Вслед за Эмбер
Шрифт:
– А что Таня думает об этом? – спросил я, надеясь, что эта девушка, которую я даже не знал, угрожала чем-нибудь радикальным.
– Сначала было неловко, – сказала Эмбер с оттенком энтузиазма в голосе. – Таня все время говорила мне, что я, кажется, нравлюсь ее отцу, а потом без всякой причины стала холодна со мной. Но мы уже возвращаемся к прежним отношениям, мы пообещали друг другу на мизинцах, что никто и никогда не рассорит нас.
– А другие дети Стюарта знают? – Старшие брат и сестра обязаны быть против этой гадости!
– Он был аб-со-лют-но честен с ними. Ничего не делает за чьей-либо спиной, это не в духе Стюарта. И он не просит у них «разрешения». Я уже большая девочка, нам не нужно ничье «разрешение»,
Создавалось впечатление, будто Эмбер повторяла это наизусть.
– С Чарли вышло не очень, – призналась она, чуть смягчившись. – Он старше меня всего на семь лет. Сказал, что я слишком молода даже для него. А ведь он ничего обо мне не знает. Фиона же вообще вышла из себя. Я думаю, дело в том, что они потеряли маму. Нужно время, Стюарт уверен, что они смирятся.
– А твои родители? Они не против, что ты встречаешься с человеком их возраста?
– Ох, он даже старше. Маме только сорок три, а папуле – пятьдесят два. Стюарту, только представь, скоро будет пятьдесят восемь! Хотя папа так много работает физически… Если бы ты увидел его, подумал бы, что он старше.
Тогда я стал расспрашивать ее о том, каково это – общаться с шестидесятилетним. Вообще, конечно, он пока относился к пятидесятилетним, но ему оставалось меньше двух лет, так что я округлил. Да кем бы он ни был, он гораздо больше подходил матери Эмбер, чем ей самой. Даже ее бабушке – я не смог удержаться, добавил для пущего эффекта. Я бы еще больше нападал на него, но раздалось знакомое бренчание ключей, и вошла мама, запыхавшаяся, в сумке полно продуктов, а это означало, что еще несколько пакетов ждали меня в багажнике машины. А дальше был только стук банок со сладкой кукурузой, кукурузой со сливками, цельной кукурузой и молодой кукурузой, которые я ставил на полки в кладовой. Должно быть, по телевизору показали особое блюдо дня, которое вдохновило маму снова пополнить наши «запасы на случай землетрясения», которые мы всегда съедали в конце месяца (не из-за настоящей катастрофы, а из-за финансовой необходимости).
Как вообще может человек встречаться с подругой дочери? Насколько больным нужно быть! Судя по рассказу Эмбер, Стюарт начал выказывать нездоровый интерес к ней через полгода после смерти жены! «Не в духе Стюарта». Ха! А как же отношения с подружкой дочери? Я разозлился на Эмбер. Что она пытается доказать? Что она вся такая умная и зрелая? Его интересуют только ее тело, внешность и юность, как она может не видеть этого?
Мне пришлось буквально заставлять себя аккуратнее класть яйца в круглые ячейки на двери холодильника, которые всегда казались мне камерами смертников. Потом я заперся в туалете, просто сидел там на закрытой крышке, ничего не делая. Как яйцо в камере смертников. Единственное место в нашем девяностометровом жилище, где можно побыть в тишине и покое, хотя тоже недолго.
Кто знает, сколько минут я пялился на постер, прикрепленный к загрунтованной, но все еще не окрашенной двери. «Город парусов» [5] . Какая из этих шикарных яхт принадлежит Стюарту? Вот та, с открытой верхней площадкой? Или та, у которой сзади торчат вышки для прыжков? А там что? Антенны? Удилища для троллинга? «Санта-Катрина»… «Он назвал ее в честь жены»… Там Стюарт спас от волны Эмбер и так посмотрел на нее, что она «все поняла». «Вестхейвен Марина» – просто выпендрежная стоянка для лодок, и ничего больше, вот что я бы сказал. Если бы я мог высказать Эмбер все, что на самом деле думаю: ей придется забыть о спасении планеты и начать изучать геронтологию, научиться ухаживать за пожилыми и проводить искусственное дыхание, чтобы однажды спасти своего старичка, – но это значило бы потерять все свои шансы. Я не смог бы даже просто снова ей понравиться,
5
Так называют Окленд. – Прим. пер.
В конце концов я отсидел задницу и встал посмотреться в зеркало, затуманенное разводами плохо вытертого средства для чистки стекол. Бен часто жаловался, что девчонки обращают внимание на меня, а на него – нет, возможно, потому, что я неплохо выгляжу: густая черная шевелюра, мечтательные голубые глаза, светлая кожа, придающая лицу артистический, а то и поэтический вид. Что он имел в виду? Что я красавчик, как Мик Джаггер на заре карьеры, или юнец с невинным лицом? Я сдернул с хвоста резинку и случайно вырвал несколько волосков. Я попытался выдвинуть челюсть вперед и стал похож на кроманьонца: будь мои плечи еще чуть квадратнее, они бы выглядели неестественно. У меня нет ни секретарши, ни билбордов с моей фотографией и рекламой растущего бизнеса. Нет лодки, которой можно любоваться. Я никто.
Мне нужно было поговорить с Беном, и я встретился с ним в Майерс-парке. Бен своими книгами занял всю скамейку, испещренную инициалами влюбленных.
– Я скажу тебе, что она в нем находит. Яхту. Он разрешает ей использовать яхту, когда она захочет, ей и ее друзьям, – жаловался я. – Все ее друзья зеленые.
– От зависти? – Он закрыл книгу, словно ему стало и правда интересно.
– Нет. Зеленые, в смысле идейные, они хотят спасти Землю, спасти китов, обнимаются с деревьями, все такое.
– Очень щедро с его стороны. – Он медленно покивал.
Я уловил в его словах восхищение – будто мало того, что она о Стюарте высокого мнения.
– Да ему нет никакого дела до окружающей среды!
– Откуда ты знаешь? – нахмурился Бен.
– На Намбассе ты видел много мужчин его возраста, да еще и работающих в финансах? Он просто пытается впечатлить ее и ведет себя так, словно ему не все равно.
В общем, говорить с Беном смысла не было. Он совершенно не разбирался в людях.
Апрель и май 1979 года
Жизнь превратилась практически в сплошное ожидание. Учеба в Оклендском технологическом университете только его усложняла. В то время я маниакально увлекался тенью и светом, которые мы изучали. Если правильно настроить камеру, можно буквально подсветить чей-то характер: всего-то нужны точно направленные отражатели Balcar и совсем немного передержки. Жесткие тени, изображая видимое гниение и терзание души, могли превратить даже самого безобидного человека в подлеца. Один из преподавателей показал, как свет и тень повлияли на результаты первых американских телевизионных президентских дебатов, которые транслировались в 1960 году, и предостерег нас от подобного воздействия на подсознание. И тем не менее я поймал себя на том, что делаю то же самое, когда возвращаюсь в мыслях к Эмбер и Стюарту: окутываю ее чистым белым светом, превращая чуть ли не в ангела, а его погружаю в зловещие тени настолько, что он становится монстром. В эти мрачные, колючие часы бессонницы Стюарт проходил весь путь от развратника и извращенца до пиявки в виде беззубого старика, который хочет омолодиться за счет свежей крови.
Конец ознакомительного фрагмента.