 1740 – труды Брейтингера, и в тот же самый период продолжались литературные споры лейпцигских и цюрихских посредственностей; в 1748 – Клопшток напечатал первые песни своей «Мессиады», в которых вновь истинный поэт заговорил с народом настоящим немецким языком. В том же году на сцене была поставлена первая пьеса Лессинга «Молодой ученый»... Год спустя родился Гете. И если Фридрих не удостаивал внимания эти начинания немецкой литературы, то в этом нет ничего удивительного: и самая литература, и наука немецкая, в то время, тоже весьма были далеко от какой бы то ни было связи с государством и политикой. Любопытным доказательством тому может служить объемистая, многотомная переписка Готшеда,– главного представителя немецкой литературы в течение нескольких десятилетий (с 1724 г.) – стоявшего в тесной связи с важнейшими кружками своего времени. И что же? Терпеливый ученый, пересмотревший толстые фолианты этой переписки, утверждает, что кроме двух-трех мимолетных намеков он не нашел в ней ничего, касающегося политики.

Вся деятельность Фридриха, главным образом, сосредоточивалась на одном: на том, что он признавал важнейшим – на армии. По весьма меткому его замечанию «для него (т. е. и для Пруссии) – что ни сосед, то враг». Он не теряет ни минуты времени во время мира, чтобы создать грозную военную силу: около 1750 года его армия уже достигает численности 136 000 человек. В армии господствовала величайшая дисциплина, и в непрестанных служебных занятиях, в ежегодных маневрах, производимых большими отрядами войск, эта армия проходит суровую школу, причем и сам король менее всего думает о своем спокойствии. По разным признакам он приходил к тому убеждению, что вскоре эта армия ему понадобится.

Европейские государства, 1745-1756 гг. Южная Европа

Ни одно из европейских государств (за исключением Австрии) – если мы бросим взгляд на общее их положение в период между 1745 или 1748 и 1756 годами – не имело, само по себе, повода к нарушению благополучно восстановленного мирного положения. В Испании, как мы уже упоминали, в 1746 году Филиппу V наследовал Фердинанд VI (до 1759 г.); младшие принцы Испанского дома обеспечены были Неаполем и небольшими верхнеиталийскими герцогствами. В том же году в Дании последовала перемена правления: Фридрих V наследовал Христиану VI, и это маленькое государство при управлении графа Шиммельмана и старшего графа Бернсторффа сделало большие успехи и в области школьного образования, и в области торговли, промышленности, а также и в отношении устранения крепостничества. В 1750 году в Португалии умер Иоанн V: у его преемника, Иосифа Эммануила (до 1777 г.), советником был человек, на некоторое время сумевший придать этому маленькому и отдаленному государству всемирно-историческое значение, в том самом смысле, как оно уже его имело некогда, в XV столетии; советником этим был Иосиф Карвальхо, маркиз де Помбалль. Вступлением к его борьбе против иезуитов, которая позднее должна была его поставить во главе все мирно-исторического движения, послужила та война, которая в 1755 году положила конец существованию иезуитского государства в Парагвае. Иезуитский орден вполне завладел испанской частью Парагвая и там окончательно забрал в свои руки туземное население, которым и правил с отеческой заботливостью

и полнейшим деспотизмом, подчиняя всю жизнь своих подданных строжайшей регуляризации, распределяя время на занятия полевыми работами и ремеслами, на религиозные упражнения и умеренные народные увеселения. Эта испанская часть Парагвая, на основании обменного трактата, была уступлена испанским правительством Португалии. Иезуиты воспротивились выполнению этого трактата и тем самым вызвали против себя жестокую истребительскую войну, в которой возникшая культура была потоптана безжалостно, а местное население, не разбежавшееся по лесам и пустыням, обращено в рабство.

Но уже не здесь, не на Юге, находился главный центр тяжести европейской жизни и всемирной истории: кажется даже, что и само могущество папства никогда не было менее ощутимо и заметно, чем в это время. Центр тяжести явно передвинулся на Север, Северо-Восток и Северо-Запад, где Англия, Франция, Россия, Австрия и Пруссия заняли одинаково выдающееся положение великих держав.

Англия

Из всех этих государств Англия больше, чем любое другое государство, имела основание быть довольной новым положением дел. На материке появилось сильное протестантское государство, которое способно было гораздо надежнее, нежели Австрия, защитить Германскую империю и курфюршество Ганноверское от захватов со стороны Франции. Благодаря союзу с этим государством можно было в значительной степени сдерживать Францию на суше, в случае, если бы Англия дошла до столкновения с ней на море. Англия была не против такого союза, хоть там и побаивались завоевательных планов и предприятий Фридриха. Вообще же говоря, эти годы никаким особым событием или законодательным мероприятием в английской истории не отмечены. Громадные успехи торговли и промышленной деятельности, при громадном развитии свободы, способствовали накоплению чрезвычайных, почти неисчерпаемых богатств в этой обособленной от других государств стране, что возбуждало всеобщую зависть к Англии, еще не оказывавшей на другие народы никакого непосредственного влияния. При усиленно развитой деятельности парламента, правительство в Англии не играло никакой роли, и двор английский не являлся, как во Франции и в Австрии, руководящим цент ром власти.

