Вспоминая Владимира Высоцкого

Высоцкий Владимир Семенович

Конечно, театр очень помог Высоцкому в формировании его таланта как поэта. Тут надо учитывать и колоссальный интерес к поэзии, и появление поэтических спектаклей. В это же время мы стали для себя открывать ранее мало известных для нас поэтов — и Пастернака, и Ахматову, и Цветаеву, и Мандельштама. Очень много стихов ходило в списках. Я, например, подарила Высоцкому напечатанную на пишущей машинке «Поэму без героя» Ахматовой, а он мне дал перепечатать стихи Мандельштама — тоже машинопись, — подшитые в самодельный том. Вокруг нашего театра всегда было много поэтов — и Вознесенский, и Евтушенко, и Ахмадулина, и Самойлов, и Окуджава. Их стихи звучали у нас со сцены, очень часто в театре они сами читали недавно

сочиненные стихи. Атмосфера для всех была единой, а вырос из нее крупным поэтом только Высоцкий. Хотя среди наших актеров много людей пишущих. Золотухин пишет очень хорошую прозу. Филатов — пародии, стихи, сказки и пьесы. Смехов — мемуары и инсценировки, меня тоже называли в театре «артистка-эссеистка»…

На Таганке никогда не играли просто быт. Всегда это было возведено в символ, в поэтический ряд. У Высоцкого тоже нет бытовых песен. У него есть комические, через иронию к высокой трагедии.

Каждая его песня — это моноспектакль, где Высоцкий был и драматургом, и режиссером, и исполнителем. Как исполнитель он входил во внутреннее состояние персонажа, о котором пел, и, может быть, поэтому, кстати, у зрителей возникало убеждение, что Высоцкий пел каждый раз про себя…

Он был на редкость работоспособным человеком и чрезвычайно сконцентрированным. Сконцентрированным на деле, которым занят был сейчас, сию минуту. И тогда казалось, что это было главное и единственное его дело в жизни — большое или маленькое: обдумываемая роль или частная мизансцена, мелодическое решение новой песни или неполучающаяся строка. Эта мощная концентрация психической энергии на одном выделяла Высоцкого и как актера в спектаклях, и особенно на его вечерах. Так же, думаю, сконцентрированно на одном состоянии он писал свои песни.

Высоцкий не любил, когда его выступления называли концертами. Это были вйфечи Со зрителями, построенные или на монологе, или на диалоге, когда он отвечал на многочисленные записки. Не любил аплодисментов, как во время спектаклей, — это останавливало его концентрацию. Аплодисменты прерывал рукой. Никогда не пел «на бис», как никогда бы не повторил монолог Лопахина после аплодисментов.

На самом последнем своем вечере 18 июля 1980 года в Калининграде днем (вечером на Таганке был «Гамлет») он уже петь не мог… Но его ждали 5 тысяч человек. Володя спросил: «Можно я выйду без гитары?» Вышел. Шквал аплодисментов. Он говорил полтора часа — об авторской песне, о театре…

Циклы песен были разные и очень точно прослеживались по времени. Уличные, песни-стилизации, песни-сказки, песни-монологи, песни-протоколы, песни-рассказы, песни-письма от какого-нибудь персонажа, огромный цикл военных песен, героико-романтические об альпинистах, о море, о летчиках, о геологах и т. д. — где в нравственную основу возводился риск, верная дружба, качества настоящего мужчины. Его интерес — ситуация внутреннего состояния, когда человек оказывается перед выбором, на грани излома, надрыва и ему нужны мужество, воля, одержимость, чтобы выстоять, победить.

Кажется, нет темы в нашей жизни за двадцатилетие 60—80-х годов, которой бы он не коснулся.

Высоцкий: «Я пишу так много о войне не потому, что эти песни-ретроспекции (мне нечего вспоминать…), а это песни-ассоциации, хотя — как один человек метко сказал — мы в своих песнях довоевываем. Если говорить о символе этих песен, то это «Вдоль обрыва, по-над пропастью…». Я хочу петь про людей, которые находятся в самой крайней ситуации: в момент риска, когда они в следующую секунду могут заглянуть в глаза смерти либо у них что-то сломалось, произошло или они на самом пороге неизвестного. Короче говоря, людей на самом краю пропасти, на краю обрыва — шаг влево, шаг вправо и… или вообще идущих по узкому канату. У меня даже последняя пластинка, которая вышла, называется «Натянутый

канат».

Романтика — это всего лишь детская ностальгия по экстремальным ситуациям, а вот про штрафные батальоны — это уже трагическая реальность. Всегда штрафные батальоны осуждались. Для Высоцкого — это символ трагического, безысходного героизма. Сострадание к человеческому несчастью. Отвращение к убийству. Помните, в его стихотворении «Мой Гамлет»:

Но я себя убийством уравнял с тем, с кем я лег в одну и ту же землю.

Как-то я ему рассказывала про своего дядю-старообрядца, которому религия и его нравственная суть не позволили убивать. Он попал на фронт — я потом его спросила: «И ты убивал?» — «Нет». — «Но ты стрелял?» — «Да». — «И как же?» — «Я стрелял, стараясь не попадать».

Мы долго обсуждали эту нравственную тему войны и охоты. Я сказала, что ненавижу охоту. Высоцкий согласился (я потом обратила внимание на строку: «Это душу отводят в охоте уцелевшие фронтовики»). А потом я его спросила: «Ты мог бы убить?» Он коротко ответил: «Да». И однажды я услышала его песню: «Тот, который не стрелял».

Но у Высоцкого очень мало строчек про убийства на войне, у него — про убийства своих… И всегда сочувствие к убитому. Его знаменитая «Охота на волков», которая впервые исполнялась — в связи с убийством Кеннеди — в нашем так и не вышедшем спектакле по стихам Вознесенского «Берегите ваши лица!», каждый раз вызывала оглушительную реакцию зрителей.

Очень много песен о свободе.

Но разве это жизнь, когда в цепях, Но разве это выбор, если скован…

Или:

Я согласен бегать в табуне — но не под седлом и без узды!

А какая любовная лирика!

Я поля влюбленным постелю — пусть поют во сне и наяву!.. Я дышу, и значит — я люблю! Я люблю, и значит — я живу!

А какие прекрасные строчки:

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу! Может, кто-то когда-то поставит свечу мне за голый мой нерв, на котором кричу, и веселый манер, на котором шучу…

Слава богу, рукописи не горят! Песни, стихи Высоцкого останутся в нашей культуре. Их будут тщательно исследовать, изучать, читать с эстрады, проходить в школе… Я лишь, не удержавшись, напомнила здесь кое-какие строчки.

Высоцкий: «У песен более счастливая судьба, чем у людей. И они могут жить долго. Если песни того стоят, они живут долго в отличие от человека. Человек, если он хороший, — он много нервничает, беспокоится и помирает раньше, чем плохой. А песня — нет, песня может долго жить…

— Собираетесь ли вы выпустить книгу своих стихов, если да, то как она будет называться?

— Это, в общем, не только от меня зависит, как вы понимаете. Я-то собираюсь, сколько я прособираюсь — не знаю, а сколько будут собираться те, от кого это зависит, тем более мне неизвестно. Как она будет называться? Как вы понимаете, пока разговора об этом нет серьезного».

Высоцкий очень хотел увидеть напечатанными свои стихи. Как ни странно, его песенное творчество полностью мало кто знал. Пел он в основном всегда одно и то же. А его стихи мы узнали только после его смерти.