Вспомни лето

Лоуэлл Элизабет

– Предстартовое безумие, – согласилась она. – Не думаешь ни о чем, кроме грядущего соревнования. Мир перестает существовать в этом ожидании. И надо как-то отвлечься, чтобы не сойти с ума.

– Мы с тобой больше похожи, чем ты думаешь.

– Что ты имеешь в виду?

Корд встал и помог подняться Рейн.

– Я тоже часто испытываю предстартовое безумие.

– Но если излишне расслабишься, легко погореть, – сказала она. – По крайней мере мне. Особенно в троеборье.

– Верно. В моем деле тоже небрежность до добра не доводит. Не важно,

мужчина ты или женщина. Словом, мы ходим по канату, натянутому между «чрезмерно» и «недостаточно». Оставшиеся в живых слишком часто совершают ошибки. – Корд приобнял ее за плечи, когда они выходили из планетария в теплую темноту ночи. – Я думаю, ты могла бы назвать это разновидностью предстартового безумия.

Рейн видела, как блеснули во тьме белые зубы Корда, но его улыбка показалась ей невеселой. Она знала: его ставка в игре – жизнь, а не медали или ленты. Она уже открыла рот, чтобы спросить, в чем именно заключается его работа, но отец, Чандлер-Смит, внушил своей дочери давным-давно, что задавать такие вопросы бессмысленно.

Ибо ответ на них всегда один – молчание.

Глава 7

– Ты можешь гулять в этих сексуальных сандалиях? – поинтересовался Корд.

Рейн посмотрела на тонкие ремешки и невероятно высокие каблуки.

– Что именно ты подразумеваешь под словом «гулять»? Если имеется в виду прогулка не по тротуару, то это проблема.

– Не волнуйся. Я об этом позабочусь.

– Как? Замостишь Гриффит-парк?

– Понесу тебя на руках.

– Посмотрим, – с улыбкой вздохнула Рейн. Но сегодня вечером она чувствовала себя легкой, как пушинка.

Он повел ее по мощеной дорожке на краю холма. Внезапно налетел порывистый ветер, взвыл, нарушив тишину, заглушил отдаленные голоса и шепот листьев на деревьях.

Тропа петляла, внизу виднелась долина, вокруг высились южные сосны. Их черные стволы и ветки казались кружевными на фоне золотых огней города, сверкающих в низине, и серебряных звезд в вышине. Городские огни были яркие, заметные, гораздо крупнее самых больших звезд, высыпавших на небе.

Для Рейн все в эту ночь было напоено волшебным светом: мягкий стук кожаных подошв, прикосновение колючих ветвей, огни на другом холме, шелест шелка, ласкающего ноги. Теплый воздух омывал тело, играл волосами…

Пахло соснами и цветами, а еще влажной травой. Казалось, огни Лос-Анджелеса цепляются за рубиновые и серебряные нити бесчисленных автострад и выбегают за пределы города.

Корд ласково гладил ее пальцы, и от этих прикосновений по телу Рейн бежали невидимые токи. Он давно не был с женщиной, которая способна наслаждаться тишиной, вдыхать ароматы ночи, с одинаковой непринужденностью носить вечернее платье и джинсы. Никогда он не радовался присутствию женщины так сильно, как сейчас.

Рейн с ним, она.., спокойна.

Он не хотел ни к чему ее принуждать.

Рейн глубоко вздохнула и отдалась во власть необыкновенной ночи. Сейчас для нее существовала только

эта ночь. А еще этот мужчина, каждое прикосновение которого было преисполнено нежности и радости.

Благодаря Корду она сегодня открыла для себя совершенно иной мир, где не надо задумываться над каждым словом и над каждым жестом. Как ни странно, его присутствие расширяло ее горизонты, а не ограничивало их.

Эта неожиданная свобода в обществе Корда Эллиота пробудила ее чувства. Все вокруг стало ярче и прекраснее, чем всегда.

Мысленно благодаря Корда за подарок, Рейн поднесла его руку к губам и поцеловала.

– Теперь я знаю, как Дев чувствует себя перед стартом, – мечтательно произнесла Рейн. – Все еще впереди, и невозможное возможно.

Корд наклонился к ней и молча заключил в объятия.

Она обвила руками его талию.

Даже сейчас, когда его дыхание внезапно участилось, а плоть настойчиво заявляла о себе, он не терял голову.

Стремительно, но бережно он схватил ее за руки и поцеловал каждую ладонь. Потом положил ее руки себе на плечи. Он не хотел, чтобы она наткнулась на оружие в заднем кармане.

В начале вечера она держалась с ним очень настороженно. Корд догадывался, что это связано с его работой.

Пожалуй, она не зря тревожится. На примере своего отца Рейн знает, что его работа не только очень опасна, но и практически не оставляет времени на личную жизнь.

Но сейчас он не хотел ни о чем думать. Он жаждал Рейн, теплую, податливую, женственную. Когда она принялась гладить Корда по голове, он, застонав от удовольствия, выгнулся, как большой черный кот.

Рейн встала на цыпочки, но не смогла дотянуться до рта Корда и поцеловать. Она запустила пальцы ему в волосы, царапая кожу на голове и безмолвно требуя, чтобы он наклонился и незамедлительно поцеловал ее.

Засмеявшись, он наградил ее пылким поцелуем. У нее вырвался робкий стон удовольствия и желания. Услышав этот звук, Корд что было сил прижал Рейн к своему изголодавшемуся естеству.

Почувствовав тепло податливого женского тела, теперь уже гортанно застонал Корд.

Опьянев от наслаждения, Рейн смотрела в ледяные голубые глаза Корда. Но сейчас они были темно-синими и горящими.

Восставшее доказательство желания Корда упиралось ей в живот. Он нехотя отпустил ее.

– Искусительница, – прохрипел он. – Я умираю от желания.

– Я не собиралась…

– Я знаю, – перебил он ее. – Господи, я знаю.

Наклонившись, он осыпал ее быстрыми легкими поцелуями.

Эта безыскусная нежность огнем разлилась по жилам Рейн.

Он целовал ее, словно умирающий от жажды. Их бросило друг к другу с невероятной силой, они хотели оказаться еще ближе, разрушив все барьеры. Руки Корда скользили по ее телу, и каждое ласкающее прикосновение приносило ей острое удовольствие.

Его вздыбленная плоть терлась о ее тело, пробуждая незнакомые доселе желания. Обвив руками его шею, она бессильно застонала. И тогда Корд завладел ее сосками.