Всей мощью огненных залпов(Документальная повесть)
Шрифт:
В понтонных лодках сидели понтонеры. Повидав многое на своей опасной и трудной службе, они, задрав головы, смотрели на проходившие «катюши», облепленные с обеих сторон солдатами расчетов.
Позади оставался многоводный, широкий Днепр; дивизион вступил на правобережную Украину.
После того как был осуществлен прорыв за Днепр, Забродин получил новый приказ — поддерживать боевые действия 36-й гвардейской стрелковой дивизии, вырвавшейся вперед и успешно преследовавшей отступающего противника.
Машина разведки с лейтенантом Шахтариным была послана вперед на поиск штаба дивизии, но с ней не было связи. Колонна «катюш» на сближенных дистанциях следовала
Забродин наметил маршрут по карте с тем расчетом, чтобы провести боевые установки и машины со снарядами, минуя шоссе, по перелескам и проселочным дорогам. Это давало возможность укрыться от налета фашистской авиации и от внезапного удара танков. Но и в этом случае опасность подстерегала дивизион на каждом шагу, и Забродин хорошо понимал это. Ведь сплошного фронта не было, и отдельные части и подразделения отступавшего противника могли оказаться в тылу наших войск.
Наконец появилась связь с Шахтариным. Радист, долговязый и худой сержант Соловьев, держал рацию на приеме и, услышав голос радиста разведки Бочарова, забарабанил по кабине.
— Что там у вас? — высунув голову из кабины, спросил Забродин.
— Товарищ капитан, Шахтарин ответил.
Забродин выбрался из кабины газика на подножку, взял из рук радиста трубку рации, потребовал от Шахтарина доложить обстановку и сообщить, удалось ли ему установить связь со штабом дивизии.
Ответ Шахтарина расстроил его: штаб дивизии уже снялся с места, ушел вперед.
Забродин приказал:
— Продолжайте выполнять задачу! Жду доклада.
К исходу дня 23 октября 1-й дивизион вышел в район Верховцево. Связь со штабом дивизии так и не была установлена. Забродин нервничал. А вдруг именно в это время дивизия нуждается в его поддержке? Когда артиллерийская стрельба усилилась, он произнес:
— Похоже, дело серьезное, достается нашим, а мы тянемся в хвосте.
По прибытии в заданный район капитан приказал водителю младшему сержанту Горячеву сворачивать на опушку леса, раскинувшегося по косогору. Место было подходящее: крутые откосы, внизу ручей, сзади поле и лес. Здесь он решил оставаться до установления связи со штабом дивизии и выяснения обстановки.
По приказу Забродина боевые машины рассредоточили вдоль опушки, расчеты занялись привычным делом, принялись рыть окопы для боевых машин и ровики для укрытия личного состава. Когда работа подходила к концу, над позицией дивизиона появился немецкий самолет-разведчик. Сделав несколько кругов, он спокойно, на малой скорости и небольшой высоте ушел за горизонт. Чтобы не обнаруживать себя, огонь по нему не открыли.
— Фашист ищет что-то, но ему трудно разобраться, где свои, где чужие, — высказался Грачев, один из номеров расчета. В разговор вступил шофер боевой машины Юрьев.
— Земля-то дышит, — начал он, — аж голова кружится, Сейчас у нас в колхозе пашут…
Объявили перекур. Все побросали лопаты, стали вынимать кисеты. Глядя на Грачева, рядовой Проскуряков, не пропускавший случая, чтобы не подшутить над ним, с ехидцей заметил:
— Опять Грачев свой табак бережет, к Юрьеву в кисет заглядывает. А может, не хочет лишний раз показать подарочек?
Дружный смех солдат перекрыл слова Проскурякова. Все знали историю кисета, который
Письмо Грачеву вручил замполит батареи: незнакомая девушка просила передать его и кисет хорошему бойцу, обязательно неженатому и веселому. Грачев, получив это письмо и вышитый кисет, стал переписываться с девушкой. Кисет он берег, часто рассматривал вышитые шелком слова: «Жду с победой». Табак в него не насыпал, а хранил в нем письма из Тулы и фотокарточку улыбающейся девушки с большими глазами.
Расчеты боевых машин только что закончили оборудование окопов и устанавливали в них «катюши». Забродин вызвал командиров батарей старших лейтенантов Овсиенко и Логвинова, чтобы обсудить с ними создавшуюся обстановку. Он понимал, что оборона противника сломлена, что его войска отходят на широком фронте, но он также знал, что в любой момент гитлеровцы могут подтянуть резервы и нанести удар по флангам дивизии. Значит, нужно быть готовым к отражению контратак, не всегда рассчитывая на помощь дивизии.
Но капитан Забродин не знал многих деталей обстановки, которая сложилась за последние два часа. Не знал и не мог знать о том, что фашисты готовятся нанести удар именно на том направлении, где остановился дивизион.
Овсиенко и Логвинов подходили к штабной машине, когда Забродин обратил внимание на облачко пыли на краю дальней рощи. Следом показалась колонна войск.
— Должно быть, наши! — обрадованно воскликнул Овсиенко.
Забродин вначале тоже принял колонну за одну из частей дивизии, однако, подкрутив бинокль, он ясно разглядел грузовики с вражескими солдатами, угловатые бронетранспортеры и танки.
Забродин быстро оценил меру опасности, которая нависла над дивизионом. Но он понял и то преимущество, которое давала ему занимаемая позиция.
— Товарищ капитан, — взволнованно выпалил Логвинов, — до них не более полутора километров, надо залп дать. Отсюда нельзя, установки не позволяют. Необходимо отойти.
— Отставить! Отсюда будем вести огонь. Некогда отходить, — отрезал командир дивизиона.
Забродин хорошо знал, что боевые установки не рассчитаны для ведения огня с малых дистанций. Минимальный прицел можно было устанавливать не ближе чем два километра от огневой позиции. Кабина шофера не позволяла опускать направляющие до нулевого угла. Это было связано не только с конструкцией боевой машины, но и с траекторией полета снаряда. При малом угле реактивные снаряды ложатся недалеко от боевых машин и могут поразить людей и сами установки. Однако сейчас «катюши», к счастью, были расположены на склоне, и можно было попытаться использовать это обстоятельство.
— Огонь будем вести прямо из окопов, побатарейно, — распорядился Забродин. — Подготовить установки к залпу. Наводка в центр колонны. Огонь по моей команде.
Его замысел сводился к тому, чтобы батареи, сменяя друг друга, вели огонь попеременно и не давали противнику опомниться. Все установки были заранее заряжены, и теперь его предусмотрительность могла сыграть решающую роль.
В батареях заканчивался ужин. Солдаты сидели возле машин, с аппетитом ели кашу, сваренную дивизионным поваром сержантом Торжковым. Перловка — «шрапнель», конечно, не пользовалась особым уважением, но Торжков умел и ее готовить так, что пальчики оближешь. Этот молодой сержант стал первоклассным поваром еще до войны, работая несколько лет в одном из ресторанов столицы. Нрава он был доброго, старался всем все сделать хорошо.