Всеволод Залесский. Дилогия
Шрифт:
– Я серьезно спрашиваю, дубина…
– Серьезно… А ты сам почему не остался дома? Ну, ладно, себя, любимых, спасти – дело святое. А потом вернуться на Базу, а оттуда – домой. Сейчас бы уже в Харькове был, в две тысячи одиннадцатом. И с деньгами. Я думаю, Дед бы с тобой поделился добычей… Разве хреново?
– Не знаю, – немного подумав, ответил Севка. – Но…
– Вот когда ты ответ найдешь, тогда и от меня требуй. Ты, в конце концов, дольше на эту тему думаешь… Еще с того болота…
Трое
– Жа-аль… – протянул Севка. – Так кто-то из них вдруг уйдет…
– А давай, ты по основной группе, а этими займусь я, – предложил Костя, поудобнее прилаживая свою «СВТ» на бруствере. – Давай?
– Давай, – сказал Севка и нажал на спуск.
«МГ» на сошках был неустойчив, особенно на длинных очередях, а кроме того, они с Костей позорно забыли запасные стволы в бронеавтомобиле. Коробки с патронами забрали, ленты на себя, как революционные матросы, намотали, а стволы – забыли. Так что нужно беречь единственный ствол. И стрелять только короткими очередями.
Но точными.
Первая очередь вышибла из седла конника в мундире, наверное, румына. Две следующие пули ударили в грудь вороному коню, опрокинув его вместе со всадником.
«СВТ» Кости трижды грохнула, и три всадника – два румына и калмык упали на землю. Кони понеслись прочь, один румын ногой застрял в стремени, и его волокло за конем, поднимая клубы пыли.
Севка выпустил еще две очереди по неподвижным всадникам, а третью – вдогонку и достал одного… двух уцелевших.
Бойцы в окопах несколько раз выстрелили, крича победно то ли «ура!», то ли что-то матерное.
– Действие первое, – сказал Костя. – Все умерли.
– А сейчас будет действие второе – те же и… – Севка привстал над бруствером, – …и кавалерия.
Пыль немного осела, и стала видна колонна всадников.
– А если они в конном строю в атаку пойдут, – мечтательно прошептал Костя, – то мы их умоем. Снизу вверх на холм, конники в плотном строю, с шашками наголо – это ж мечта пулеметчика… Мы их в два «максима» всех уложим… Давай, пусть они в конном строю атакуют! А, Севка?
– Давай, – согласился Севка. – Помолимся господу, чтобы лишил он ума командира этого воинского формирования…
Не лишил господь. Может, не успел, а может, не стал обращать внимания на мечты безбожников.
Конники быстро спешились, коней увели на рысях за ближайший холм, а люди растянулись цепочками повзводно, двинулись в сторону холма.
– Там еще упряжки были, – сказал Костя. – Как бы не пушки…
Спешенные кавалеристы приближались быстро, шли, не пригибаясь, чуть пригнувшись, в готовности упасть на землю сразу же после первого выстрела.
– Их сотни четыре, – сосчитал
– Ага, – снова легко согласился Севка. – Только вот там, за теми высотками, что-то еще пылит… Еще человек пятьсот? А может, танки или упряжки с артиллерией? Нет?
– Грубый ты, немелодичный человек, – покачал головой Костя. – Нет, чтобы сказать, что да, что молодец, Костя, правильно придумал. Вот сейчас мы перестреляем живенько конников, ну, пусть не всех, пусть половину, остальные откатятся к высоткам, да и уйдут подобру-поздорову…
– Не уйдут. Румыны – не уйдут. Ты не слышал разве, что немцы их не снабжают, что румыны на подножном корме живут? Что найдут, то их. А тут, спасибо братьям-калмыкам, стало известно про уйму мяса… Жратва для дивизии, если не больше. Румыны такого не упустят… – Севка покачал головой. – И смотри, как хорошо идут. Я при всем желании одной очередью захвачу не больше двоих. Вот, смотри…
Удалось зацепить только одного. Дальше очередь ушла в сторону, бессильно хлестнула по земле, поднимая пыль.
Ударили оба «максима», но почти сразу замолчали – конники залегли, и нужно было менять прицел.
Пехота открыла огонь из винтовок, кавалеристы отвечали.
Снова ударили «максимы». И с десяток румын выронили карабины и замерли в пыли.
Пулеметы перенесли огонь на следующий взвод. И там прибили человек десять или пятнадцать. Игорешин толково поставил пулеметы и сейчас неплохо руководил их стрельбой.
Одно было плохо – после каждого выстрела перед стрелком взлетало облако легкой пыли, а пулеметы просто тонули в ней, пулеметчики слепли, и пришлось прекратить огонь.
– Пока неплохо, – Севка сплюнул черный комок. – Жарко, зараза.
Костя молча протянул открытую флягу.
– Родниковая? – спросил Севка, отхлебнув.
– Из озера. Из дальнего, – пояснил Костя. – Глубокое, метров шесть в середине. И холодное. Вот там, говорят, родники бьют.
– Хорошая вода, вкусная, – одобрил Севка и хотел вернуть флягу Косте, но тот помотал головой.
– У нас еще есть, я много запас, а эту ты перед окопом вылей. Забыл, как на огневой подготовке нас учили? Снайпер должен…
– Должен, – согласился Севка и обильно смочил пыль перед окопом. – Так будет лучше…
Возле холмов что-то грохнуло.
– Твою мать… – с обидой прошептал Севка. – Так ведь нечестно…
Снаряд взорвался на вершине холма, метрах в двадцати от их окопа. Взметнулся куст огня, дыма и земли, кто-то закричал, кто-то слева выскочил из окопа, Севка дернулся к винтовке, но боец не убегал, он бежал к разбитому окопу. К раненому, который продолжал кричать, протяжно и тоскливо.