Вспомнить всё (сборник)
Шрифт:
– Ничего, небось не помрешь, – безжалостно отрезал Шарп. – Ты по делу? Если по делу, давай к делу. У меня полно работы.
Джиллер пожал плечами:
– Да так, зашел проведать земляка.
Шарп поморщился:
– Что-то ты издалека начал. Вечный двигатель изобрел, что ли, и не знаешь, кому впарить?
Но Джиллер сохранял абсолютную серьезность:
– Неужели ты стыдишься своего происхождения? А ведь, между прочим…
– Я знаю, знаю. Центр мировой яйцеторговли и птицеводства. Интересно, когда туда водородная бомба упала,
– Миллиарды, – мрачно проговорил Джиллер. – Мои перья там тоже летали. В смысле, моих куриц. Твоя семья ведь тоже держала ферму, разве нет?
– Нет, – угрюмо уперся Шарп – он вовсе не хотел быть как Джиллер, даже в прошлом. – У нас аптека была, на 101-м шоссе. Недалеко от парка, рядом со спортивным магазином. – И он тихо-тихо добавил: – Пошел ты к черту, Джиллер. Мы уже все это сто раз обсуждали. Можешь хоть поселиться у меня перед домом – я не передумаю. Нет никакого проку в возрождении Петалумы. К тому же, кому она нужна без куриц…
– А в Сакраменто как дела идут? – поинтересовался Джиллер.
– Отлично.
– Грецкие орехи колосятся, люди собирают невиданный урожай?
– Ага. Шагу ступить нельзя, кругом орехи кучами.
– Мыши жируют, перебрасываясь скорлупками?
– Жонглируют скорлупой, как в цирке.
И Шарп невозмутимо отхлебнул пива – хорошее, хорошее пиво, прямо как довоенное. Впрочем, откуда ему знать вкус довоенного пива, ведь в 1961-м, когда война началась, ему только-только исполнилось шесть лет. Но у пива был роскошный вкус. Приятный, навевающий мысли о беззаботном отдыхе и счастье.
– Мы тут прикинули, – хрипло выговорил Джиллер – в черных глазках тут же появился жадный голодный блеск, – что округи Петалума и Сонома можно восстановить. Цена вопроса – семь миллиардов в валюте Западного блока. Не сравнить с твоими подачками.
– А Петалуму и Соному не сравнить с округами, которые мы восстанавливаем! – сварливо отозвался Шарп. – Думаешь, мы не сможем обойтись без яиц и вина? Нам нужна промышленность! Приоритет – у Чикаго, Питтсбурга, Лос-Аджелеса и Сент-Луиса!
– А ты не забыл, – затянул свою всегдашнюю песню Джиллер, – что ты из Петалумы? Нехорошо о земляках-то забывать, нехорошо. Твой долг – заботиться о тех, с кем вырос!
– Долг? Ты что же думаешь, я в правительстве сижу для того, чтобы лоббировать интересы каких-то богом забытых аграрных областей? – Шарп даже покраснел от злости. – Да я…
– Мы земляки. Мы вместе выросли, – твердо сказал Джиллер. – Свои люди, не чужие. Ты должен нам помочь.
Ему удалось кое-как избавиться от надоедливого гостя. Потом он долго стоял и смотрел, как тонут в темноте огоньки фар удаляющейся Джиллеровой машины. «Вот так, – подумал он, – весь мир вертится: блюди личную выгоду и плюй на остальных».
Вздохнув, он повернулся и побрел к крыльцу. Окна дома приветливо светились. Задрожав, он вытянул руку и принялся на ощупь искать перила.
А потом, когда он неуклюже полез на крыльцо,
Вдруг ни с того ни с сего свет в доме погас. Перила растворились под его рукой.
Уши наполнил визгливый тонкий вой – оглушающий, отвратительный. Он падал! Падал, молотя руками по воздуху, пытался уцепиться – хоть за что-то, но кругом была лишь темная пустота, не ухватишься, бессветная, ни предмета, ни образа, только бездна под ногами, и он летел в нее, отчаянно вереща:
– Помоги-иииите! – Так он орал и глох от собственных беспомощных воплей. Никто его не слушал и не слышал – некому. – Я падаю!
А потом он судорожно вздохнул и обнаружил, что лежит, растянувшись на мокрой от росы лужайке, сжимая в горсти грязь и выдранную траву. Лежит в каких-то двух футах от порога – в темноте поставил ногу мимо ступеньки, оступился, оскользнулся. Обычное дело – перила ведь загораживают свет из окон. Все произошло буквально за долю секунды, он упал и растянулся во весь рост. По лбу текла кровь – рассек, когда рухнул наземь.
Как глупо! Детский сад какой-то! Зла не хватает…
Дрожа всем телом, он поднялся на ноги и полез вверх по лестнице. Уже зайдя внутрь, долго стоял и трясся, прислонившись к стене. Все никак не мог отдышаться. А потом страх понемногу отпустил, вернулась ясность мысли.
А вот странно: почему он так испугался падения?
Нет, с этим надо что-то делать. Ему становится все хуже и хуже. В прошлый раз он просто споткнулся, выходя из лифта на своем этаже, – и заорал от страха на весь вестибюль. На него еще долго потом оборачивались.
А что ж случится, если он действительно упадет? Например, если оскользнется и свалится с мостков, соединяющих офисные здания в Лос-Анджелесе? Понятно, что ничего страшного не случится, его тут же поймает и удержит от падения защитный экран, да и что тут необычного – люди регулярно падают. Но в его случае проблема – в шоке, который он испытает. Этот шок его убьет как пить дать. «Не умру, так рехнусь», – подумал Шарп.
И мысленно поставил галочку напротив строчки: «Никаких прогулок по мосткам». Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. Он, конечно, и так старался держаться от них подальше, но после сегодняшнего инцидента – все, абсолютный запрет. Как на самолеты. С 1982 года он ни разу не отрывался от поверхности земли. И не собирается. А в последние десять лет не забирался выше десятого этажа.
Но если не ходить по мосткам, то как же в документохранилище ходить? Там же все отчеты и материалы лежат, а добраться можно только по мосткам – узкой металлической дорожке, уходящей круто вверх.
Пот заливал глаза, он еле дышал от ужаса. Потом Шарп долго сидел, скрючившись и обхватив себя руками. С такими проблемами его вытурят с работы…
И хорошо, если он только работу потеряет. А если – жизнь?..
Хэмфрис еще немного подождал, но пациент, похоже, выговорился и умолк.