Вслед за Ремарком

Степановская Ирина

– Подлец! Какой подлец! – прошептала она и уже приготовилась громко хлопнуть отделенческой дверью, но вдруг остановилась на выходе и стала лихорадочно искать что-то в сумке.

Роберт и Нина, не обращая больше на нее внимания, заглянули в палату. Дежурный врач поманил их рукой.

– Заходите! – Он сделал укол человеку, лежащему на необычно высокой кровати, и деликатно отошел в сторону. И только тогда в лежащем больном Нина узнала Ленца, до того теперь было некрасиво – отечно, одутловато – его лицо, все в мелких кровоизлияниях. И если

бы не длинные русые волосы, зачесанные назад и разбросанные по подушке, возможно, она бы его и совсем не узнала. Видно было, что Михалыч и Роберт тоже оторопели при виде больного.

– Ты чего это? Из-за бабы? На тебя не похоже! – бормотал, взяв Ленца за руку, Роберт. Михалыч же просто сопел и стоял молча.

– Не из-за бабы, – просипел с натугой Ленц, при этом поверхностные вены у него на лбу и на висках напружинились. – Из-за денег. Я не жмот, просто я не хочу делать так, как они хотят, это несправедливо. Пусть они не думают, что могут вытирать об меня ноги, я не резиновый коврик.

– Не разговаривать! Разговаривать больному нельзя! – заметил доктор от своего столика.

– А справедливо оставить сына без помощи, сказав, пусть теперь сам выкручивается как знает? – вдруг неожиданно у дверей раздался чей-то пронзительный голос.

Все разом, вместе с доктором, обернулись и увидели, что жена Ленца вернулась.

– Друзья-товарищи, такие же забулдыги! – скривилась она, мельком взглянув, кто же это пришел к ее мужу, и направилась в угол, к врачу. – Подпишите, пожалуйста. – Она протянула доктору какую-то бумагу. Он посмотрел, пожал плечами и подписал.

Женщина спрятала документ в сумку и, не взглянув больше на Ленца, снова направилась к двери. Ее лицо было перекошено гневом.

– Работать мы не любим, семье помогать не хотим! Мы будем на природе жить, шашлыки жарить, водку жрать, а с дитем родным пусть мать как хочет, так и управляется! – В голосе ее явно слышалась ненависть.

Нина вспомнила Пульсатиллу.

Как странно устроен мир! Как много зависит от личных симпатий! В одном случае ей было жаль подругу, почти в похожем – ее сочувствие принадлежало Ленцу.

– Ну а где, вы предполагали, он должен был бы жить? – спросил Михалыч, преграждая женщине дорогу.

– Ну, ну! – недовольно поморщился врач.

– Работать надо, мой дорогой, работать! А не сидеть сложа руки! Какое мне дело, где он собирается жить, он должен семье помогать! – в лицо Михалычу крикнула женщина.

«Кто прав в этом мире?» – подумала Нина.

– А то, что у каждого человека есть право на свою собственную жизнь, вы не допускаете? – включился в дискуссию Роберт.

– Нечего было детей рожать! – выкрикнула жена. – Народят и в кусты!

– Да ты же первая, зараза, сбежала в кусты! – захрипел со своей постели в ярости Ленц, и Нина не нашла ничего лучшего, как наклониться к его уху и зашептать:

– Тише, тише, миленький! Вам нельзя волноваться!

Ей самой показалась невообразимо тягостной эта сцена, и она, никогда не понимающая

и не одобряющая самоубийц, вдруг почувствовала, что противостоять этой ситуации может только уход – все равно куда, лишь бы подальше. «Да, кто умнее, тот и уступает место», – подумала она.

– Зачем она возвращалась? – спросил у врача Михалыч.

– Справку на работу взяла, что больному нужен уход, – равнодушным голосом произнес врач, и было видно, что всеми силами души он хочет уберечь себя от участия в этой трагедии, помогая профессионально настолько, насколько призывал его к этому долг.

– Я так и не понял, зачем ты повесился? – спросил вдруг без всяких обиняков Роберт. – Чтобы без всякого сопротивления этой стервозе участок отдать?

– Деньги же все равно нужны, – прохрипел Ленц, – но лично я ей их на блюдечке нести не хочу. Умер бы я – пусть брала бы сама в виде наследства.

– А много денег надо? – по-деловому опять спросил Роберт.

– Тысяч восемь баксов, – ответил Ленц. – Но у меня есть только три, остальные взять негде!

– Нашел из-за чего вешаться! Из-за пяти тысяч? – Михалыч с Робертом переглянулись. Показали друг другу что-то на пальцах, прикинули. – По две тысячи скинемся, не помрем. Ну а тысячу надо будет занять, отдадим потихоньку.

– Я не смогу вам отдать! – прохрипел Володя.

– Да ладно тебе, вешаться из-за этого! Деньги мы сами твоей жене передадим!

– Все беды из-за денег! – вмешался вдруг врач. – На прошлой неделе тоже вот одного схоронили. Застрелился после посещения казино. Правда, неудачно. Пять дней потом еще мучился. Надо было в голову стрелять, а он стрелял в сердце. Оперировали, конечно. Он после операции умер на пятые сутки! – Доктор очень воодушевился этой историей, хотел было рассказать все в деталях, но потом спохватился, почесал в затылке, снова сделал Ленцу укол и, окончательно смутившись, что его могут неправильно понять, ушел к себе в угол.

Нина стояла и грустно смотрела на Володю.

– Я именно вас хотел повидать, не подумайте чего-нибудь лишнего. Не подумайте, что я был малодушен. Просто жизнь не всегда имеет смысл.

Нина его поняла.

– Я хочу, чтобы вы скорее поправились, и мы опять как-нибудь приехали в ваш милый дом в гости.

– Кругом такие крокодилы, – сказал Ленц, – а вы – настоящая! Это сразу видно.

Он закрыл глаза, доктор подошел к нему, проверил пульс.

– Вам надо идти! – повернулся он к посетителям.

– Вроде жена его, – Михалыч кивнул на дверь, – священника хотела пригласить. Вы как, не против?

Роберт тоже внимательно посмотрел на врача.

– Не тот это случай, – отчетливо сказал доктор. – Он выкарабкается. Я надеюсь, во всяком случае.

Михалыч пожал ему руку, потом пожал руку Ленца. Роберт улыбался им всем с весьма глуповатым видом. Нина решилась только на то, чтобы робко дотронуться до края простыни, которой был накрыт Ленц, и, переглянувшись, все трое вышли на цыпочках из палаты.