Всеволод Вишневский
Шрифт:
Всеволод Витальевич задумывается и над тем, какой должна быть агитационная, пропагандистская роль журналиста, как наилучшим образом ее исполнить. Налет казенщины и «агиточерковый» стиль газет претят Вишневскому: журналист, писатель обязан «думать, открывать суть, видеть новое, дали!..». Боец на передовой и тот, кто крепит тыл, жаждут откровенного, правдивого слова: «Из уважения к своему народу надо разговаривать с ним так, как вы говорите с любимой, с отцом, со стариком, как вы разговариваете в самые серьезные, потрясающие моменты жизни. Иного разговора у нас, литераторов-публицистов, быть не может…»
Вишневский вчитывается в газетные статьи и очерки и многое с досадой отбрасывает прочь: «Нет, совсем не то…» Сегодня его, писателя героико-патетического направления,
Прибыв в Таллин, он не ограничивается деятельностью журналиста, а по своему обыкновению выполняет множество других обязанностей.
Вот, например, какой эпизод рассказал Н. Михайловский, встретивший Вишневского в бригаде морских пехотинцев на передовой:
«— Вы что здесь делаете? — спросил я.
— Изучаю обстановку и с народом беседую, — объяснил Вишневский. — Тяжело приходится. Противник крепко жмет. Люди, сжав зубы, держатся, пружинят…
Просвистели снаряды. И, точно эхо, где-то совсем близко прокатилось несколько глухих взрывов. Всеволод Витальевич усмехнулся, заметив, как моя голова инстинктивно втянулась в плечи.
— Эх вы! Сразу видно, что необстрелянный… Пошутив, Вишневский дружески взял меня за руку и привел к бойцам, которые поблизости от шоссе маскировали орудия, только что установленные на новой огневой позиции… Бойцы встретили Вишневского как старого знакомого, и к нему сразу же обратился маленький круглолицый сержант:
— Товарищ полковой комиссар, вопросик есть: фронт у нас не сплошной, мало нас. Фашисты в Таллин то по пятку, то по десятку просачиваются. Чего доброго, так их соберется целый полк. Как ударят нам в спину, что делать будем?
— Биться! — резко ответил Вишневский и уже спокойно, рассудительно продолжал: — Вы думаете, это первый случай в истории? Такая же картина была в Мадриде во время боев. Целые подразделения фашистов умудрялись пробираться через боевые порядки республиканских войск. И что ж? Кто-нибудь отходил? Никогда! Фашистов вылавливали, обезвреживали, а линию фронта держали на крепком замке.
— Откуда вы это знаете? — с любопытством спросил снова сержант.
— Я сам был в Испании. Ходил и в наступление…»
Без рисовки, всегда внутренне раскованный, Вишневский как бы само собой «вписывался» в любой воинский коллектив, обладал способностью поразительно быстро разобраться и в деталях конкретной позиции, и в общей ситуации. А самое главное — он умел поднять моральный дух бойцов.
Внешне нелюдимый и замкнутый, Вишневский говорил обычно тихо, даже застенчиво. Казалось, он постоянно сосредоточен, весь углублен во что-то такое значительное, что полностью захватило его естество и не отпускает ни на миг. И в то же время Вишневский буквально преображался, когда чувствовал, знал, что в его влиянии, воздействии, в его непосредственном участии в решении той или иной задачи есть необходимость.
Как-то на совещании у члена Военного совета фронта Н. К. Смирнова, после обсуждения задач печати в текущий момент Вишневский поднялся и сообщил, что у него есть некоторые соображения насчет организации обороны Таллина.
— Напишите, Всеволод Витальевич, будем вам признательны, — сказал Смирнов. А после короткой паузы продолжил: — Мы тут подумали и решили просить товарища Вишневского возглавить в Таллине наших литераторов. У вас возражений не будет?
