Вскрытие покажет любовь
Шрифт:
Ругаю себя и всё равно жалею. Всё детство я слышала, что сестрёнку надо жалеть, мне ведь в отличие от неё повезло, физически заметных отклонений я не имею. Мама большую часть времени проводила с сестрой. Если бы не папа, росла бы я, как сорняк в заброшенном поле. Мои проблемы мало заботили маму, жалеть меня причин она не видела. Папа в принципе не самый чувствительный человек, да и не рискнула бы я ему жаловаться. Сейчас же, под воздействием яда, жалость к себе прорвалась наружу. Сколиоз сестры был успешно прооперирован, к нашему совершеннолетию
– Такая девочка хорошенькая, – слышу приглушённый голос хозяина дома и машинально открываю глаза. Темнота менее тёмной не становится. – Отдыхай, я зашёл тебя проведать. Костя сказал, что ты отказалась ехать к врачу. Может, вызвать тебе? У меня есть хороший, – добавляет, немного подумав. – Не по этой части, но всё же.
Отрицательно качаю головой.
Хочется подтянуться на кровати, но у меня самым натуральным образом нет на это сил.
– Ты плакала. Так сильно больно? – спрашивает участливо, в голосе слышится теплота.
Не скажу же я незнакомому человеку, что попросту жалею себя. Минутка самоуничижения. Приходится на ощупь приподнять простынь, ногой я двигать не могу, слишком болезненно, но этого достаточно. Мужчина звучно, со всей искренностью, матерится.
– Сейчас позову парней. Тут в клинику нужно, – произносит сердито и под нос себе добавляет про безалаберность молодёжи.
Кладу руку на его, которую чувствую рядом со своим боком.
– Никуда я не поеду. Это пройдёт, – говорю негромко и хочется верить, что убедительно.
– Ты понимаешь, насколько это может быть серьёзно? —произносит назидательно.
Я та, кто точно знает. Но медики часто халатно относятся к своему здоровью, а мне-то и вовсе свыше послано. Судебник в морге – это круче сапожника без сапог.
– Понимаю, я уже выпила лекарство. Но я не ожидала тут такой приятной встречи, поэтому Косте и пришлось поехать.
– Я могу тебе чем-то помочь?
– Разгоните этих ржущих женщин из-под окон, они меня бесят. – Меня одолевают грусть, тоска и зависть. Лучше бы оглохла и не слышала, что там завывает исполнитель, который мне в принципе нравится.
Виктор Анатольевич смеётся. По характерным звукам становится понятно, что он печатает в телефоне. Буквально минут через пять звук стихает. Вот так вот просто? Можно было просить что угодно?
– Вы джин или добрый фей?
– Точно не добрый, – слышу его глухой смешок. – Но тебе могу предоставить вторую попытку, и даже третью, как-никак в моём доме с тобой такое произошло. Очень, конечно, занятно. Только у вас, но парни всё проверят.
–
– Занятный ты экземпляр. Даже жалко отпускать. Большинство из тех, кто тебя сейчас раздражал, такой бы список выкатили и ещё бы добавили. Совершенно ничего не хочется?
Совершенно. Ребёночка разве что, но такое нельзя говорить, не поймёт, и к моменту возвращения Кости поимеют меня толпой.
– У меня из желаемого всё есть, а то чего нет, Вы дать мне не сможете, – половина пластины антигистаминных начинает действовать, ко мне возвращается моё привычное занудство.
– Я бы не был так в этом уверен, Алёна. Возможно, тебе стоит подумать ещё раз, – складывается ощущение, что говорит он об определённых вещах.
У меня острое чувство, что сейчас я мышонок, а Виктор – несущаяся за мной сова. Если не найду норку, в которую можно спрятаться, он меня съест, предварительно вогнав свои острые когти. Желание иметь близкое знакомство с опасными мужчинами у меня отсутствует.
– Можно было бы в шахматы поиграть. Только если Вы обещаете не жульничать и не пользоваться тем, что ничего не вижу. Вы любите жульничать, Виктор Анатольевич? – спрашиваю с энтузиазмом.
– Далеко пойдёшь, милая, – произносит, отсмеявшись. – Сейчас принесу. Интересно посмотреть, на что ты способна.
И снова мы говорим не о шахматах. Во сколько лет у мужчин бес в ребро вселяется?
Играем мы долго, во мне напрочь пропадает желание казаться дурой. Отпускаю себя в попытке расслабиться. К моменту возвращения Кости я уже трижды успеваю выпить чаю, столько же партий мы играем, со всеми возможными конечными итогами. И самое главное, в моей голове снова включается свет. Картинка немного размыта, но я вижу, что Костя недоволен увиденным, присутствие постороннего мужчины в спальне его напрягает.
– В доме есть медицинская сестра. Позову её, чтоб помогла, – Виктор приподнимается с кресла и, подхватив доску, направляется к двери.
– Не нужно, я сам, – произносит Константин в тот момент, когда я только собираюсь открыть рот и сказать тоже самое.
– От других существ ты бы её так охранял, как от людей, – невзначай произносит мужчина и выходит.
– Что он хотел? – спрашивает Костя, стоит нам остаться вдвоём.
– Развлекал меня, как мог.
– И как же он мог? – какого-то чёрта тон у Кости враждебный.
Не охренел ли ты, мальчик? К сожалению, мне этот мальчик пока что нужен, надо терпеть. Делаю вид, что не слышала последнего вопроса. Прошу набрать лекарства, называя необходимые дозировки. Костя, который ещё сразу испытал некий шок, при виде моей синюшной конечности даже не спорит. Делает всё быстро и собранно, пока я протираю участок кожи спиртовыми салфетками. На моменте, когда игла прорывает кожу, он отворачивается… сложить лекарства. Я множество раз видела мужчин, которые не переносят вида уколов, да и просто игл.