Всемирный следопыт, 1925 № 07
Шрифт:
Чайка замолчала и, ухватившись за рукав Борка, дрожа всем телом, снова заговорила:
— Дикий олень приходит в стадо искать олениху. Жених приходит к чуму невесты найти жену. Выходной песец ищет себе подругу. За мной приедет самодин. Он увезет меня в тундру. Это далеко. Ворк, тебе надо тоже подругу… Пусть приедет самодин. Но есть еще время. Ворк, возьми меня пока в жены!..
Ворк остановился. Он что-то хотел сказать, но Чайка прыгнула и впилась в его губы…
Ворк разогнулся и поднял маленькую Чайку…
Когда склонилось солнце, — это был вечер
VI. Из цепей предрассудков
Ворк оказался дальновидным человеком. Он пришел в чум, принес чаю, лески и бутылку «и» (водка). Брат Чайки обрадовался «и». Он давно не пил ее и теперь говорил:
— Русский савво (хороший)!
Старая Перчик напилась пьяной и просила у русского за Чайку тридцать оленей, много, очень много шяр (табаку) и три бутылки «и».
Брат молчал. Он не хотел перед русским показать непочтение к старой матери. Он говорил про себя:
— Если Перчик просит такой калым за Чайку, пусть будет так. Где русскому достать тридцать оленей! Тридцать оленей очень большой калым, и русский за юрачку никогда его не даст.
— Где же я достану оленей? — спросил Ворк.
Брат радовался. Он перехитрил русского. Тогда он еще раз решил перехитрить русского. Он сказал:
— Оленей можно купить на большие серебряные рубли с царем Николкой. Можно купить сто оленей, но за каждого оленя надо платить пять больших рублей. Сосчитай, сколько надо? — довольно заметил брат. — Тридцать хороших оленей это — сто пятьдесят больших рублей. Если русский друг даст сейчас сто пятьдесят больших рублей, я найду оленей. Хороших оленей!
Ворк коротко сказал:
— Хорошо.
Перчик попросила у него больших рублей, муки, пороху, ниток и большой платок с цветами. Брат опять молчал, он знал, что русские любят короткие слова, но они не любят, когда с них просят потом.
Но Ворк опять сказал:
— Хорошо…
И теперь старая Перчик молчала.
— Друг, — тачал Пиунчи, — мы говорим слова, но у Чайки есть жених самодин. Он в тундре. Что я скажу самодину, когда он опросит: «Где Чайка Нэр?» Я окажу ему: «Русский дал сто пятьдесят больших рублей с Николкой, и я отдал». Самодин мне скажет: «Нэр, ты лживый юрак. Ты обещал мне Чайку. Ты рядил тридцать оленей. Теперь я в убытке. Я отпустил много невест. Ты должен мне дать пятьдесят больших рублей…» Что я скажу самодину? Где, друг, я возьму пятьдесят больших рублей?
Брат ждал, что Ворк рассердится. Уйдет из чума. Но Ворк не рассердился. Он сказал еще раз:
— Хорошо, — и вышел из чума.
Скоро он пришел с звенящим мешком. Он перевернул постель (оленью необделанную шкуру) и высыпал много больших рублей. Сначала он отсчитал сто пятьдесят рублей и заставил считать их Пиунчи. Тот долго считал, потом сказал: «Верно». Тогда Ворк отсчитал двадцать больших рублей и отдал Перчик. Перчик не стала считать. Она цепко захватила их в крючковатые руки и уползла в темный угол чума. Потом Ворк снова отсчитал пятьдесят рублей и дал их Пиунчи, и Пиунчи не стал
— Верно, друг…
Хитрый Ворк вынул бумагу. На ней написал двести двадцать палочек. Приложил сажей рубль, руку Чайки, и велел поставить брату и Перчик по тамге (родовому знаку). Дрожащими руками Перчик поставила три черточки, а Пиунчи нарисовал стрелу с луком.
Пиунчи знал, что теперь Ворк — хозяин Чайки, и документ с его тамгой имеет страшную, вечную силу.
Чайка не верила. Ей казалось, что душа ее плывет по большим волнам и вот-вот у ней захватит дух. Чайка не верила, что русский берет в жены ее, простую бедную юрачку. Давно Чайка мечтала выйти замуж за русского. Но она думала о молодом рыбаке, таком же грязном, как юрак. Но теперь за нее сватается сам Ворк, имеющий так много больших рублей…
«Ведь Ворк, — думала она, — не рядился. Он не спорил, как самодин, из-за каждого олененка. Он говорил только: хорошо».
Чайка закрыла глаза и почувствовала, что ее куда-то несет, как птицу.
Бутылку распили до дна. Перчик свалилась в угол на постель и дико хохотала. Пиунчи, распустив слюни и уставив в одну точку глаза, жевал табак, а Чайка, выпившая всего две маленькие чашки с зеленой птицей с длинным хвостом, звонко смеялась и говорила Ворку:
— Если бы ты не срядился, я все равно убежала бы к тебе.
Ворк выпил наравне со всеми, но был трезв. Он спрятал в карман бумагу, которую все время держал в руках, встал и сказал:
— Ну, теперь спите…
Чайка пошла провожать Ворка.
— Я буду каждый день мыться, — сказала она на прощанье.
Ворк попрощался с Чайкой и ушел к себе на песок.
Утром брат и Перчик привели дрожащую Чайку и притащили два берестяных сундука приданого.
— Ты чего боишься? — участливо спросил Ворк.
— Так, — односложно отвечала Чайка, — холодно.
«— Юрак есть юрак, русский есть русский, — всегда помнила Чайка. — Русский юрака не знает, юрак не знает русского».
В этой пословице сказалась мудрость юрацких стариков, и эта мудрость была понятна их молодым детям, уже более стойким и более хитрым в делах с русскими.
Когда юрак берет жену, он платит калым. Жена делается его собственностью наравне с нартой, собакой и чумом. Это хороню помнила с малых лет Чайка. Она втайне горевала, как все юрацкие женщины, а в глубине души ненавидела жестокий обычай суровой тундры. Но тундра сурова, суровы ее законы, и кто нарушит их, тот делается несчастным. Тому нет места в дымном, тесном чуме и необ’ятной тундре.