— Нет, — дружно ответили присутствовавшие здесь корреспонденты центральных газет, призванные или добровольно пришедшие в армию писатели. Среди них — Л. Соболев, Г. Мирошниченко, А. Тарасенков, А. Зонин. Собственно говоря, старшинствующую роль Вишневского признавали
И сам Вишневский в эти дни писал очень много, был первым журналистом обороны Таллина. Помимо регулярно публиковавшихся материалов в «Правде», он дает корреспонденции и статьи для «Красной звезды», «Комсомольской правды», «Ленинградской правды». В «Советской Эстонии» вместе с другими писателями готовит специальный выпуск «Боевая Балтийская», где освещаются подвиги защитников Таллина. Во врезе к первому номеру (3 июля 1941 года) Вишневский призывает военкоров присылать в газету корреспонденции, письма, заметки, чтобы страница была интересной, боевой, острой и веселой: «Похвалим и отметим перед народом храбреца. Ободрим тех, кого надо ободрить. Дадим правдивые сообщения о стойкой народной борьбе с подлым фашизмом».
Его статьи, обращения читались жадно — ведь в них дышало неподдельное чувство, которого жаждало каждое сердце, — чувство уверенности в победе. Днем он бывал на передовых позициях — у моряков, у летчиков, у пехотинцев, вечерами отписывался, а глубокой ночью засиживался над материалами под рубрикой «НДП» («Не для печати») — над докладной запиской о насущных проблемах обороны города.
Человек, за плечами у которого несколько войн и основательная специальная подготовка, он видит и понимает, что главное — борьба с танками и авиацией противника. Вишневский чертит схемы — наносит наиболее угрожаемые направления, на которых целесообразно устроить завалы, противотанковые заграждения и рвы; в Таллине необходимо наладить производство простейших средств борьбы с танками — бутылок с горючей жидкостью. 25 июля он был свидетелем атаки «мессершмиттов» на наш аэродром Лаксберг. Есть потери, так как зенитчики не успели открыть огонь — посты противовоздушной обороны поздно сообщили о налете. Предложение Вишневского: усовершенствовать систему воздушного оповещения и дополнительно установить зенитные точки на южной и юго-западной частях аэродрома.
Как-то в один из августовских вечеров Николай Михайловский, заглянув на огонек к Вишневскому, застал его в прекраснейшем расположении духа. Быстрыми широкими шагами он мерил гостиничный номер и вместо приветствия, довольно потирая руки, повторял:
— Если по воздуху добрались, то и по суше дойдем! Морские летчики Балтики нанесли первые бомбовые удары по Берлину, и только что Всеволод Витальевич поймал по приемнику английское радио, которое подтвердило: бомбежка была удачной.
Разговорились, а когда наступило время гостю уходить, Вишневский, словно догадавшись о его желании, вдруг спросил:
— Ну что вы мнетесь? Принесли что-нибудь?
Михайловский извлек из планшета рукопись в семь страниц. Вишневский тут же начал читать и сразу править. Делал он это быстро, размашисто, вычеркивая абзац за абзацем:
— Зачем так? Что это еще за пустота?..
Автор пытался как-то защититься и доказать, что, например, «подводная лодка потопила противника» — это сухо, информационно, а надо художественно: «На алой заре, перьями висевшей над свинцовой поверхностью моря, подводная лодка торпедировала стальное тело морского пирата».
— Художественно — это у Льва Толстого, — отрезал Вишневский. — Война идет, а у вас все еще «перья» над поверхностью. Перья были до 22 июня. Тогда я еще согласился бы выслушать ваши объяснения относительно «алых перьев». А сейчас… Люди гибнут, а вы со своими «перьями»… Время требует строгого, делового стиля, без сюсюканья.
Из семи страниц осталось три. Пробежав их глазами, Вишневский остался удовлетворен:
— Вот теперь в порядке. Не огорчайтесь!
И улыбнулся. Улыбался он редко и очень по-доброму…