Встань и иди
Шрифт:
— Оставь, тетя, это мое дело.
Матильда неохотно уступила мне место. — С таким плечом ты хочешь гладить? Нет, серьезно, ты его видела, свое плечо? Прошу тебя, сходи на этих днях к Ренего.
Не без труда сняв пальто, я устроилась перед столом, чтобы гладить сидя. Злополучное плечо попыталось взбунтоваться. А я — врать:
— Простой ревматизм. Оно мне немножко мешает. Но не болит.
— Рассказывай басни! — буркнула Матильда. В этот момент я прикоснулась пальцем к утюгу, чтобы узнать, достаточно ли он нагрелся.
— Он холодный, твой утюг! Как ты можешь гладить такой ледышкой?
Приложив уже всю ладонь, я повторила:
— Холодный-прехолодный.
Но легкое потрескивание и запах горелого напугали меня одновременно с Матильдой.
— Ты в своем уме? — закричала она. Я тупо рассматривала свои пальцы со сморщенной от ожога кожей. Я совершенно ничего не почувствовала.
14
За несколько дней до рождества два недоумевающих монтера пришли к нам ставить телефон.
— Нечасто приходится делать отвод в комнату прислуги, — признался один из них. — Что, очередная блажь вашей хозяйки?
К чему выводить его из заблуждения? Это должны были сделать мои костыли: калек в прислуги не берут. Я бросилась к аппарату, чтобы прочитать свой номер на белом кружочке в центре диска. Водомерная 70–67… Какое разочарование! Я корчу рожу! Слово «Водомерная» ничего не подсказывало моему воображению. Я чувствовала, что просто покрываюсь от него плесенью. Но вот мне на помощь пришла мнемоника, и, прибегнув к классическому приему, я заменила название на сокращенное обозначение: ВДМ. И у меня получилось: «Войдем». В новую жизнь, черт побери! «Входите, входите, дамы, господа…» Напевая эту назойливую фразу, я слала призывы во все стороны, сообщая свой пароль тем, кто мог им воспользоваться: Сержу, Паскалю, мадемуазель Кальен. И даже Катрин, хотя та жила через дорогу. Из трубки неизменно неслось: «Поздравляем с рождеством!» К этому прибавлялись различные пожелания — вежливые, почтительные или буйные. Нуйи был особенно болтлив. Он непременно хотел повести меня ужинать под рождество в ночной ресторан и орал в трубку:
— Ну, пожалуйста! Заботу о твоих ногах я беру на себя.
Нелепое приглашение! Мне пришлось также отклонить предложение мадемуазель Кальен, навязывавшей мне два пропуска (один для меня, второй для Клода) в столовую Помощи инвалидам. Не надо! Я была еще и состоянии заплатить за крылышко индейки и за свою долю праздничного пирога. К тому же у каждого свои праздники. Зачем мне, неверующей, красть предлог для кутежа у церковного календаря?
Воздержавшись от праздничных подарков, я ничего не положила от имени младенца Иисуса в ортопедический башмачок Клода и, поскольку рождество приходилось на вторник, отпустила малыша с его матерью на елку, устроенную муниципалитетом. Сама я в тот день не выходила из дому и употребила это время на то, чтобы вдвоем с Матильдой сшить детские штанишки из черного бархата. В прежние годы моя тетя отличалась некоторой набожностью, но на следующий день после бомбежки категорически заявила, что никогда больше не станет молиться богу, допустившему уничтожение всех ее родных.
— Ты могла бы хоть в кино сходить, — повторила она мне четыре или пять раз. — Какую жалкую жизнь ты ведешь из-за меня.
По-моему, скорее это я отравляла жизнь Матильде. Моя собственная не была скучной. Точнее — была, но уж не настолько. Притаившись в центре паутины, я ждала. Я ждала своих мух.
В четверг двадцать седьмого декабря я дождалась первого результата.
Когда я открыла окно, Катрин крикнула мне через улицу:
— Гольдштейн вернулся. Он
К моему великому сожалению, я не могла. У нас было слишком много дел — к концу года ротатор вертелся с полной нагрузкой, выполняя заказы коммерсантов, спешивших разослать предложения своих услуг и новые прейскуранты. Матильда была завалена работой. Мне пришлось отпустить Катрин одну. Вечером она взобралась к нам, чтобы повидать меня.
— Все в порядке, Констанция! Дело на мази! Ваш друг Нуйи тоже был там. Он так горячо за меня хлопотал! На будущей неделе я должна явиться на студию для пробных съемок.
Она казалась страшно возбужденной. Мне не удавалось вставить ни словечка — Кати трещала как заведенная. Наконец я все же умудрилась задать вопрос:
— Но что вам, собственно, предложили?
— Точно не знаю. Они говорили о роли статуи в экранизированной оперетте… статуи, которая оживает. В общем посмотрим… Но вы ничего не говорите, вы недовольны?
— Напротив, напротив…
Вот всегда так: свершившийся факт не вызывал во мне никакого энтузиазма. Я была смущена, обеспокоена тем, что чувствую себя обеспокоенной, тем, что нахожу удачу слишком большой. Я думала: «Нуйи отнимает у меня лавры успеха. Почему он занимается этим делом лично? Ведь его просили только дать адрес». У меня возникло подозрение. Но я его отбросила и заставила себя сделать вывод: «Он проявляет усердие. Возьмем на заметку».
На следующий день ко мне неожиданно явился вышеупомянутый Серж — при шляпе и полном параде, поднимая ветер полами огромной верблюжьей дохи; большим и указательным пальцами он держал золотой шнурок, которым была перевязана коробка с глазированными каштанами. Я сразу же повела его в мою келью.
— Так я ее себе и представлял, — сказал он, разглядывая стены. — Мадемуазель страдает пороком, противоположным моему. Она купается в бедности, как я — в роскоши. Прелестная железная кроватка! Ну-ну! Начиная с Наполеона все великие мира сего спят на походных кроватях… Ага, вот и телефон! Видишь, за мной дело не стало. А как насчет магарыча? Твоя Катрин говорила мне про магарыч…
Серж завертел коробку на кончике пальца, но фокус не удался. Каштаны упали, и он наклонился за ними, продолжая болтать:
— Кстати, о Катрин… Тут я тоже сделал, что мог. Думаю, что номер пройдет. Правда, это зависит и от девчонки.
Его сдержанность меня не удивляла. Наши улыбки встретились.
— Персик что надо, и в хорошей упаковке, — скороговоркой добавил он.
Потом процедил, приподняв уголок рта:
— К сожалению, косточка маловата.
Нуйи не пробыл у меня и десяти минут. Внизу, в машине, его ждал «друг». Увидев, что он застегивает свою шубу, я вставила две-три фразы, которые навели его на разговор о делах. Он поморщился. Нет, нового ничего. Он искал (ну конечно, без особых усилий и от всей души надеясь, что ничего не найдет). Я притворилась, что погружена в раздумья.
— Что ты еще замышляешь? — проворчал он. С глубокомысленным видом важная Констанция солидно ответила вопросом на вопрос:
— Что ты предпочел бы — торговлю или промышленность? И какую сумму ты в состоянии ассигновать?
— Как ты можешь брать на себя…
Прикрыв один глаз, он озадаченно рассматривал меня другим. Я тряхнула головой, протянула руку к телефону и как нельзя серьезнее забормотала:
— Нет, конечно же, в такой час Машэна не застанешь.
Серж попался на эту удочку.