Всей землёй володеть
Шрифт:
Всеволод в ужасе вскочил, отпрянул от ложа и попятился к двери покоя.
– Уходи! Прощай, чудо пятиязычное! И помни! Помни! – раздался, будто бы откуда-то сверху, жаркий, прерывистый отцовский шёпот.
Стуча зубами от нахлынувшего страха, Всеволод вылетел в переход и, к удивлению стоявшего со свечами у дверей постельничего, стремглав метнулся прочь.
Бешено стучало в груди молодого князя сердце.
«Что привиделось отцу? – лихорадочно размышлял он. – Почему прогнал меня? Ужель… это правда? Я буду киевским князем?! – Он круто остановился посреди перехода. – Да, отец же сказал: будешь. О, Боже, дай же мне больше власти!»
Немного отдышавшись, Всеволод постарался
«Так вот почему Переяславль! Как же я раньше не догадался! Торки! Каждое лето приходят туда, – стукнуло ему в голову. – Я один не смогу с ними сладить. Хитёр отец, ох, хитёр! А чересполосица? Даёт земли кусками, в разных частях Руси. Так что, хочешь, не хочешь, а придётся соуза у братьев искать. Но это только пока. А потом… Что потом?»
Всеволод резко вскинул голову.
«Я молод, мне всего двадцать три года, я смогу, смогу свершить!»
Чувствуя небывалый прилив сил, он медленно побрёл дальше по переходу. На душе стало как-то одновременно спокойно, тихо и радостно.
Дойдя до своего ложа, Всеволод уже совсем уверовал в отцово пророчество. Быстро раздевшись, он повалился на мягкие пуховики. Заснул молодой князь почти мгновенно, глубоко и беззаботно.
Рано утром его разбудил громкий стук. В ложницу вбежал взволнованный гридень.
– Княже Всеволод! Отец твой преставился!
…В великокняжеской опочивальне стояла гнетущая, тягостная тишина. Жёлтое, сморщенное лицо Ярослава казалось жалким, не верилось, что лежит это, уже обмытый и одетый в чистое, великий человек, чьими тяжкими трудами и п'oтом укреплена была могучая, огромная держава. Сыновья и бояре стояли возле тела в скорбном молчании, опустив головы. Тихий, болезненный Вячеслав, не выдержав, разрыдался. Боярин Чудин, утешая, ласково положил длань на его вздрагивающее плечо.
Всеволод, пошатнувшись, прислонился спиной к стене. Весь вчерашний разговор в этой опочивальне вмиг всплыл в его памяти.
«Изыди, сатана! На брата! Меч поднял!»
Молодой князь возвёл очи горе и зашептал молитву.
…Тело великого князя Ярослава положили во гроб и повезли на санях в киевский Софийский собор. Сыновья следовали за гробом, а митрополит Иларион читал заупокойную молитву и призывал их быть достойными своего отца, укреплявшего землю Русскую, «братолюбца и нищелюбца и доброго страдальца».
В соборе возле мраморной корсты [87] , как полагалось по старинному славянскому обычаю, поставили копьё – символ воина, и повесили меч – знак княжеского достоинства.
«Весь народ и все дети плакали по нему, как по отцу или по матери, – напишет после летописец. – И разошлись люди в жалости великой».
Разошлись и сыновья его, каждый в ту волость, что дал ему отец.
Глава 3. Рубиновые серьги
В каменной палате пахло сыростью. Холодные стены были серы и мрачны. За широким столом, крытым скатертью из дорогого фландрского сукна, сидели двое: невзрачный прелат в тёмной сутане, с капюшоном за спиной, и молодая княгиня Гертруда, облачённая в длинную, до пят, бобровую шубу. В ушах её переливались багрянцем серьги с крупными рубинами, на парчовой шапочке качались на тонких золотых нитях подвески, сверкающие разноцветьем драгоценных каменьев. Густые белокурые локоны непокорно струились из-под надетого под шапку шёлкового плата. Красивое румяное лицо с чувственными, немного припухлыми губами дышало здоровьем и молодостью. Во взгляде серых глаз Гертруды читались
87
Корста – гроб.
Прелат, маленький, худой старичок с гладко выбритым подбородком, говорил не спеша, ровно и бесстрастно.
– Гертруда, дочь моя, сегодня ты должна решить, с кем ты. Не время теперь предаваться веселью, пирам, утехам любви. Все эти грехи можно простить и искупить. Но подумай, что ты дочь римской Святой церкви, и интересы Церкви ты должна теперь представлять и достойно защищать в этой чужой и дикой стране, в окружении варваров и нечестивых схизматиков [88] .
88
Схизматики (т. е. раскольники) – так католики называли православных.
– Что я должна делать, отец Мартин? Говори. – Голос у княгини Гертруды мягкий и тонкий, но в нём слышатся нотки твёрдости.
Её унизанная золотыми перстнями холёная рука нервно скользит по белой скатерти.
– Первое, – загибает скрюченный хирагрой [89] уродливый перст прелат. – Ты должна помочь убрать Илариона с кафедры митрополита. Пусть сядет на его место грек.
– Мой муж ненавидит Илариона. Это будет нетрудно.
– Иларион – наш враг. Пока он носит митру на голове, русские князья никогда не пойдут на союз с римским святым отцом. Его ставили даже без позволения патриарха! А почитай его речи! Сплошная ересь!
89
Хирагра (греч.) – подагра рук (в отличие от подагры, которой первоначально называлась только болезнь ног).
– Но зачем грек?
– Не всё сразу, дочь моя. Ни твой муж, ни его братья, ни бояре не перейдут в лоно нашей Церкви. Пока. Любое важное дело надо сначала тщательно подготовить. Думаю, помогут щедрые дары и посулы. Например, титулы короля, герцогов, графов. Но не это самое главное.
– Что же главное? – Тонкая соболиная бровь красавицы изумлённо изогнулась.
– Ты говорила, князь Изяслав доверяет тебе, слушает твои советы? – спросил отец Мартин.
– Да он как шкодливый ребёнок. – Гертруда рассмеялась.
– Зато его младшие братья далеко не дети, – ворчливо заметил прелат. – Вячеслава и Игоря не бери в расчёт, они ещё слишком юны. Но Святослав-Николай и Всеволод-Феодор… Что ты думаешь о них?
Гертруда передёрнула плечами.
– Святослав был любимым сыном своей матери. Мой свёкор недолюбливал его. Он очень близок с греками.
– А Всеволод?
– Всеволод. Князь Хольти – так называют его свейские наёмники в Новгороде. Мне хочется думать о нём лучше. – Княгиня вздохнула.
– Ты призналась на исповеди, что тайно влюблена в него. Это так?
– Да. – Серые глаза Гертруды словно подёрнулись дымкой. – Да, святой отец. Но к чему этот твой вопрос?
– К тому, что Святослав – главный соперник твоего мужа.
– Руссы редко нарушают клятвы. Они так набожны, так боятся греха! – Гертруда внезапно громко, заливисто расхохоталась.
– Думаю, Святослав не из таких, – презрительно кривя тонкие змеиные уста, оборвал её смех Мартин. – Впрочем, нарушит он клятву или нет, это – вопрос времени. Так вот. Всеволода следует превратить в нашего друга, союзника.