Всемирный следопыт, 1929 № 03

Воронин В.

— Ну, как тебе нравится твой новый бот? — крикнул ему Яков, когда «Морская Роза» поравнялась с «Тюленем».

— Пока еще ничего не могу сказать о нем.

Но вот «Морская Роза» и «Огонь Морей» начинают ускользать от «Тюленя». Кажется, они неподвижно стоят по обеим сторонам бота, то поднимаясь, то опускаясь на волнах. Однако незаметно оба соседских бота уходят все дальше вперед. Лицо Криставера мрачнеет, он всем телом подается вперед, словно надеется увлечь за собой ленивого «Тюленя».

— Кланяйтесь от нас Лафотенам, парни! — кричит Канелес Гомон вдогонку уходящим ботам.

Криставер топает ногой о палубу:

— Попридержи-ка

язык, болван!

Волны растут. Ватерборт то-и-дело обдает водой, и рыбаки принуждены ее вычерпывать.

— Что там опять на носу? — кричит Криставер.

Ларс отвечает сквозь ветер:

— Арнту Осену плохо.

«Огонь Морей» и «Морская Роза» значительно опередили «Тюленя», но понемного Криставеру снова удается их нагнать. Внезапно он соображает, что товарищи из сострадания не хотят уйти от него. Криставер приходит в такое бешенство, что начинает задыхаться. Для рулевого ничего не может быть позорнее такого сострадания…

Боты проходят между шхерами, входят в пролив, где на сваях у самой воды расположены небольшие поселки. Но вот пролив расширяется. На сером скалистом берегу бухточки виднеются жалкие лачуги с дымящимися трубами.

«Как хорошо, что матери не приходится жить в такой гнилой лачуге! — думает Ларс. — Бедная мама! Хотя бы Олуф получше помогал ей без нас…»

Они снова входят в проливы, где ветер свирепо бросается им навстречу, так что поминутно приходится переводить парус и лавировать. Боты собираются вместе и идут парус к парусу. Лавировать в фарватере, шириной всего в несколько ботов — дело нелегкое.

Несмотря на дурноту, Арнт Осей во что бы то ни стало хотел помогать, но только мешал товарищам, постоянно хватая не тот канат.

— Беги на нос, Генрик! — крикнул Криставер. — Им там нужна, как видно, нянька.

Генрик Раббен нырнул под парус и пробрался на нос.

Ветер переменился и подул с запада, как только фарватер расширился. Смеркалось, и путь был таков, что легко было сесть на мель. Тут Ларс понял, что лафотенский рыбак — нечто большее, чем простой человек: у него совершенно особые слух и зрение и еще чувства, которых нет у других людей. Маяк где-то на западе яркой молнией освещал полосу моря, но там, куда свет не доходил, становилось еще чернее. Вскоре ничего нельзя было разглядеть, кроме белых столбов брызг у шхер. Тем не менее рыбаки продвигались вперед и находили дорогу. Канелес перегибался через борт и подавал знаки рукой в белой рукавице, а отец стоял у руля и заставлял «Тюленя» мчаться на всех парусах.

Фосфорическое сияние зеленоватыми брызгами окружало борта бота, и шхеры и прибрежные островки казались окруженными пляшущим зеленым пламенем. Горы на востоке вставали черной твердыней, о которую с шумом разбивались волны. Боты неуклонно стремились на север.

Обогнули мыс. В небольшом заливчике показались огоньки домов, а у гавани — желтые фонари кораблей и лодок, приставших сюда на ночь.

Паруса спущены, якорь брошен за борт, в каюте на очажок ставится кофейник. Тесно рыбакам на коротких, покрытых шкурами нарах. Но белый хлеб с маслом и горячий кофе очень вкусны, а настоящий обед они сварят себе в другой раз.

— Да ты замечательный моряк, Арнт! — сказал Канелес, и хотя крошечная лампочка, болтавшаяся под потолком, светила тускло, все заметили, как покраснел Арнт Осей.

Ларс засмеялся, Элезеус фыркнул, а Криставер улыбнулся,

намазывая хлеб маслом. Бедняге Арнту давно уже хотелось попасть домой.

Но тут Генрик Раббен повернул к нему лицо, обрамленное красивой черной бородой, и сказал.

— Ничего, Арнт! И великие мастера были когда-то учениками.

Это было утешительно слышать, а бедный Арнт нуждался в утешении.

Рыбаки остановились в торговом местечке, где продавалось вино, — и с берега доносились смех и крики пьяных. Канелесу захотелось пойти на берег повеселиться, но Криставер не отпустил его. Он вытащил из-под соломы на нарах бутылку и налил каждому по рюмочке после еды. Когда выпили, он заявил, что пора ложиться спать. Рыбаки стащили с себя мокрые сапоги, потушили лампу и, не снимая суконного платья, залезли под шкуры. Все шестеро улеглись в ряд.

Это была первая ночь по дороге на Лафотены. Лежа в ледяной каюте, куда ветер и холод проникали изо всех щелей, Ларс думал о том, достойно ли он держал себя в роли рыбака. Его новые рукавицы промокли насквозь, и он положил их под себя, чтобы они как следует прогрелись до завтрашнего дня.

Вскоре усталые рыбаки захрапели наперегонки. В реях свистел ветер, с моря, казалось, доносились глухие звуки органа. Во сне, как и наяву, рыбаков тянуло вперед, и они не забывали, что находятся в пути, что им нужно итти дальше на север и что остается проделать еще много миль…

А на берегу скандалили пьяные рыбаки, дрались с матросами с больших судов, да изредка по бухте, словно ощупью, проходил челнок, наполненный орущими людьми…

Криставер Мюран сквозь сон размышлял о «Тюлене». Бот капризничал целый день. Если будет так продолжаться, плавание обещает быть крайне опасным…

Среди ночи Криставер вдруг вскочил и вылез наружу. Вьюга кинулась ему в лицо, но он ощупью добрался до мачты, отодвинул в сторону парус, приподнял брезент над грузом, постоял немного и подумал. Криставер недостаточно еще проснулся, чтобы вполне сознавать, что делает: он ударил кулаком по бочке с солью и откатил ее на несколько метров к корме. Тяжелый ящик и мешок с мукой последовали туда же. Затем Криставер снова накрыл груз брезентом, повернул обратно и залез в каюту. Он промок от снега и продрог и прежде чем заснуть долго дрожал под меховым одеялом. Тяжелый груз был отодвинут на корму. Криставер чувствовал, что это понравилось боту, и поэтому спал без сновидений…

_{Криставер откатил бочку с солью к корме…}

Генрик Раббен встал первый, потому что любил вымыться, втянуть немного морской воды в нос и расчесать волосы и бороду. Еще задолго до рассвета множество парусов поднялись над бухтой и двинулись на север. Была густая метель, но ветер тянул крепкий и попутный, и Канелес зорко глядел вперед. Паруса и реи тяжелели от снега, бот то-и-дело приходилось обкалывать, волосы и бороды рыбаков стали белыми. Если люди стояли некоторое время неподвижно, они делались похожими на снеговых баб. Шхеры, острова и скалы проносились мимо них во мгле.