Вспомни лето

Лоуэлл Элизабет

– Кто-то должен делать грязную работу, – сказал Корд.

– Да, – согласилась она, – то же самое говорит и отец.

– Ты не веришь ему?

Рейн пожала плечами.

– Он всегда прав.

Корд ждал продолжения, но она больше ничего не сказала.

В нем неудержимо поднималась ярость. Рейн отдалялась от него, отстранялась и закрывалась.

Корд чувствовал это, но не мог остановить ее, удержать. Он мог лишь выяснить, сколь глубоко она ранена и что ему надо сделать, чтобы добиться ее расположения.

Для него было ясно как

день, что сейчас Рейн собиралась положить конец всему. А она нужна ему как воздух.

– Говори, – сказал он невозмутимо.

– О чем?

– О том, из-за чего ты так скисла.

В ней с невероятной силой вспыхнул гнев – тот самый гнев, который, как ей казалось, она уже изжила в себе.

– Изволь, – прорычала Рейн, поворачиваясь к нему. – Папа – небожитель и спаситель человечества. Но почему он должен все время жить с дикарями?

Разве ничего более важного для него нет? Жена? Дети?

Что-нибудь еще?

– Может быть, именно для блага своей семьи он и посвятил себя защите других? – сказал Корд напряженным голосом. – Ты когда-нибудь думала об этом?

– Возможно. – Ее голос упал до шепота. – Но не исключено и другое – ему больше нравится жить в мире насилия, а не в мире семейной жизни и любви.

– Почему бы тебе не спросить, нравится ли мне мир, в котором я работаю?

Она встретила взгляд голубых жестоких глаз без всякой дрожи.

– Именно этот вопрос вертелся у меня на языке.

Корд бросил быстрый взгляд на женщину, которая так ненавидела собственного отца, что даже отказалась от имени Чандлер-Смит.

– В общем и целом моя работа удовлетворяет меня, – наконец сказал Корд. – Иногда приводит в восторг. Тревоги и путешествия, – продолжал он, слегка посмеиваясь над собой. – Спасение цивилизации от варваров, победы и поражения, снова борьба, жизнь и смерть так близко, как пули в магазине.

Он умолк, вдруг вспомнив себя пятнадцать лет назад: ему двадцать, и все казалось совершенно ясным и понятным. В последние годы он стал замечать, что смерть все чаще берет верх над жизнью, а его все чаще одолевают сомнения. Теперь мир больше не был черно-белым, в нем появились тысячи оттенков серого.

За эти пятнадцать лет Корд разуверился в простых лозунгах, в возможности легких путей, в неизбежной победе цивилизации над варварством. Он трудным и тернистым путем пришел к пониманию того, что счастье – редкий подарок; люди умирали и продолжают умирать, чтобы другие могли жить. Порой в предрассветные часы ему чудилось, что варвары побеждают, поскольку цивилизация слишком гуманна.

Корд гнал от себя подобные мысли. Он знал их разрушительную силу. Он оценивал собственные эмоции так же бесстрашно, как оценивал свои шансы в схватке на темной улице, один против пятерых противников. Он ощущал зияющую пустоту. Он чувствовал себя так, как будто на смену темноте никогда не придет рассвет, а на смену зиме – весна.

Перегорел.

Может быть, пришло время уступить другому свое место на кровавом рубеже противостояния варварам? Кому-то,

кто еще не испил всю горечь разочарования? Кому-то, чью душу еще не опалил лютый холод?

Тому, кто не испугал бы Рейн.

– Корд? – Ее голос звучал мягко и печально.

Усилием воли Корд прогнал мрачные мысли. В последнее время они все чаще тревожили его и ему все труднее становилось отделаться от них. Но придет день, когда у него не хватит на это сил. И тогда все накроет темнота.

Рейн почувствовала, как обманчиво его внешнее спокойствие. Ее угнетала мысль о том, что она невольно привнесла темноты и холода в ;его душу, в которой теперь царит настоящая зима.

– Прости, – сказала она хрипло, – у меня нет никакого права нападать на тебя или на твою работу. Ты не виноват в том, что у моего отца никогда нет времени на семью. – Она дотронулась до него. А потом осторожно погладила по руке. – Какими бы глупыми ни показались мои слова, – с улыбкой произнесла Рейн. – я не наивная дурочка. Твоя работа необходима. Просто я не могу так жить. Меня бы не было.

Он осторожно снял ее руку со своей и посмотрел на хрупкие пальцы с чистыми короткими ногтями. Ласкающе погладил жесткие мозоли на ладони – свидетельство многолетней работы с уздечками и вожжами.

Просто я не могу так жить. Меня бы не было.

Она нужна ему. Очень. И осознание этого потрясло Корда Эллиота до глубины души.

Но если бы он сейчас взял ее, то потерял бы навсегда.

Медленно нагнувшись, Корд поцеловал ладонь Рейн.

Его нежность была такой же естественной, как свет уходящего дня. И подобно исчезающему свету, эта нежность предвещала конец, а не начало отношений.

– Порой я тоже ненавижу свою работу, – спокойно сказал Корд. – Расскажи мне о себе, Рейн. Как ты стала наездницей?

От прозвучавших в голосе Корда усталости и поражения у Рейн перехватило дыхание. Она услышала тоску по чему-то гораздо более сильному, чем простое сексуальное желание. Она не могла утолить его голод и его глубоко скрытую печаль, которую нельзя выразить словами. Он взывал к ней так же, как она взывала к нему.

Но он уже отвернулся от нее с безразличным выражением лица. Без прикосновения его пальцев ей стало очень одиноко.

Шагая рядом с ним, она не долго думая схватила его за руку. Через несколько минут ей показалось, будто они всегда шли вот так, рука об руку. И всегда будут так идти.

Рейн улыбнулась бы такой мысли, не будь она слишком задета. Ей ли не знать, что у них нет никакого совместного будущего. Рано или поздно в какой-нибудь маленькой слаборазвитой стране начнется заварушка, и по сигналу тревоги Корд оставит ее и уйдет в надвигающуюся темноту.

– Я начала ездить верхом в пять лет, – проговорила Рейн, не глядя на него. Она боялась, что он может читать по ее лицу так же хорошо, как она читает по его. Ей хотелось насладиться этим хрупким мигом единения сполна. – Я последыш. Случайность. Я на восемь лет моложе самого младшего брата.