Всемирный следопыт, 1927 № 07
Шрифт:
Еды у меня было более чем достаточно, но почти нечего было пить. Приходилось воду процеживать через тряпку, но и после этого вкус ее был отвратительный. Однако и такую воду приходилось пить в очень ограниченном количестве.
Я страстно желал дождя и, наконец, дождался. Не нахожу слов, чтобы передать мою радость, когда увидел, что приближается грозовая туча.
Ночью 4 августа началась гроза. Молнии зигзагами прорезывали тучи и озаряли по временам океан ослепительными вспышками света. Я сидел на палубе среди тьмы и любовался этой величественной картиной.
Вскоре пошел дождь, и я начал набирать дождевую воду
Я был доволен, почти счастлив. Прошло два месяца с тех пор, как я отплыл из Гибралтара. В течение шестидесяти дней я не говорил ни с одним живым существом.
Тот, кто думает, что я очень скучал во время моего плавания, что мне очень тяжело было выносить одиночество, — ошибается. Скучать мне решительно было некогда. Большую часть времени я был занят починкой парусов и снастей, работой у руля, приготовлением пищи. У меня почти не оставалось времени даже для чтения, хотя в библиотеке у меня было множество книг с описанием морских приключений.
9 августа (на шестьдесят четвертый день после выхода из Гибралтара) «Файркрест» находился в милях 500 от Бермудских островов и около 1200 миль от Нью-Йорка. Если судить по той скорости, с которой я шел до сих пор, то до конца путешествия мне нужен был еще месяц. Но я знал, что прошлое не всегда является верным указанием для будущего. Знал, что мне придется вступить в зону циклонов и пересечь Гольфштрем; мощную океаническую реку, которая широким потоком льется из Мексиканского залива к берегам западной Европы.
Действительно, в тот же день я мог уже понять, что ждет меня в будущем. Всю ночь бушевала гроза. Сильный западный ветер дул мне навстречу. Я хотел обогнуть с юга Бермудские острова, чтобы попасть навстречу Гольфштрему, а затем, воспользовавшись его северо-восточным течением, подняться вверх по направлению к Нью-Йорку. Поэтому я повернул «Файркрест» на юго-запад.
Ветер сильно кренил лодку, и все время она имела такой наклон, что мне приходилось перемещаться по палубе с большой осторожностью. Стоило только поскользнуться, и я очутился бы за бортом, а моя лодка, не управляемая никем, уплыла бы одна, оставив меня на съедение акулам.
В каюте было жарко. Но открыть люки было нельзя, так как волны моментально залили бы всю внутренность лодки. Суденышко нестерпимо качало. Когда я по рассеянности ставил на столик чашку или блюдо, они немедленно скатывались на пол.
Задыхаясь от нестерпимой духоты, я осторожно приоткрыл люк и выполз на палубу подышать воздухом. Моментально я был весь забрызган водой. Это меня немного освежило.
Лежа на палубе, среди волнующегося океана, я был свидетелем любопытной картины: огромный кит, преследуемый нарвалами[50]), быстро проплыл мимо лодки, вздымая горы пены и брызг.
Лежа
Буря все усиливалась. Я изменил направление и повернул на северо-запад. На следующий день погода стала еще отвратительнее. Неистовый ветер гнал перед собой огромные волны с гребнями, покрытыми беляками. Волны перекатывались через лодку, угрожая смыть меня с палубы. Я вынужден был все время крепко держаться за снасти или за мачту. Я весь был пропитан морской водой. Меня обмывала то пена, то соленая вода, то дождь. Но было жарко, и я предпочел сбросить одежду, которая при таких условиях была бы совершенно бесполезна. Голый я высыхал скорее.
Несмотря на то, что иллюминаторы и люки были плотно закрыты, в каюту набралось много воды. Целыми часами я откачивал ее насосами, но тем не менее, пол в каюте оставался покрытым водой, и когда лодка кренилась то на один, то на другой бок, вода перекатывалась по полу, затопляя ящики, провизию, книги, — все было промочено и испорчено.
Между тем на океане свирепствовал настоящий ураган. Небо потемнело от грозных туч, таких низких и густых, что день стал походить на ночь. Буря то и дело рвала паруса, и я не успевал их чинить. Дождь лил ручьями, он сек и почти ослеплял меня, так что я только на мгновение мог открывать глаза, но темнота, дождь и брызги волн не позволяли разглядеть что-либо с одного конца лодки до другого.
Так продолжалось двадцать суток. Я настолько пропитался водой, что кожа на руках разбухла и размякла, и я испытывал ужасные мучения, когда приходилось тянуть снасти или чинить паруса.
Но ни буря, разрывавшая паруса, ни вода, заливавшая каюты, — ничто не могло поколебать моей любви к морю. Моряк должен быть готов ко всяким испытаниям. Я знал, что мы с «Файркрестом» можем когда-нибудь встретиться с такой сильной бурей, что она увлечет обоих нас на морское дно, но к такому концу должны быть готовы посвятившие свою жизнь морю.
Утром 20 августа я понял, что ураган; достиг своего предела. Ветер и волны со страшной силой устремились на лодку, как бы желая уничтожить ее. Однако маленький «Файркрест» продолжал нырять в морской пучине и шел своим путем так отважно, что мне хотелось петь. Вот она, жизнь!
Но внезапно разразилась катастрофа, которой я не предвидел. Был полдень. «Файркрест» шел быстро вперед. Вдруг я увидел, что прямо на лодку несется водяная гора с белым клокочущим гребнем. Волна надвигалась с грохочущим шумом.
Я быстро сообразил, что если останусь на палубе, то меня неминуемо смоет за борт. Спасаться в каюту было поздно. Если бы я открыл люк, то в этот момент волна могла залить палубу и всю внутренность лодки, и потопила бы ее.
Я чувствовал уже дыхание огромной волны — и в порыве самосохранения быстро полез на мачту. Едва я добрался до половины ее, как волна яростно хлынула на «Файркрест», который исчез под громадной массой воды и клубящейся пеной. По дрожанию мачты я чувствовал, что лодка, скрытая под водой, трещит и колеблется, сжимаемая железными тисками океана. Я ждал, будет ли она в состоянии выбраться на поверхность.