Вспышки памяти
Шрифт:
Кажется, это было летом 1979 года. В отведенное для нас время полива я перекрыл арык, чтобы вся вода пошла только в наш огород. Так и не дождавшись прихода воды, я пошел спать. Канавку к нам в огород не стал перекрывать – проснусь.
Ночью приснилось, будто мой младший брат лежит, всё лицо в страшных
После привычных приветствий и сытного обеда с дороги моя тетя рассказывает, что у Бахтияра (мой братишка) все лицо внезапно покрылось болячками. Пока думали-гадали что это такое, за сутки все прошло и следов даже не осталось.
И я вспомнил свой сон накануне…
В начале 70-х вырубили прекрасные сады и начали строить новый жилой микрорайон с многоэтажками. Мимо нас проложили магистральную водопроводную трубу для новостройки. Наш сосед Хаджикурбан-ака подпольно врезался в этот водовод и установил кран – один на десять дворов. Ближе всех он оказался к нашему дому. Теперь с питьевой водой не стало проблем, мы даже умудрялись вёдрами поливать зелень.
Точку в «водной эпопее» поставили 80-е, когда нас вогнали в железобетонные клетки многоэтажек. Как только пошла такая молва, мой отец стал молить Аллаха забрать к себе до этой катастрофы – чтобы его останки не пришлось спускать с балкона веревками. «Не отрывай меня от Матушки-земли!», – молил отец.
Здесь в тему сверкнуло:
Искра 7. Бегите быстрее от этого места, а мы скоро вернемся
В культуре, традициях, в которых я воспитан, смерть не является чем-то ужасным. Да, это неизбежность, но не страшная. Поэтому, в отличие от европейской культуры, у нас не боятся кладбищ, не мистифицируют, не украшают ночными кошмарами.
Кладбище – это место упокоения останков наших предков, близких, души которых давно покинули это место. По умолчанию – в рай. Кем бы ни был
Только с юности я запомнил напутствия стариков нам, молодым:
– Бегите быстрее от этого места, а мы скоро вернемся сюда.
Это когда переступали порог кладбища после очередных похорон.
Раньше я не понимал, когда люди, чем старше, тем больше, начинали говорить о смерти. Теперь, кажется, сам вхожу в этот возраст. И все больше не понимаю: как так получается, что жил человек, мыслил, переживал, любил, ненавидел, трудился или отлеживал бока, и вдруг – нет его?
Мой прадед Салим-бакалейшик, который нас, малышей, баловал сладостями (до сих пор помню вкус парварда [16] и нават [17] с его рук).
16
Парварда – сладость в виде подушечки – готовится из муки и сахара, иногда добавляют карамель.
17
Нават – среднеазиатская и иранская сладость в виде крупных кристаллов, которую готовят из сахарного сиропа и виноградного сока. По семейному преданию, которую мне рассказали в Нишапуре, мои родственники после возвращения из Самарканда на Родину предков в 20-е годы прошлого века поднялись именно на производстве навата.
Мой отец Очил (Гена-бобо), его осторожные самостоятельные слепые шаги вдоль специально протянутой вдоль тропы проволоки…
Мой дед Мамад урус – энергичный ироничный и драчливый голубоглазый красавец с неизменным бутоном красной розы за ухом.
И много-много других. Чем дальше, тем они ближе: я вижу их позабытые было лица, слышу голоса – они живы!
И после очередных похорон дорогих мне людей тоже хочется сказать юным:
– Бегите быстрее от этого места, а мы скоро вернемся сюда.
О глинобитных домах, тандыре, о воде, о садах наших рассказал, не забыл и ушедших. Разве жизнь без хаммама – это жизнь?
Конец ознакомительного фрагмента.