Последняя из этих держав и явилась главной зачинщицей той коалиции, которая составилась в Центральной Европе против Пруссии и ее возникающего могущества; в коалиции приняли участие и Франция, и Россия, подчиняясь политическим видам Австрии; последовала долгая семилетняя война, сопровождавшаяся усиленным кровопролитием и, в сущности, ни в чем не изменившая территориального положения держав на материке против того, каким оно было в 1745 году.

Австрия

Мария Терезия хотя и покорилась необходимости, однако не отказалась окончательно от Силезии. Мысль о возможности возвращения Силезии и об отмщении тому, кто ее отнял у Австрии, была преобладающим помыслом ее царствования, в течение которого она осуществила и множество весьма полезных реформ.

Очистив управление от бесполезных элементов, она сумела произвести сбережения, да и в администрацию внесла значительное оживление; в особенности в военном быту, по ее уполномочению, внесено было много нового генералом Кевенгюлером (единственным отличившимся в последнюю войну), который энергично трудился над устройством армии; с другой стороны, у духовенства отнято было много праздничных дней, огромным количеством которых уже и тогда объяснялась чрезвычайная отсталость католических стран сравнительно с протестантскими в области просвещения и успехах интеллигенции. Но слишком большого значения все эти попытки реформ иметь не могли, так как правительство всюду в обществе наталкивалось на апатию массы и на высокомерные притязания дворянства, не способного ни к какой деятельности. Немного было в местном обществе и таких людей, которые держались того мнения, что благоразумнее всего было бы поставить крест на Силезии, и даже умнейший из государственных людей императрицы-королевы, ее посол при французском дворе (1750-1752 гг.), граф Кауниц, дерзнул выразить это воззрение в меморандуме, представленном государыне. И этот же самый Кауниц, перейдя на сторону воззрений Марии Терезии, был затем (с 1753 г.) ее приближенным советником; ему-то, этому новому государственному канцлеру, и удалось весьма трудное и почти невероятное дело – призвать и Францию, и Россию к союзу с Австрией для обуздания короля прусского.

Россия

В России в течение двадцати лет, прошедших со дня смерти Петра Великого, многое успело свершиться. После краткого, почти мимолетного царствования супруги Петра, императрицы Екатерины I, на престол вступил внук Петра, Петр II Алексеевич (сын несчастного царевича Алексея Петровича), юноша, скончавшийся, даже не достигнув совершеннолетия (1730 г.). После его смерти правом на российский престол обладали трое: во-первых, дочь Петра Великого, цесаревна Елизавета Петровна; во-вторых, внук Петра Великого, сын его дочери Анны, от брака с герцогом Шлезвиг-Голштинским; в-третьих, племянница Петра Великого, Анна Иоанновна [24] , вдовствующая герцогиня Курляндская. Вследствие интриг и происков партии Голицыных и Долгоруких, преобладавших при Петре II, престол был предложен не первым двум лицам, имевшим несравненно больше прав, а именно Анне Иоанновне, при которой преобладающая партия думала не только сохранить, но еще и усилить свое положение во главе правительства. Расчеты эти, однако, разлетелись прахом, едва только Анна Иоанновна успела утвердиться на престоле: преобладающее значение и почти неограниченная власть перешли к любимцу императрицы, Бирону, который пользовался доверием Анны Иоанновны до самой ее кончины (1740 г.) и был ею возведен в герцоги Курляндские. Незадолго до кончины императрица Анна, желая упрочить престол российский в роду своего отца, объявила наследником престола сына своей племянницы, принца Иоанна Антоновича [25] , которому не было еще и года. Бирон на все время до совершеннолетия наследника престола был назначен регентом государства. Мать принца при помощи партии людей, недовольных Бироном, устранила его от правления и сама объявила себя правительницей на время малолетства сына. Но так как она выказала себя совершенно неспособной к управлению делами государственными, то уже в ноябре 1741 года произошел переворот в пользу дочери Петра Великого, цесаревны Елизаветы Петровны, которая и вступила на престол.

24

Анна Иоанновна была дочерью царя Иоанна Алексеевича, брата Петра Великого, одновременно с ним возведенного на престол.

25

Племянница императрицы Анны, Анна Леопольдовна, была дочерью Екатерины Иоанновны и герцога Леопольда Мекленбургского. Анна Леопольдовна была замужем за Антоном Ульрихом, герцогом Брауншвейг-Люнебургским.

Елизавета Петровна, российская императрица

Первой заботой новой императрицы по вступлении на престол было упрочение престола за потомством Петра Великого и устранение всего потомства дяди Иоанна Алексеевича от престолонаследия. С этой целью она вызвала из-за границы в Россию сына сестры своей Анны Петровны (следовательно, родного внука Петра Великого), бывшей в замужестве за герцогом Шлезвиг-Голштинским. Четырнадцатилетний Карл Петр Ульрих, по приезде в Россию, принял православие (1742 г.), и под именем Петра Федоровича был объявлен наследником престола. Два года спустя, при посредстве прусского короля Фридриха II, будущий император был помолвлен с принцессой Ангальт Цербстской Софией Августой Фредерикой, которая, по прибытии в Россию, приняла православие и под именем великой княгини Екатерины Алексеевны сочеталась браком с великим князем Петром Федоровичем, наследником российского престола.