Всемирный следопыт, 1930 № 10-11
Шрифт:
— Вот, вот мой тата! — крикнула девочка и побежала из здания вслед за двумя шахтерами, несущими носилки. В этих носилках лежал полуобгорелый шахтер. Он уже потерял разум и то распевал старые шахтерские песни,
В единственной на всю Горловку больнице душераздирающе кричали раненые и обожженные. Не хватало перевязочных средств — операционная работала круглые сутки. Бросили лечить хроников, отложили все операции. Нужно было спасать обожженных шахтеров от смерти.
— Второй взрыв был в шахте!
— Третий слышно! — тревожно переговаривались в шахтном здании.
Умер старший десятник Козлов. Умирал и десятник Ганин. Боролся со смертью горный инженер Коссовский. Недолго пролежал в больнице главный штейгер Белый; на следующий день после взрыва он умер, не зная судьбы своих товарищей, оставшихся на штреках.
— Четвертый выпал слышали!
— Пятый! — перебегали сообщения по толпе.
Это стволовые сообщали по телефону на поверхность.
В начале пятого часа дня грянул шестой выпал. Это был самый сильный выпал из всех повторных.
Облако каменноугольной бархатистой пыли носилось по квершлагу. И словно в тумане на море, ничего нельзя было разглядеть перед собой. Это была опасная смертоносная пыль. Она сгорала вся разом, взрываясь с огромной силой. Взрывы сплющивали вагонетки и рельсы, выбрасывали людей из ходков на квершлаги, валили лошадей, выталкивали целые тонны породы.
II
В квартире рудникового доктора зазвенел телефон.
— Доктор Пуйкевич! — взволнованно кричал чей-то голос в телефонной трубке. — Говорят из конторы рудника. У нас несчастье! На руднике убито много народу. Везем раненых к вам в больницу! Встречайте! Приготовьтесь к приему раненых!..
Разговор оборвался….
Старик Пуйкевич задрожавшей рукой поправил спадавшие на нос очки, накинул на плачи шубу и вышел.
В тесном помещении амбулатории было полным-полно народу. А раненые все продолжали прибывать, словно с близлежащих передовых позиций.
В больнице, кроме доктора Пуйкевича, работал еще врач Кощеев. Этим двум хирургам помогал доктор Булгаков, вызванный с Байраковского рудника.
В амбулатории пострадавшие лежали даже на полу и сидели, прислонившись к стене. Волосы, борода, усы, брови были обожжены у шахтеров. Выданные на поверхность с зиявшими ожогами, шахтеры просили метавшихся фельдшериц прикончить их скорее, не давать им больше мучиться.
— Аполлинарий Аполлинариевич, — тихо сказал один из пострадавших, — что же вы меня
— Батюшки, да это же инженер Вишневский! — воскликнул доктор.
Обожженный инженер Вишневский сидел на скамье и слегка покачивался от бода. В черном от угля лице с выжженными волосами нельзя было узнать молодого инженера.
— Приготовить постели в корпусе! — распорядился доктор и принялся сортировать больных. Тяжело раненых тут же отправляли в перевязочную и операционную, остальным на месте оказывали первую помощь.
Три часа длилась рассортировка искалеченных людей.
Во дворе больницы набилось множество рабочих и женщин.
— Погубили нас немцы! — вопила одна в теплом платке.
— Да что ты брешешь, какие немцы? — говорил ей стоявший позади шахтер.
— А немцы-пленные и сделали выпал на руднике! — кричала женщина. — Загубили моего мужика!
— Вот, сука, брешет! Ну, кто бы стал в руднике поджоги делать? Себя же первого загубил бы в выпале. Ты еще, видно, и не нюхала шахты. Слазь да посмотри, а не зехай зря! — говорил шахтер.
— Где здесь доктор Пуйкевич? — вбежало в больницу несколько шахтеров.
— А вон, в перевязочную прошел.
Шахтеры хлынули в перевязочную.
— Доктор, мы тебе главного нашего штейгера Белого привезли. Без сознания, голова повреждена. Сделай поскорее операцию! — просили рабочие.
— Да мне сейчас старшего десятника Козлова дают в операционную, — сказал доктор.
— Козлов — тот все равно не жилец, а Белый, авось, выживет. Бери его в операционную! Хороший штейгер, да и рабочим всегда сочувствовал, — говорили шахтеры.
— Белого в операционную! — приказал фельдшерам Пуйкевич.
Пока Белому делали трепанацию черепа, умер, не дождавшись операции, старший десятник Козлов.
Двадцать седьмого февраля больница выбросила за день столько окровавленных бинтов, сколько не было истрачено за весь февраль.
У часовни, недалеко от больницы, до самой ночи толпился народ.
III
Горловка все еще толпилась у шахтного двора.
Прыгая на костылях, шагал по двору десятник Анисим Петрович Бисиркин. В начале войны он упал в ствол на Крындачевке, сломал себе левую ногу и, когда случился взрыв, он еще ходил на костылях. Бисиркина, отлично знавшего шахту номер первый, вызвали специально как проводника.
— Так я же хромой, на костылях, куда я гожусь в шахту? — говорил Бисиркин.
— Нам голова твоя нужна, а не ноги, — ответили ему.
Толстый, небольшого роста Бисиркин просунул в клеть свои костыли и за ними втиснул свое шарообразное тело.
Прошли от ствола по квершлагу несколько десятков метров.
— Выпал будет, обождем лучше у ствола.
— Откуда тебе известно?
— Приметы есть, — сказал Бисиркин. — Газ шумит, и пыли много…
Не успел он окончить фразы, как вдруг зашипело, над головами, грянув громом, пронеслось красное облако. Края у него горели, словно радуга, синими и зелеными огнями. Тучи бархатистой пыли в одну секунду сгорели красным пламенем, а синими и зелеными огнями блеснул газ — метан.