Всевидящее око
Шрифт:
– Я чувствую, вы умеете разбираться в людях, мистер Лэндор. Скажите, я похож на беспробудного пьяницу?
Я ответил, что ни в коем случае. Но мои слова не успокоили Аллана. Он отошел к окну и возобновил свой гневный монолог:
– Если б не моя покойная жена, я бы не возился так долго с этим щенком. Представляете, она в нем души не чаяла! Из-за нее я терпел и его похождения, и его высокомерие, и все прочие особенности его «поэтической натуры». Даже его чудовищную неблагодарность. Но довольно! Банк закрывается, мистер Лэндор. Теперь он либо научится стоять на собственных ногах, либо пусть гибнет.
И вот тут-то
– Я не собираюсь защищать Эдгара, – сказал я. – Возможно, он причинил вам достаточно горя. Но мистер Аллан, он еще слишком молод. Кроме вас, ему не на кого рассчитывать. Насколько мне известно, его родственники нищенствуют.
– О нем заботится армия Соединенных Штатов. С этим вы согласны? Так пусть доведет хоть одно дело до конца. Если он будет выполнять то, что здесь от него требуют… кстати, он наверняка «забыл» вам сказать, что своим поступлением в академию он тоже обязан мне… если он дотянет до выпускных экзаменов, его ждет обеспеченное будущее. А если нет… – Аллан поднял руки ладонями вверх. – Он пополнит длинную вереницу неудачников. И я не уроню ни слезинки.
– Поймите, мистер Аллан. Ваш сын…
Аллан вздрогнул, резко повернувшись ко мне. Его зрачки превратились в две точечки.
– Как вы сказали, мистер Лэндор?
– Ваш сын, – упавшим голосом повторил я.
– Это он вам так отрекомендовался?
Голос Аллана приобрел новую окраску: теперь это был голос человека, бесконечно уставшего и глубоко страдающего от черной неблагодарности.
– Он не является моим сыном, мистер Лэндор. Я хочу, чтобы у вас не было иллюзий на этот счет. Между нами нет никакого родства. Мы с моей покойной женой просто из жалости взяли его к себе в дом, как берут бездомного пса или птицу с подбитым крылом. Я не усыновлял его и даже никогда не намекал, что могу это сделать. Я отец ему не в большей степени, чем любому из здешних кадетов.
Слова Аллана лились на удивление гладко. Должно быть, он готовил эту речь заранее.
– Эдгар всегда доставлял мне одни неприятности, – продолжал Аллан. – Но времена изменились. Он «достиг совершеннолетия, а я вступил в законный брак. Я должен заботиться не о нем, а о своей новой семье. Отныне пусть рассчитывает только на себя. Это я и намерен сказать ему в лицо.
«Все ясно, мистер Аллан, – подумал я. – Вы хорошо отрепетировали свой монолог. И только что вы устроили генеральную репетицию. Браво!»
– Послушайте меня, мистер Аллан. За последние дни на вашего… Эдгара столько всего навалилось. Мне думается, сейчас не самое удачное время, чтобы…
– Бросьте, мистер Лэндор! – отмахнулся он. – По-вашему, я должен застрять в Вест-Пойнте и дожидаться удачного времени? С этим парнем и так слишком долго нянчились. Если он хочет быть мужчиной, пусть учится принимать жизнь такой, какая она есть.
Наверное, читатель, тебе знакомо это ощущение: ты говоришь с человеком, которого видишь впервые, и вдруг его слова становятся эхом других слов. Слов, что много лет назад кто-то говорил ему и так же потрясал перед ним кулаками. И ты понимаешь: это семейное наследство. Самый тяжкий, самый отвратительный вид наследства, исправно передающийся из поколения в поколение. Тебе оно тоже
Я вдруг понял, что не обязан переубеждать или умиротворять этого торгаша, этого потомка скаредных шотландцев, распинавшегося передо мной о своих принципах «доброго христианина». Довольно! Сейчас я ему скажу все, что он заслуживает.
Аллан был выше меня, но я хотел, чтобы наши глаза находились на одинаковом уровне, и потому привстал на цыпочки.
– Валяйте, мистер Аллан! Ударьте парня наотмашь, а потом умойте руки. Вам понадобится всего пять минут, чтобы смыть двадцать лет его жизни. Может, вы уложитесь и в три минуты, если он будет молчать. И вы как раз поспеете к обратному пароходу. Вы на редкость расчетливый человек!
Его голова слегка склонилась набок.
– Знаете, мистер… как вас там… Лэндор, мне не нравится ваш тон.
– А мне не нравятся ваши глаза.
Дальнейшее развитие событий удивило нас обоих. Я никак не предполагал, что схвачу Аллана и припечатаю к стенке, сминая в складки его дорогой жилет марсельского покроя. Я ощущал под жилетом его твердое, каменное тело. Он дышал мне прямо в лицо.
– Мерзавец, – бросил я Аллану. Он стоит сотни таких, как вы.
Интересно, когда в последний раз кто-то осмеливался вот так обращаться с Джоном Алланом? Наверное, лет тридцать назад, а то и больше. От неожиданности он почти не сопротивлялся.
Меня хватило ненадолго. Я разжал руки, повернулся и пошел к двери.
– В качестве утешения, мистер Аллан, скажу вам: он стоит тысячи таких, как я.
Я вышел из Южной казармы. У меня щипало глаза. Я с наслаждением подставил их колючему северному ветру. Вскоре все мое лицо пылало. Я шел быстро и только возле офицерских квартир остановился и оглянулся.
Я сразу узнал его тоненькую фигурку в рваном плаще и кожаной шляпе. Вобрав голову в плечи, он шагал навстречу новому удару судьбы.
Рассказ Гэса Лэндора
35
12 декабря
БУДЬТЕ БЛАГОРАЗУМНЫ.
Это все, что я мог ему написать. Других слов мне в голову не приходило. Свое последнее послание я написал печатными буквами на обороте счета от бакалейщика и отнес в наш «почтовый ящик» под камнем в саду Костюшко.
Не знаю почему, но я не торопился уходить. Возможно, мне хотелось побыть одному. Я сидел на каменной скамейке, смотрел на Гудзон и слушал журчание ручья. Зачем я написал эту записку? С какой стати По должен прислушаться к моим словам? Если я стремился очистить совесть, можно ли решить эту нелегкую задачу парой назидательных слов?
Вопросы, вопросы. Голова гудела от них, и никакие природные краски и звуки не могли унять этот поток. А день был по-зимнему красив. Из-под снега проступали красноватые гроздья полевого шпата. Поверхность реки все больше напоминала мрамор, а вершина соседнего холма стала похожей на гигантское ухо.
– Здравствуйте, мистер Лэндор.
Передо мной, раскрасневшись от ходьбы, стояла Лея Маркис. Теплая пелерина была расстегнута, бледно-розовая шляпка съехала набок. Казалось, Лея вышла из дому в одном платье и пелерину ей кто-то набросил уже по дороге.