Всемирный следопыт, 1930 № 07
Шрифт:
После ливня неожиданно выглянуло солнце — свежее, яркое, принявшее душ. Осыпанные бриллиантами дождевых капель стояли туи, белые акации, пирамидальные тополя. С гор ликующе неслись мутные блестящие потоки. Море было белое, словно гигантская, без конца, без краю лужа молока. Лошади и овцы вышли на солнце и дымились, обсыхая.
Повеселевшие болгары и болгарки тянулись к хате Василя. Героем дня был Иванников, пророк свирепого ливня.
Начался беспорядочный митинг о ливне, о Христе и чортовой машине. Коктебель
О, Христя, Христя! Лучше бы тебе уплыть с обломками твоей чортовой машины в зеленые воды моря — к дельфинам, к камбале, к бычкам, к презренным собакам, к кособоким крабам. Лучше бы тебе не являться в Коктебель!
Но Христя явился. Вместе с Григорием. Они в’ехали в Коктебель на паре карих кляч, улыбающиеся, задорные, молодцеватые, как на праздник первого улова камбалы.
— Где машина? — злорадно крикнул низкорослый рыжеватый Николка.
— У тебя, Николка, под носом.
— Где машина? — раздались уже два голоса.
— А вам что? — вопросом на вопрос ответил все еще улыбающийся Христя.
— Где машина? Говори, где машина? Куда дел машину?
Голоса закипели, запенились, забулькали, как булькали потоки дождевой воды, несущиеся с горных отрогов.
Улыбка завяла на лице Христа, знал болгар.
«Эге, тут что-то случилось, — подумал он. — Кому-то встала поперек горла моя машина».
Молчание Христа приняли за замешательство.
Петухом подскочил к нему рыжий Николка:
— Не нахальничай, Христя! — взвизгнул он. — Тебя старики спрашивают: где машина?
— Что вам моя машина далась? — спросил Христя, слезая с тележки.
— Ага! — зловеще сказал похожий на черного горного ворона старик. — Разбило громом твою антихристову машину, а ты скрываешь! Из-за нее у нас мост сорвало….
Живым кольцом обступили Христю болгары. Древний фанатизм светился в их глазах — карих, черно-карих, серо-карих. Из гула вырывались отдельные слова:.
— Мост сорвало!
— Крышу снесло!
— Восемь коров в море!
— Шоссе попортило!
Христя понял все. Тропический всесокрушающий ливень был приписан мести раз’яренного неба.
Поодаль стоял Василь Иванчиков, правозаступник неба.
Гриша не шевелил вожжами, и карие клячи отдыхали около галдящей по-грачиному толпы. Когда болгары стали наступать на Христю, не выдержал Гриша и крикнул:
— Геть вы! Что треплете языком, как овцы отузские? Не было полета. Не доехали мы до степи…
— А машина? Где машина? Громом побило машину…
— Машина цела… Она…
— Остановись, Гриша, — шепнул Христя товарищу. — Они растерзают планер. Ты видишь — они совсем обалдели.
— Не нахальничай, Христя! Скажи, что машину разбило громрм. Не скрывай.
Христя молчал.
Подошел к толпе Василь. Толпа почтительно расступилась
— Ливень был, — важно сказал он, — из-за твоей машины и еще раз из-за твоей машины. Небо разорилось и не допустило осквернения. Скажи им, — старик сделал круглый плавный жест, — скажи им, Христя, что машина твоя погибла, а обломками давно играют дельфины.
Толпа молчала. Как стенной волчонок смотрел Христя на деда.
— Мне жаль тебя, дедусь, — сказал он, помолчав. — Только ты зря все это затеял. Ливень был, а моя машина тут ни при чем. Машина цела, а где она, я вам не скажу, чтоб вы ее не сломали.
Сказав это, Христя повернулся и пошел в сторону виноградника. Толпа глядела ему в спину. Он уходил — черно-желтый, как заморская птица, и что-то насвистывал.
— Врешь, — закричал ему вслед Василь, — и еще раз врешь, Христя! Машина твоя разбита громом. Ты хитрый. Ты думаешь сделать другую машину. Но и другую обратит в щепки разоренное небо. Так говорю я, Василь Иванчиков!
Гриша тронул карих кляч, а толпа все не расходилась.
* * *
Начались в Коктебеле дни, полные тревог и разговоров. Рыжий Николка с другими ребятами установили за Христей слежку.
Это сильно беспокоило юношу. Планер, названный им «Карадагом», остался на винограднике Гриши; он стоял в старом подвале без дверей. Его могли открыть там каждую минуту и изломать в приступе черной злобы. При одной этой мысли Христя приходил в ярость и сжимал кулаки.
— Пусть думают бараны отузские, — сказал Христя Грише, — что мой «Карадаг» разбит молнией. А ты, Гриша, будь другом до конца. Сходи на виноградник и укрой планер. Дверь забей. Травой его закидай… Что хочешь сделай.
Гриша исполнил просьбу, но предупредил:
— Спрятал я, Христя, твою машину, но ей там не место. Все равно узнают. Николка как собака везде нюхает, а старичье только и толкует, что о машине.
Надо было действовать. И Христя стал действовать:
Синим утром, когда солнце покрыло море червонной чешуей, и было море похоже на гигантскую ослепительную кольчугу Христя вышел из дому.
— Куда, Христя? — спросил внука Василь.
— Я поеду, дедусь, в Сердоликовую бухту.
Христя уплыл в лодке один. Это показалось Николке подозрительным. Он попросил лоцмана Платовского, который вел в этот день в Отузы баркас «Верный», проверить — будет ли Христя в Сердоликовой бухте.
Христя отсутствовал почти до вечера.
Когда «Верный» вернулся из Отуз, Николка сбегал к Платовскому:
— Там?
— Я… его… там… не… видел. Но… лодка… его… там.
Платовский был с детства великим заикой. Он говорил отдельно каждое слово. Иначе не выходило.