Всеслав Полоцкий
Шрифт:
Ушли они. Князь, помолчав, сказал:
— Вот то-то же. И впредь, Горяй, без спросу чернь не води.
— А самому? Ходить к тебе?
— Ходить, — Всеслав кивнул, — ходить. Да только в срок, Горяй.
— А я, — Горяй побагровел, — не в срок?! И Тучи еще нет, и Хворостеня нет…
— И Тучи нет, — опять кивнул Всеслав. — Но Туча кто? Вот! — Он брякнул кулаком об стол. — А Хворостень? Ну, тот, сам знаешь кто… Но ты, Горяй! Ты пришел. Огонь тушить, когда уже и крыша занялась?! А где ты утром был? А где вчера?
Молчал Горяй и только зыркал зло. А князь опять спросил:
— Так? Нет?
— Так! — сказал Горяй. — Так! — Трясло его, побелел, а говорил: — Да, так! Навь ты. Давно уже. Это когда человек помирает, тогда ему и смерть. А князю смерть, когда он без меча, без дел великих, без… — И замолчал Горяй — словно поперхнулся.
Всеслав задумчиво сказал:
— Я — навь… Тогда зачем ты шел ко мне?
— Я не к тебе, Всеслав! Я — против веча, к князю. А кто здесь князь — ты или кто из сыновей твоих…
— Из сыновей! Вот-вот!
— Да, князь, из сыновей. Давыд придет, буду ему служить. А Глеб — так, значит, Глебу. Да я уже сейчас им, не тебе служу.
— И хорошо, Горяй, мне большего не надо. Я и сам, как ты. Давно уже. Служу, иду при стременах сыновьих.
— Не видно что-то, князь!
— И хорошо, если не видно. И хорошо!.. Вот сколько тебе лет, Горяй! Есть сорок?
— Есть.
Всеслав глаза прикрыл, сказал:
— Когда бы мне сейчас при том, что знаю я, да сорок лет было! Тогда, в мои-то сорок лет, и Святослава уже не было, и Изяслава, и только Всеволод…
— Да сын его!
— Да сын. Владимир-князь, ромеич. Как же, помню! Ведь это он тогда поганых наводил. С него все началось, а не с Олега Святославича. Поганые! — Князь зло прищурился. — И затворились мы, и отсидеться думали… Не видел ты того, Горяй, и не увидишь.
Что это? Шум, топот, кто-то поднимается по лестнице. Вскочил Всеслав, Горяй вскочил, руки — к мечам.
Ввалился Туча! Мокрый, злой, без шлема. С порога закричал:
— Князь! Идут! Я — первый. Мост подожгли — я вплавь. Я им…
— Сядь! — гаркнул князь. — Сядь, говорю!
«Сел Туча, сплюнул в сторону. Утерся рукавом, маленько отдышался, взял поданный Игнатом рог и выпил разом. Крякнул. Сказал уже спокойнее:
— Идут! Нарубят мяса!
— Туча!
— Да поднялись мои! Стояли, не пускали. Мост подожгли. Ну, я и указал. В Полоту их бросали, топили. Бьют и теперь, бегут они. А я — сразу к тебе. Вот люд какой, осатанел! Налей, Игнат.
Налил. Теперь Туча пил медленно, с удовольствием, с передышками. Допил, сказал:
— Подкисло. Ну да ладно. А поднялись мои! А целый день молчали. А ты как?
— Так и я, — зло ответил Горяй. — Только мои с утра еще шумели.
— Этак лучше! А я собрался выезжать, гляжу… — Запыхтел боярин,
— Сколько привел? — спросил Горяй.
— Не меньше твоего. А Хворостень, — Тут Туча снова оживился: — А это я его спровадил! Когда узнал, что он шатается, послал сказать: вот Глеб придет… — Осекся, выпучил глаза, привстал даже.
— Сиди, сиди, — насмешливо сказал Всеслав. — Так, говоришь, Глеб придет. Всеславич, да?
— Всеславич, князь, — растерянно ответил Туча.
— Значит, Глеба ждешь?
— Я, князь…
— Ты не виляй! Так Глеба, да? Или Давыда? Или Ростислава? Да и Борис хорош. Хор-рош! — усмехнулся князь недобро. Туча набычился, засопел, ответил:
— Ты князь, тебе решать. А мы кто? Подневольные.
Князь засмеялся.
— Подневольные! А кто неволит вас? Я, что ли? Чем?
Молчал боярин, тяжело дышал. Горяй сказал:
— Он не посмеет, князь, не жди. А я скажу: неволишь тем…
— Горяй! — Всеслав вскочил. — Что, и тебя неволю?!
— Нет, почему? Я волен, князь!
— А волен, так иди! И ты иди! — Князь, распалясь, уже почти кричал: — Да не пойдете, нет! Как тихо все, вам князь — не князь, видали, мол. И зубоскалите, дерзите. А как проспали, время упустили, так бегом сюда! Почуяли, что порознь уже не отсидеться, что их уже не удержать и что завтра не вы их, они вас в Полоту загонят, топить будут, топтать. А если кто и остановит их, так это я. Да, только я! — И князь ударил кулаком, загремели мисы, чаши, кубки. — Я, — сказал он уже тихо, — я… А для кого? Да все для тех, при чьих я стременах… — Сел, обхватил руками голову. Долго молчал.
Туча, не выдержав, спросил:
— Ты у Любима был, что он сказал?
— Не он, а я сказал, позвал на ряд.
— Кого?!
— Всех. К Зовуну.
— Как это, князь? А мы тогда зачем пришли?
— Затем, что завтра — не последний день. Ум — хорошо, а ум да при мече… Ждать, соколы, — вот вы зачем пришли! — И встал из-за стола. — Вот, стол накрыт. Игнат еще подаст. А я… — Не договорил, махнул рукой, пошел.
Все видел, а шел, словно слепой. И ногами шаркал, и голова тряслась, и все внутри горело. И хорошо это, ляжешь, князь, сразу же заснешь…
Лег. И не спал конечно же. Да разве тут заснешь?! Лежал и, затаившись зверем, слушал. Долго было тихо за стеной, очень долго. Потом, когда, видно, решили, что заснул, заговорили. Вот Туча говорит. А вот Горяй… Но слов не слышно. И не надо. Уйти решат — пускай уходят. Решат задавить… Князь усмехнулся, посмотрел на печь. Стоит за ней, небось ждет, думает: зря обещала я, он нынче уже мой, да и потом ведь обещала только на словах, а крест не целовала. А хотя бы и крест, вон Ярославичи покойные, те целовали и клялись, призывали: «Брат! Ждем мы тебя!», а он, овца… поверил.