Вспоминая Владимира Высоцкого
Шрифт:
Его особенно интересует, как ты писал песни о войне.
Он считает, что бывшие солдаты много тебе рассказывали о ней. Когда ты говоришь ему, что тебе достаточно почувствовать себя в положении того или иного персонажа, точно так же, как это делают актеры, Хрущев крайне удивляется. Наступает вечер жаркого летнего дня, ты спел много песен, в том числе совсем новых. В полумраке ты рассматриваешь круглое красноватое лицо бывшего первого секретаря. Когда ты задаешь конкретный вопрос о художниках-абстракционистах, выставку которых он приказал смести бульдозерами, Никита Хрущев взрывается:
— Меня обманули, мне не объяснили. Я ничего не понимаю в живописи, я крестьянин…
В
На следующий день у нас встреча с Иосифом Бродским, русским поэтом, которого ты уважаешь больше всего. Приходим в условленное место — маленькое кафе в Гринвич-виллидж. Ты садишься за стол, пьешь чай и с удовольствием беседуешь с ним, перескакивая с одной темы на другую. Читаешь Бродскому свои последние стихи. Он с серьезным видом слушает тебя, потом уводит нас погулять по улицам. Бродский любит этот квартал, в Нью-Йорке он живет уже много лет. На улице очень холодно, ты покупаешь мне легкую шапочку, чтобы у меня не мерзли уши. Возле тротуара среди мусора видишь использованные шприцы и зло ударом носка отбрасываешь их в сторону подальше.
Бродский рассказывает, как трудно ему здесь живется, к тому же в городе просто опасно. Ему нелегко поверить — такими мирными кажутся сейчас эти почти провинциальные улицы. Затем мы идем к нему домой — в маленькую квартирку, до отказа заполненную книгами, настоящую обитель поэта. Он готовит нам совершенно неожиданный — китайский — завтрак и читает свои стихи, написанные по-английски. Перед тем как мы уходим, Иосиф Бродский дарит тебе свою книгу и подписывает ее. Ты сильно взволнован. Впервые по-настоящему крупный поэт признает тебя равным себе. Сколько лет ты ждал такого момента! Тебя всегда относили к категории певцов, рассказчиков, авторов-композиторов, бардов, менестрелей, но всегда отказывали в приеме в эту высшую семью, не признавали тебя Поэтом. В Москве, чтобы называться поэтом, нужно получить специальное образование (как будто поэзии можно научиться!), нужно, чтобы тебя издали (словно это мог сделать каждый!). Официальные поэты Евтушенко, Вознесенский благосклонно улыбались, когда ты приносил свои стихи. Никто никогда не сдержал слова, все брали у тебя некоторые из твоих стихов, обещая содействовать их публикации, но ни разу ты не имел радости увидеть напечатанными черным по белому слова, которые шли от твоего сердца. Не набрав нужного числа опубликованных строчек, ты не смог стать членом очень влиятельного Союза писателей СССР. А ведь это, помимо почестей, давало бы тебе право на преимущественное получение квартиры (даже с кабинетом для работы), облегчило бы организацию поэтических вечеров, открыло бы перед тобой двери многочисленных домов творчества, решило бы многие проблемы, связанные с получением виз для участия в вечерах русской поэзии в различных странах мира.
К счастью, ты все это имеешь благодаря твоему таланту и нашему браку…
Однажды утром ты хитро посмотрел на меня:
— С тобой хотел бы поговорить Андрей, с глазу на глаз.
Я немного удивилась. Ведь наш друг Андрей Тарковский — а речь шла именно о нем — частый участник наших вечеров. Друг юности, он один из наиболее пылких почитателей твоего таланта, я знаю его многие годы. Этот небольшой человек, живой и нервный, — великолепный собеседник. Отец его — с Кавказа, и не случайно Андрей обладает даром
— Андрей готовит фильм, он хочет попробовать тебя на роль.
Я встаю на дыбы — мне вовсе нет нужды что-либо доказывать, я никогда не делала проб с тех пор — это был первый и единственный случай, — когда Орсон Уэллес решил посмотреть меня, тринадцатилетнюю девчонку, на роль в одной из своих картин. Но ты успокаиваешь меня и говоришь, что, с твоей точки зрения, нужно согласиться. На следующий день, поддавшись твоим уговорам, я встречаюсь с Андреем Тарковским.
Он поясняет мне, что его будущий фильм, «Зеркало», автобиографичен и он подумал обо мне на роль своей матери.
Через некоторое время мы отправляемся в деревушку вместе с группой техников и гримеров. Мы снимаем несколько планов, он показывает, что и как нужно делать, заставляет сыграть на ступеньках избы сцену ожидания, которую я должна закончить со слезами на глазах: человек, которого я ждала, не приходит. Андрей говорит мне комплименты, я горжусь своей игрой. Возвращаюсь домой и рассказываю тебе, как прошел день. Если я буду сниматься в этом фильме, многое устроится — у меня будут профессиональные дела в СССР, я смогу подольше быть с тобой, да и работать с Тарковским — какое счастье!
После нескольких дней тревожного ожидания прошу тебя позвонить Андрею, но застать его дома не удается. Его жена отвечает, что нужно набраться терпения. По своему опыту знаю, что ответ будет отрицательным. Но ты веришь, что все будет хорошо. Проходят недели, и мы узнаем через секретаршу, что роль отдана, что меня благодарят за… Ты взбешен, ругаешь себя за то, что посоветовал мне согласиться на пробы, оскорблен, что ответили через третье лицо. Мне приходится брать Андрея под защиту. Слишком много работы, разных забот, к тому же у людей его профессии часто не хватает мужества дать отрицательный ответ. Ничто не смогло смягчить тебя: от него, от друга юности, ты ждал другого отношения. И в течение двух долгих лет ты отказываешься видеть его. Наши общие друзья попытаются помирить нас — напрасно.
Однажды, выходя из самолета в Руасси, мы буквально натолкнулись на Андрея, который возвращался в Москву. Эта неожиданная встреча на нейтральной, «безличной», земле позволила нам примириться — и ты, и он так долго ждали этого. Мы расстались взволнованными. Его простое и ясное объяснение причины, по которой он взял неизвестную актрису на роль матери вместо меня, чей образ был слишком связан с моими предыдущими успешными ролями, звучало очень убедительно. Я пожалела, что он промолчал раньше.
Вернувшись в Москву, мы пришли к Андрею, Снова пиршествуем, и в конце вечера он, как всегда, поет свою любимую песню. Через несколько дней он позвал меня к себе, чтобы помочь убедить Марчелло Мастроянни сыграть роль в фильме, подготовку к которому он заканчивает. Всю ночь я переводила сценарий с русского на итальянский. Марчелло, мой старый друг (в начале карьеры мы вместе снялись в двух фильмах), пришел в восторг от него. Ухожу из дома Тарковского уставшая, но счастливая атмосферой дружбы и общения с талантами.