Вслед за змеями
Шрифт:
– Ты нашел младшую? Что ж, это лучше, чем ничего. Что бы я без тебя делал, – повторил старик и оглянулся на покинутый дом. Мысли сами собой складывались в замысловатую мозаику, детеныш-приманка добавился новым кусочком головоломки – и изменил всю картину.
Старик давно научился обращать свои ошибки в оружие – иначе так и остался бы в волчьей шкуре и в Нави.
Поймать можно любого – монстра ли, человека ли, бога ли. Нашлась бы только подходящая приманка.
А такая была – совсем рядом. Осталось ее только заполучить.
По лицу старика скользнула тень далекой,
– Обо мне не волнуйся, я в порядке. Снова мне потребуется твоя помощь. Но то, о чем попрошу, тебе не понравится.
3
Под рекой
Блинчики Марья все-таки съела – сначала заставляя себя проглотить хоть кусочек, затем жадно давясь. Пришлось даже заказать добавку и горький чай – кофе не развеивал сон. Но стоило голоду чуть уняться, как ее сморило, даже ноющая боль в царапинах не отвлекла. Веки налились свинцовой тяжестью, а по телу растекалось сонной одурью тепло. Адреналин, гнавший через весь город, схлынул, оставив ее опустошенной и равнодушной.
«Я только на минутку закрою глаза, – подумала она. – Только на минутку опущу ресницы. Я не усну – и так уже наспалась». – И опустила веки.
Марье снится ледяной терем с резными столбами, прозрачными стенами, искрящимися занавесями. С тихим перезвоном плывет мелодия – то ли колыбельная, то ли капель. Все пронизано светом – серебряным, замерзшим, застывшим в воздухе. Марья знает: она не одна здесь. Среди пустых ледяных комнат спит чудовище, страшнее которого нет, безобразное черное пятно на белизне. Марье тоскливо и холодно в тереме, но ей нельзя искать путь наружу, чтоб не разбудить ненароком монстра, не указать ему дорогу в мир. Только спать и остается. И Марья замирает в горнице, у затянутого белой пеленой окна, закрывает глаза. Мелодия становится громче, и Марья слушает ее жадно, находя в ее переливах успокоение. Тянется звук за звуком, длится хрустальный перезвон крошечных колокольчиков, а затем обрывается грубым диссонансом. Марья распахивает глаза, видит, как рушится вокруг нее ледяной дворец, рассыпается на острые осколки – а за ним густая враждебная темнота.
Резко вдохнув, Марья тряхнула головой, обхватила себя за плечи – после дремоты ее тряс озноб, словно и вправду в ледяном тереме побывала. Напротив снова скрипнул стул – именно этот звук вырвал ее из дремы, разрушив ледяную колыбельную.
И Марья была ему за это благодарна.
Он уселся напротив, поставил локти на стол, опустил на переплетенные пальцы подбородок. Глубокий капюшон тенью скрывал почти все лицо, только губы и видны.
Улыбнулся.
– Ты звала, маленькая сестрица. Неужели соскучилась?
Марья до боли сжала кулаки, чтобы ногти впились в кожу. Нет, это не сон. Если он и снился ей, то огромной птицей, теряющей перья, вихрем из крыльев и когтей. Обычно во снах не бывает запахов, но с ним ее сны всегда полнились гнилью и тленом.
Сейчас же от него едва заметно пахло дымом.
– Я даже не верила, что ты явишься.
– Как я мог не прийти после
Марья смущенно поморщилась.
– Ну извини, ничего поострее под рукой не нашлось. И вообще пришлось импровизировать.
Финист склонил голову к плечу совершенно птичьим движением, черно-седые волосы рассыпались по плечам. Помедлив, он стянул капюшон и снял темные очки с крупными стеклами. Марья скользнула взглядом по бельмам, вздрогнула и отвела глаза.
Еще вчера она и представить не могла, что будет искать помощи у ночного кошмара.
Сегодня смотрела на него с надеждой.
– Зачем ты меня звала?
– Моя сестра… – Слова застряли в горле, и пару секунд Марья беззвучно открывала и закрывала рот. Одержима? Стала монстром? Ее подменили? Она и сама не знала. – В общем, она хочет запереть меня.
– О. – Финист откинулся на спинку стула. – Разве это на нее не похоже?
– Конечно, нет! – Марья расфыркалась, как кошка. – Она и раньше не пыталась, понимала, что только больше воевать будем! Ну и она не смогла бы запереть меня внутри сна. А еще у нее черные глаза. Вообще черные.
– Это, конечно, очень занимательно, моя дорогая, но чего ты хочешь от меня?
– Помощи, конечно.
Он тихонько рассмеялся, прикрыв глаза ладонью.
– Каждый раз забываю, какая ты… непредсказуемая. Ненавидишь меня, боишься, но именно ко мне бежишь за помощью. Должен признать, мне это даже нравится. Но с чего бы мне тебе помогать?
Марья резко вздохнула и нахмурилась. Она и не думала, что Финист может отказать, и сейчас ее пробрала дрожь, словно она стояла у края пропасти, и мелкие камни срывались вниз из-под ног.
И потому Марья не придумала ничего лучше, чем в эту пропасть шагнуть.
– Ну уж точно не по доброте душевной! Не хочешь так оплатить свой билет в мир живых?
– Моя дорогая, а разве примирение с сестрой и четыре почти счастливых года были недостаточной платой? Ведь признайся, если б не я, вы бы до сих пор друг другу глотки грызли!
Марья скрипнула зубами и медленно выдохнула.
– Конечно, легко сломать чужие жизни, а потом оправдываться, что только лучше стало! Стало – но не твоими усилиями! Да и откуда тебе знать, как мы с сестрой жили?
Финист снова оперся на локти, навис над столом, приблизив свое лицо к Марье. Ей едва хватило выдержки не отстраниться и не вцепиться ему в глаза – хотя хотелось, и очень сильно. Она чуяла – он издевается над ней, иначе встал и ушел бы сразу после просьбы, расхохотавшись ей в лицо. Или вовсе бы не приходил.
В кафе резко стало промозгло и неуютно, словно влажным дыханием леса повеяло. Внимания на них никто не обращал – ни официантка, ни единицы ночных посетителей, словно стоило войти Финисту, как эта часть зала провалилась в другой слой мироздания, невидимый для остальных.