Всемирный следопыт 1926 № 09
Шрифт:
Наш полет на «Норвегии» сейчас представляется нам, как сказочное путешествие в лазурном небе над сверкающим на солнце миром из кристалла, когда мы неслись по воздуху со скоростью до 80 клм. в час. Наши моторы работали с точностью часового механизма. Благодаря солнцу и меховым шубам нам было достаточно тепло, несмотря на низкую температуру, а внутреннюю теплоту мы поддерживали,
Так мы пролетели большую часть расстояния от Кингсбай до 88° с. ш., держась на высоте 400–500 м. До 83° и даже до 84° с. ш. мы часто замечали белых медведей, а иногда и тюленей, но далее не обнаружили ни малейших следов присутствия каких-либо живых существ. По льду передвигалась только темная тень нашего дирижабля.
Когда мы достигли 87°45' с. ш., мы убавили несколько скорость в память полета 1925 г., потому что на этой широте наши гидросамолеты вынуждены были тогда спуститься. Для Рисера-Ларсена, Омдаля и меня наступил торжественный момент воспоминаний. Мы смотрели сверху вниз на расстилавшуюся ледяную пустыню и вспоминали, как год тому назад должны были провести на ней двадцать пять дней!
На широте 88° мы встретили туман и поднялись сначала на 540 м., а затем на 900 м. высоты, чтобы выбраться из него. Волны тумана колыхались под нами, как громадные клочья шерсти. Это было досадной помехой, и мы задумались, не придется ли продолжать путь к полюсу и над неисследованными областями по другую сторону его в густом тумане. Казалось, что так и будет. Два часа мы плыли по этому морю тумана, но полученные со Ставангерской станции в Норвегии телеграммы сулили нам благоприятные ветры по пути к северному полюсу. От поры до времени в тумане показывались просветы, и мы могли установить, что под нами не было никакой земли.
Мы быстро приближались теперь к полюсу, и к нашей большой радости вблизи от последнего проглянуло солнце, и туман рассеялся. Около 1 часа ночи 12 мая мы находились над полюсом и обозревали со всех сторон эту самую северную оконечность земного шара.
Лететь в тумане, вследствие пронизывающего холода, было весьма неприятно. Чтобы предохранить ноги от обмораживания, мы вынуждены были надеть сапоги, набитые особого сорта травой. Несмотря на наше теплое платье, мы все, более или менее, страдали от холода. В особенности было неприятно прикосновение голой рукой к холодным навигационным инструментам и разного рода научным приборам.
Записи в дневнике Эльсворта показывают, что, несмотря на естественное возбуждение, вызванное столь необычайным путешествием, мы переживали порой приступы меланхолии. Одна такая заметка гласит: «ощущение полной отрешенности от всего мира» и другая: «кругом абсолютно мертвая пустыня, только ветер и облака».
Порой однако эта монотонность прерывалась эпизодами веселого свойства. Около 11 ч. в. пришла телеграмма директора главного управления норвежских телеграфов, извещавшая о пожаловании королем золотой медали нашему главному радиотелеграфисту.
Перед самым приближением к полюсу мы стали праздновать день рождения Эльсворта. Находившийся на борту дирижабля газетный корреспондент Рамм дал знать об этом по радио, и вскоре наши друзья в Кингсбай прислали свои поздравления. Мы выпили чаю и за здоровье Эльсворта, при чем он сам пил из чашки, которую Амундсен брал с собою на южный полюс.
Спрашивается, однако, не поторопились ли мы. Так как мы летели из одного полушария в другое, то мы, вероятно, потеряли один день, и день рождения Эльсворта отпраздновали как будто преждевременно. Во всяком случае, для надежности, мы должны были отпраздновать его дважды, и в дневнике Эльсворта имеется такая запись: «Кажется, завтра будут праздновать опять день моего рождения».
Мы достигли полюса в 1 ч. 30 м. ночи 12 мая (по гринвичскому времени). Это мы можем утверждать на основании наблюдений, сделанных во время полета, радиотелеграфных сигналов, полученных нами от радиостанций в Кингсбай и в Зеленой гавани, и вычислений, выполненных при помощи солнечного компаса. Астрономические наблюдения долготы почти в точности соответствовали радиотелеграфным указаниям нашего местоположения, а измерения скорости были поверены путем наблюдения и вычисления широты места.
Определив высоту солнца, мы могли быть уверенными, что достигли поставленной цели. Мы спустились до высоты 100 м. от поверхности и могли убедиться, что лед на северном полюсе имел такой же вид, как и попадавшийся нам до того. На нем было заметно лишь немного трещин и ни малейших признаков каких-либо животных. Насколько только мог видеть глаз, кругом не было видно ничего, кроме тянувшегося под дирижаблем во все стороны бесконечного ледяного поля с шероховатой неровной поверхностью, освещенною лучами полярного солнца.
«Норвегия», таким образом, блестяще разрешила первую часть поставленной задачи. Скорость была убавлена, и мы открыли окно кабины, чтобы выполнить церемонию, к которой уже долго и тщательно готовились.
Экипаж обнажил головы, и Амундсен сбросил норвежский флаг, врученный экспедиции норвежской королевской четой. Затем Эльсворт сбросил звездное знамя, переданное ему президентом Соед. Штатов, и, в заключение, Нобиле сбросил итальянский флаг. Флаги медленно спустились и воткнулись древками в лед. Вероятно, каждый из читателей поймет то особенное чувство, какое мы испытывали, смотря, как флаги развевались по ветру под нашим дирижаблем.
Убавив скорость, «Норвегия» описала круг над полюсом, после чего мы продолжали свой полет. Моторы были пущены полным ходом, и каждый член экспедиции опять принялся за свое дело. Дирижабль теперь впервые за все время полета летел к югу, держа курс на мыс Барроу.
До сих пор полет наш шел над исследованными областями земли, куда уже вступала нога человека или о существовании которых было известно. Теперь же перед нами лежала огромная, совершенно неизвестная область земного шара, над которой нам предстояло пролететь 2.400 клм., пока дирижабль достигнет Аляски.