Вспомнить всё

Мартин Сергей

От размышлений меня отвлек слабый шум, донесшийся откуда–то извне. В доме явно кто–то был. Странно, что я только сейчас почувствовал это. Насторожившись, я уловил едва слышимые шаги и позвякивание. Звуки не таили никакой угрозы. Я был уверен в этом. Я догадался, что хозяин дачи хлопочет на кухне. Вскоре я уловил на редкость аппетитные запахи. На меня чуть было не накатил приступ смеха. Я понял, что голоден как зверь. Я попробовал вспомнить, какие блюда предпочитал. Кажется, я был даже близок к успеху. Но мысль о еде, как таковой, вытеснила

все подробности. Все же они принадлежали прошлому. А я существовал в настоящем. В состоянии зверином, иначе не скажешь. Я ничего не помнил. А сейчас ничего не хотел помнить. Я хотел есть. Вскоре за спиной заскрежетала дверь, в комнату вошел хозяин, одетый совсем не по–дачному – в строгую темно–синюю тройку. В руках он держал большую книгу.

–Guten Tag. Wie schlafen Sie? – приветствовал он меня с радушной улыбкой.

–Danke sch"on, sehr gut… – машинально ответил я.

–Sprechen Sie deutsch? – важно спросил он.

–Ja, naturhch, – несколько растерянно ответил я, смутно догадываясь о смысле нашего диалога.

–Nun, gut… Lesen Sie mir, bitte, diese Seite. – Иванов раскрыл книгу на заложенном месте и ткнул пальцем в страницу, передав мне увесистый том какой–то медицинской монографии.

Я удивился, внимательно посмотрел на него, но возражать не стал, напротив – бегло прочел вслух полстраницы изобилующего специальными терминами текста.

–Ubersetzen, bitte.

Это была какая–то абракадабра о резекции желудка, но я перевел, споткнувшись лишь в двух–трех местах. Иванов остановил меня жестом и без всякого перехода сказал по–английски:

–The text translated by you is very difficult… What is your name?

–My name is… – машинально ответил я и осекся, растерянно взглянув на Иванова. – Василий Николаевич, я не помню…

–Да–да, прости за маленький эксперимент. Я подумал, что ты вспомнишь свое имя, если станешь говорить и думать по–немецки.

–Почему вы так решили? – спросил я.

–Ты несколько раз бредил по–немецки, а это возможно лишь в том случае, когда язык настолько близок, что мыслишь на нем. Понимаешь?

–Кажется, да… Вы думаете, что я – немец?

–Вполне возможно, хотя и русский ты знаешь не хуже, – ответил Иванов и сдержанно улыбнулся. – К сожалению, не могу сделать определенных выводов относительно твоего английского, поскольку сам говорю на нем неважно, но ты его, безусловно, понимаешь.

–И что из всего этого следует?

–Пока ничего, кроме констатации твоего знания трех языков. Возможно, и больше, но это только предположение, – ответил Иванов, забирая из моих рук книгу. Он внимательно посмотрел на меня и спросил озабоченно: – Как ты себя чувствуешь, Сергей?

–Сергей?.. Ах да… Сергей, что ж – это имя мне всегда нравилось. Спасибо, кажется, терпимо. Я очень долго спал?

–Пять суток.

–Так много?! – Я буквально окостенел.

–Стоп, – улыбнулся он. – Пусть тебя это не пугает. Иногда я будил тебя, чтобы сделать инъекции и перевязки да покормить. Но ты

был в таком состоянии, что навряд ли помнишь об этом.

–Да, я ничего не помню… Я был совсем плох?

–Скажем так: у меня были определенные опасения, но сейчас твои дела намного лучше, – уклончиво ответил Василий Николаевич. – На тебе все заживает как на собаке. Это – шутка, – усмехнулся он, но тут нахмурился: – Похоже, ты и прежде попадал в большие переделки. На твоей шкуре несколько старых отметин. Однако судьба к тебе была весьма благосклонна: все ранения нетяжелые. Ты ничего не припоминаешь?

–Нет… – не слишком уверенно ответил я. – Я пытаюсь, но ничего не получается.

–Получится, – твердо сказал Иванов. – Обязательно получится, но надо постоянно работать над этим.

–Скажите, Василий Николаевич, потеря памяти – это надолго? – Я буквально заёрзал в постели, чувствуя себя мальчишкой, который спрашивает старшего о чем–то самом важном…

–Мне трудно ответить определенно. Я не психиатр, а хирург… Насколько мне известно, амнезия крайне редко бывает полной. Твой мозг не получил разрушений, это значит, что память непременно должна восстановиться полностью или хотя бы частично. Вопрос в том, что послужило причиной амнезии?

–Кажется, вы говорили о ранении головы и о контузии, – предположил я, вспомнив наш первый разговор.

–Твое ранение вряд ли могло вызвать такие последствия, ведь ты не помнишь даже собственного имени. Я еще кое–что обнаружил… – Иванов на мгновение задумался.

–И что же? – нетерпеливо спросил я.

Мой спаситель не торопился с ответом, видимо не слишком доверяя своей версии. Наконец он пристально посмотрел на меня:

–На твоей руке – свежие следы внутривенных инъекций.

–Я не понимаю....

Василий Николаевич грустно усмехнулся и со вздохом сказал:

–А я, кажется, начинаю понимать… Я сразу почувствовал, что с тобою что–то не так… Ты часто бредил, но твой бред был вызван не жаром. У тебя была небольшая простуда и локальный абсцесс, но воспалительные процессы удалось подавить ударными дозами антибиотиков за двое суток.

–Так что же со мной?! – Я даже привстал, опершись на локти, не обращая внимания на боль в рёбрах.

–Успокойся, сейчас объясню… Понимаешь, твое состояние напоминало мне абстинентный синдром.

–Что? Какой синдром?

–Ну, постнаркотический, – пояснил Иванов. – А проще – легкая ломка после принятия наркотиков.

–Я – наркоман?!

–Нет. Определенно, – ответил Василий Николаевич уверенно. – Твои вены чисты, за исключением трех или четырех точек на левой руке. Я тщательно все проверил. Возможно, тебе насильно вводили наркотики или какой–то психотропный препарат. Другого объяснения я не нахожу, ведь не с медицинской же целью делали инъекции. Конечно, это только предположение, но оно представляется мне наиболее достоверным. Ибо согласуется с известными обстоятельствами. Твое дело дурно пахнет, Сережа.