«Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя

Баландин Рудольф Константинович

Прежде чем состоялась Ялтинская конференция (4–11 февраля 1945 года), Черчилль побывал в Москве, где его тепло встретил Сталин. Бывший переводчик вождя Бережков, не без выгод ставший антисталинистом, высказал в связи с этим удивительное суждение: «При каждой встрече с Черчиллем Сталин не упускал случая выказать ему свое расположение. Возможно, он полагал, что лидер английских тори готов наконец строить отношения с Советским Союзом на основе взаимного доверия, готов относиться к нему, Сталину, как к равному».

Последняя догадка поистине

гадка. Да, Черчилль был бы рад стать ровней со Сталиным, но только мечтать об этом пришлось бы ему разве в бреду. Они во всем находились в разных категориях. И если в весовой и возрастной британский премьер имел явное превосходство, то во всех остальных столь же очевидно уступал Сталину. Уже само положение лидера одной из партий и временного главы правительства несопоставимо с тем постом, который тот же Бережков назвал диктаторским. А в 1944 году СССР веско заявил о себе как вторая в мире после США сверхдержава, чего тогда нельзя было отнести к Англии.

Сохранять хорошие отношения с Черчиллем Сталину требовалось прежде всего для того, чтобы избежать противостояния Советскому Союзу объединившихся США и Англии. А оно могло осуществиться уже потому, что Сталин совершенно определенно показал свое категорическое несогласие с планами Черчилля посадить в Польше правительство, находящееся в эмиграции. В этом вопросе Рузвельт не мог не поддерживать британскую позицию: перед президентскими выборами ему необходимо было сохранять хорошие отношения с американскими поляками.

Сталин не собирался пересматривать свое решение: правительство новой Польши должно быть дружественным к СССР. Никаких уступок своему британскому гостю в этом вопросе он делать не собирался. Потому старался подсластить столь горькую для премьер-министра пилюлю.

При встрече со Сталиным Черчилль поставил вопрос о масштабах влияния СССР и Британии в Европе. Он настаивал на предоставлении решающего слова своей страны в Греции. При этом предложил использовать, как он выразился, дипломатические выражения, избегая говорить о разделе сфер влияния, чтобы не раздражать американцев.

Сталин охотно поддержал это предложение, которое давало намек на сотрудничество СССР и Англии, противостоящих притязаниям США на мировое господство. Сталин подчеркнул это обстоятельство:

— Мне кажется, что Соединенные Штаты претендуют на слишком большие права для себя, оставляя Советскому Союзу и Великобритании ограниченные возможности. А ведь у нас с вами есть договор о взаимопомощи.

— Здесь у меня имеется один грязный документ, — сказал Черчилль, извлекая из нагрудного кармана листок бумаги, — содержащий соображения некоторых лиц в Лондоне.

На листке перечислялись Румыния, Греция, Югославия, Венгрия, Болгария и поставлены проценты влияния СССР и США с Англией — с другой стороны. Цифры показывали, что Румынию, например, предполагают ввести в сферу влияния Советского Союза, тогда как Грецию желают оставить западным союзникам (Польша в списке не фигурировала). Иначе как вмешательством

во внутренние дела суверенных государств подобное мероприятие не назовешь, хотя Черчилль не уставал повторять по разным поводам о принципах демократии. Сталин прочел написанное, поставил в углу синим карандашом галочку и отодвинул листок.

После паузы Черчилль произнес:

— Не будет ли слишком циничным, что мы так запросто решили вопросы, затрагивающие судьбы миллионов людей? Давайте лучше сожжем эту бумагу…

— Нет, держите ее у себя.

«Грязная бумага» осталась у британского премьера. Сталин лишь отметил, что с ней ознакомился. Он, в общем, придерживался молчаливой договоренности. Например, не стал вмешиваться в острый конфликт английских оккупационных частей с греческими коммунистами и их союзниками, выступления которых жестоко подавлялись. Сталин признавал важное значение позиции Греции в Средиземноморском регионе для Британии.

В знак дружеского расположения Иосиф Виссарионович принял приглашение Черчилля поужинать в английском посольстве. За столом хозяин упоенно рассказывал Сталину о своем недавнем посещении Италии, где его восторженно приветствовал народ. И услышал в ответ: «Совсем недавно они так же восторженно славили Муссолини».

Британский премьер разглагольствовал, высказываясь о сотрудничестве «трех великих демократий» как на войне, так и в будущее мирное время. И перешел на тему о моральной ответственности Англии за духовные ценности польского народа. Мол, Польша — католическая страна, и нельзя допустить, чтобы ее развитие осложнило отношения с Ватиканом.

— А сколько дивизий у Папы Римского? — задумчиво спросил Сталин.

Черчилль осекся. Он явно зарапортовался. Ведь не швейцарская рота Папы Римского освобождала Польшу, а советские войска и воюющие вместе с ними поляки. Английская церковь давным-давно стала самостоятельной. Черчиллевская забота о мнении Папы Римского слишком явно отдавала политиканством.

Советский вождь пригласил гостя в Большой театр, где в первом отделении показывали балет «Жизель», а во втором выступал Ансамбль песни и пляски Красной Армии. Присутствующие бурно приветствовали Черчилля и Сталина, появившихся в ложе. Последний отступил в тень, чтобы аплодисменты достались премьеру, а тот, в свою очередь, пригласил хозяина выйти вперед.

Во время антракта за ужином в небольшой гостиной кто-то сравнил «Большую тройку» политиков со Святой Троицей. Сталин продолжил шутку:

— Господин Черчилль, конечно же, Святой дух, он летает повсюду.

Посмеявшись, Черчилль с Иденом попросили провести их в туалет помыть руки. Они не пришли даже с третьим звонком. Когда вернулись, Иден пояснил:

— У премьер-министра там возникли некоторые новые идеи касательно Польши. Мы заговорились и не услышали звонков.

На следующий день, когда эти два британских политика были на приеме у Сталина в кремлевской квартире, он, указав на одну из дверей, сказал: