Всемогущий атом (сборник)
Шрифт:
Нам с Принцем отвели небольшую комнатку. Это было довольно скромное жилище, но там имелись приспособления для мытья, выходные отверстия для мыслешлемов и других информационных устройств и пищевая отдушина. Принц Энрик обошел комнату, ощупывая вещи, определяя, как они расположены.
Шкафы, кровати, стулья и другая мебель выдвигались из стен, когда он нажимал кнопки. Наконец он все изучил, нажал нужную кнопку, и из стены опустилась кровать, на которой он растянулся.
— Скажи мне одну вещь, Томис из Летописцев.
— Да?
— Удовлетвори любопытство, которое меня гложет. Как тебя звали в прошлой
— Теперь это не имеет значения.
— Ты ведь не связан сейчас никакими клятвами.
— Это просто старая привычка, — пояснил я. — Долгое время мне было запрещено называть свое имя.
— Так скажи его сейчас.
— Вуэллиг, — назвался я.
В том, что я это сделал, проявилось какое-то странное чувство освобождения от прошлого. Мое прежнее имя, казалось, висело в воздухе около моих губ, носилось по комнате, как прекрасная птичка, выпущенная на свободу.
Я задрожал.
— Вуэллиг, — повторил я еще раз. — Меня звали Вуэллиг.
— Больше нет Вуэллига.
— Есть Томис из Летописцев.
Мы вдруг начали смеяться и смеялись до колик в животе. Слепой Принц вскочил на ноги и хлопал в знак дружбы меня по руке, мы непрерывно выкрикивали его и мое имя, как маленькие дети, которые внезапно обнаружили, как мало силы в словах, казавшихся им страшными.
Так я вошел в жизнь Летописцев.
Первое время я вообще не выходил из Зала Летописцев. Мои дни и ночи были полностью заняты. Принц, у которого было больше времени, тоже почти все время находился в здании, уходя только тогда, когда им овладевала тоска или ярость. Иногда с ним уходила Олмейн, чтобы ему не было одиноко в его темноте. Но я знаю, что иногда он покидал здание сам, с вызовом демонстрируя, что, даже слепой, он может передвигаться по городу.
Мои занятия состояли из трех основных процессов: первичная ориентация в истории, изучение обязанностей ученика, личные исследования.
Для меня не было неожиданностью, что я оказался намного старше других учеников. В большинстве своем это были дети взрослых Летописцев. Они глядели на меня с изумлением, не понимая, как такой старик может быть их товарищем по обучению.
Встречались, правда, и ученики, которые ощутили свое призвание в зрелом возрасте, но не нашлось ни одного моего ровесника.
Каждый день в течение некоторого времени мы изучали технику, с помощью которой Летописцы проникали в прошлое Земли. С широко открытыми глазами я ходил по лаборатории, где обрабатывали образцы грунта. Я видел детекторы, которые, установив время распада нескольких атомов, определяли возраст образцов. Я наблюдал, как многоцветные лучи превращали кусок дерева в пепел и таким образом раскрывали его секреты. Мы повсюду оставляем свои отпечатки — частицы света исходят от наших лиц, а поток фотонов разносит их повсюду. Летописцы собирают частицы, распределяют по категориям, фиксируют.
Однажды я вошел в комнату, где в голубой дымке фантасмагорически мелькали различные лица: исчезнувшие короли и мастера гильдий, пропавшие герцоги, герои древнейших времен. Я увидел, как техники с бесстрастными глазами извлекали историю из пригоршни пепла. Я видел влажные куски мусора, которые рассказывали о революциях и политических убийствах, об изменениях культуры, о падении нравов.
Затем меня поверхностно
После всего увиденного я проникся огромным уважением к гильдии, которую я выбрал. Те отдельные Летописцы, которых я раньше знал, казались мне напыщенными и высокомерными. Они не вызывали во мне симпатии. А теперь я увидел, что такие люди как Бэзил и Элегро, — рассеянные и безразличные к обычным человеческим заботам, предпринимали грандиозные попытки добыть из вечности наше блестящее прошлое. Эти исследования прежних времен помогали людям сохранить чувство собственного достоинства. Потеряв наше настоящее и будущее, мы должны были сосредоточить усилия на изучение прошлого.
В течение долгих дней я знакомился с трудом Летописцев на каждой ступени — от сбора пылинок в поле, их обработки и анализа в лаборатории до синтеза информации и ее расшифровки. Последним занимались самые старые члены гильдии. Мне удалось только одним глазом взглянуть на этих мудрецов.
— Высохшие и старые, они, казалось, годились мне в дедушки. Склонив свои седые головы, они обменивались замечаниями и предложениями, догадками и поправками. Мне шепнули, что некоторых из них обновляли в Ерслеме дважды и трижды, и теперь их уже нельзя было больше омолаживать.
Потом нам показали цистерны памяти, где Летописцы аккумулировали и хранили свои находки и откуда могли получить информацию все желающие.
Еще будучи Наблюдателем, я проявлял большой интерес к цистернам памяти. Конечно, я никогда не видел ничего подобного, ибо цистерны Летописцев представляли собой не просто трехмозговые или пятимозговые хранилища, а огромные устройства с сотней или более разумов в одной цепи.
Комната в которую нас привели, — одна из десятка, находящихся под зданием — была округлой формы, не высокая, но с глубоким подвалом. Емкости с мозгом, расположенные рядами по девять в каждом, уходили ярусами далеко вглубь. Я не мог определить количество ярусов, ясно было лишь, что они исчислялись десятками.
— Это все разумы бывших Летописцев? — осведомился я.
Наш сопровождающий ответил:
— Только некоторые. Даже у служителя может оказаться мозг большей емкости. А в нижних цепях нам и не нужно ничего чрезмерного, мы можем использовать там любой человеческий мозг.
— Что хранится в этой комнате? — поинтересовался я.
— Имена обитателей Эфрики во Втором Цикле и индивидуальные данные о каждом из них, которые мы смогли получить. Кроме того, поскольку не все клетки загружены этими данными, мы храним здесь также некоторые географические данные о Потерянных Континентах и информацию о Межконтинентальном мосте.