Всемирный следопыт 1926 № 07
Шрифт:
Пароход все стремится вдаль, нетерпеливый крик его гудка вызывающе несется над ширью Волги и аукается среди пристаней, поселков, незначительных городков, носящих непонятные нам названия — Тетюши, Майна, Ундоры.
На высоком обрыве стоит и Ульяновск, бывший Симбирск, место рождения Ленина, а за железнодорожным мостом, одним из величайших в мире, прячется село Киндяковка, с которой связан известный роман Гончарова «Обрыв».
И опять жуткие эпизоды русского прошлого, воскресающие яркие картины Мельникова-Печерского. Мимо плывет Красный Яр — село, принадлежащее раскольникам-«белоризцам», а
Не сходишь с плетеных пароходных кресел и все глядишь в синеющие дали расступающихся плавней, в ожидания увидеть красу Волги — Жигулевские горы.
И Волга опять делает поворот к востоку и, извиваясь змеей вдоль гор, вновь свершает резкий поворот к югу.
Путь от тихого, спокойного, окруженного сосновым бором Ставрополя представляет собой исключительное удовольствие.
Пароход почти у берега, и видишь мощные леса, лежащие по откосам Жигулей, глухие тропки с одиночной фигурой, машущей рукой в знак приветствия.
Красивы Жигули не высотой своих гор, а узором бархатной густо-зеленой листвы, ароматом меда, насыщающим весь воздух, и причудливыми очертаниями выветрившихся известняков, с белеющими среди зелени вершинами.
Взоры и мысли всех устремлены на места, где жива еще память о Ермаке Тимофеевиче, Степане Разине, Иване Кольцо, скрывавшихся в дебрях мощных дубрав.
Если бы могли говорить седые утесы Жигулевских гор, если бы поведали про былое Молодецкий Курган, Девья Гора, вершина Двух Братьев или Царев Курган… Ведь в этих-то местах и несся грозный пугающий окрик «Сарынь на кичку!», заставлявший бледнеть царских бояр и купцов, и здесь много раз красилась Волга кровью.
Берега Жигулей тем и привлекательны, что они пустынны. Изредка увидишь домишко на откосе, а еще реже деревушку, обслуживающую какой-нибудь асфальтовый завод…
Наша Волга — незаменимое место, не только обогащающее нас массой интересных знаний и ярких, невиданных впечатлений, но и вливающее в наши мускулы и нервы силу и покой.
Организуемый на 1926 год Об'единенным Экскурсионным Бюро Наркомпроса маршрут по Волге имеет основной задачей в условиях пароходного путешествия-отдыха познакомить с природой, сельским хозяйством, промышленностью, экономическими и культурными центрами Среднего Поволжья. Завершается маршрут пяти-семидневным пребыванием в наиболее красивой части Волги — в Жигулевских горах.
Продолжительность всего путешествия — 13 дней (без проезда по железной дороге). Маршрут (№ 12) включает:
Ярославль. Центр текстильной промышленности; восстание в Ярославле.
Пароходом до Н.-Новгорода (1 1/2 дня).
Н.-Новгород. Торгово-промышленный центр и речной порт; ярмарка, пристани; Сормовский металлургический завод.
На пароходе до Жигулевых гор с короткими остановками в Казани и других пунктах.
Казань. Административно-политический и культурный центр Татарреспублики.
Жигули. Знакомство с природой, с типичными
Стоимость маршрута (без оплаты проезда по жел. дор., но включая стоимость проезда на пароходе) от 36 до 40 руб.
Стоимость проезда по жел. дор. от Москвы и обратно с 50 % скидкой 11 руб.
Подробные сведения об условиях участия в экскурсиях можно получить (лично и почтой) в Об'един. Экскурс. Бюро Наркомпроса: Москва, Арбат, Опасо-Песковский пер., д. № 3.
Следопыт среди книг.
НИКОН ИЗ ЗАИМКИ.
Раньше на месте заимки стояла охотничья избушка Пимена Кипрушева. А когда Пимен улегся в могилу, рядом с избушкой поставил двор его внук, Никон, с вдовым отцом. В соседи из села перекочевали охотники. Обстроились, отвоевали у леса пахоту, у болот — пожни — и зажили.
С дороги, перерезавшей топи, мочежины и речушки, доносились звуки колокольцев. У серевшего наискосок станка проезжие пили чай, водку, меняли лошадей, ругались, спешили. У заимцев шло свое, — неторопливое, лесное.
Ставили на горностаев и лисиц капканы, ловушки. Выслеживали лосей и медведей. Убивали рябчиков, белок, зайцев, тетеревов, глухарей, уток. Сушили и солили грибы. Мочили бруснику и морошку. Ловили рыбу.
За весенним гулом шли белые ночи, пахучая парная теплынь. Потом наползали свежесть и осенняя сутемь. По неделям не показывалось солнце. Хлестал ветер. Вдруг подмораживало, черноту земли задергивала белизна, и — начинали выть вьюги. Все сжималось, потрескивало и ждало весны.
В осенние и зимние стужи заимка пугала проезжих. Куда глаз хватит — темнело хвоей. В гущере выло. Лес стерег отброшенное небо и махал, шипел на него вершиной. Сиротливо, угрюмо, холодно.
Вволю топились заимские печи. Пар румянил в банях лица. Лучины золотом заливали стены… Пальцы мастерили сети, морды, рты плели сказки. Домодельное вино, водка, студеные ягоды хмелили головы и звенели в песнях.
Лес, что дом, — только лыжи поскрипывали.
После святок лошади на станке были в расходе. Не на чем было с'ездить на озеро — вытряхнуть из морд рыбу.
Никон хотел было поклониться соседям и раздумал. Взял пешню, топор и заряженную дробью двустволку. Запрягся в узкие охотничьи сани и, чтоб скорее дойти, ударился на лыжах тропками и полянами через лес. За ним увязалась Бурка.
Шли целиною снегов, резали тишину прислушивавшихся елок и сосен. Повернули к озеру. Вдруг Бурка остановилась и вздыбила шерсть. Никон не заметил этого. Она забежала вперед, взвизгнула и заюлила подле, касаясь мордой голенища…
— Че ты? — удивился Никон и, оглянувшись, встрепенулся:
— Эка штука…
Они были рядом с жилой медвежьей берлогой. Возвращаться за рогатиной не хотелось, а в виски уж стучало, руки сводил зуд…
Никон хмыкнул и рукой дал знак Бурке, чтоб молчала. Нашел в кармане полушубка две пули и решил итти на медведя сейчас же. Зарядил ружье, взял пешню, помахал ею и шепнул: