Встать, суд идет! (сборник)
Шрифт:
Шагнул к ней, руки мои дернулись не то чтобы за глотку ее схватить, не то чтобы обнять крепко.
– Вика! Виктория! Над кем виктория? С кем ты сражаешься? Ты умопомрачительно прекрасная и обворожительная женщина. Лучше тебя нет никого. Но ты дура!
Тут бы Вике проявить хоть каплю сообразительности, хоть крупицу женской нежности. Переспросить: «Дурочка? А почему?»
Вместо этого Вика процедила презрительно сквозь сжатые губы:
– А ты умный?
– Очень умный. И поэтому иду спать.
Эта перепалка почти не повлияла на мое решение: жить как живется, не требовать от супруги того, что ей противно. Ждать и верить. Верить и ждать. Многие поколения россиян так и существовали.
Жить как живется не получалось. Потому что, если хочешь подлинной близости, надо врастать в интересы любимого. А мы врастать не хотели. Что остается? Быт. Он скукожился до торопливых завтраков, ужинов под просмотр телевизора, папиных рецептов и лекарств, воскресных набегов Викиной родни, которые ни мне, ни ей не доставляли удовольствия. Хотя в отношении Вики я, возможно, ошибаюсь.
Грянула эпидемия гриппа, подкосившая папу и меня. На помощь, как всегда, пришла Ольга. Удивительная женщина! Заботу о моем отце или обо мне еще можно объяснить. Но как она, Ольга, ухаживала за Викой! Зная об аборте, моей изрыгнутой ненависти, Ольга кормила Вику с ложечки, обтирала разведенным спиртом, когда температура зашкаливала, под ручки водила в туалет.
Мы пошли на поправку, сидели на кухне с Олей. Едва встав на ноги, Вика помчалась на работу. Папа спал, мы с Олей пили чай.
Я в неоплаченном долгу перед Олей, я всегда испытывал и буду испытывать до конца дней огромную благодарность к ней. Наверное, это читалось в моих глазах.
– Перестань смотреть на меня как пригретый щенок, – сказала Оля. – Главное, – она перекрестилась и постучала по столу, – что у Максим Максимыча нет осложнений. Пневмонии точно нет, кардиограмма без изменений. Пронесло. А вы-то с Викой – молодые лоси, как с гусей вода.
– Оля! Оля…
Я не мог найти слов. Да они и не требовались. В отличие от Вики, моя первая любовь все понимала без слов. И еще обладала чувством юмора, которое всегда меня ставило в тупик: то ли в шутку, то ли всерьез – я понять не мог.
– Что у нас со счетами на воду? – спросил я.
– Совсем охренели. Нарисовали мне девять кубов горячей.
– Оля, это мои кубы. После той ночи я больше часа стоял под душем.
– Это понятно. Хотя я тебе русским языком написала: поесть лапши, аспирин выпить, а не мыться. Нашелся чистоплотный!
Я расхохотался, так и не сообразив, шутит Оля или говорит серьезно. И предложил протекцию в лице Екатерины Ивановны, которая давно держит коммунальщиков на коротком поводке. Соседи и приятели Екатерины Ивановны платят за коммунальные услуги много меньше тех, кто не имеет чести быть в доверенных лицах нашего главбуха.
Когда Оля уходила, мы обнялись. Мне показалось, что она прильнула ко мне с нежностью. Я растерялся, но через секунду Ольга отстранилась и напомнила:
– Не забывай про витамины для Максима Максимовича.
Вечером пришла Вика и допытывалась, сколько я заплатил Ольге.
Шли дни, похожие друг на друга, как дождевые капли, и такие же пресные и безвкусные, как эти капли. Мы сосуществовали: я в глухой обороне, отгородившись от атак жены стеной молчания или едких комментариев, Вика не оставляла попыток вывести меня на путь истинный. Она не замечала, что, по сути, выдвигает мне претензии: ты не то, ты не се, ты не так, ты не этак.
Как-то я не выдержал, издевательски предложил:
– Давай куплю тебе электропилу?
– Зачем? – удивилась Вика.
– Облегчить, автоматизировать твой труд по пилению меня. Ты ведь знаешь, как говорят: «пилит жена» и «пилит мужа». Это про тебя. И еще. Один из рассказов Чехова начинается со строк, что человек умер от двух распространенных на Руси
Викины приступы моего перевоспитания становились все реже. Жена выматывалась на работе. Она мысленно все время пребывала не дома, а у себя в офисе. А мне хотелось, чтобы она оставляла за порогом свои служебные проблемы, входила в дом прежней Викой, чьи заботы касаются только меня и папы.
Несмотря на то что работала как проклятая, Вика стала лучше выглядеть. Она поменяла гардероб, регулярно посещала салон красоты, на полочке в ванной выстроилась батарея кремов и лосьонов. Знакомые и родственники отметили, что Вика похорошела. Но меня это не радовало – отлакированная Вика потеряла индивидуальность и стала клоном тысяч бизнес-леди с их примитивными стандартами. Кроме того, внутреннее и внешнее преображение Вики было лишним подтверждением того, к чему, как я полагал, мы катились. Через некоторое время моей успешной жене неизбежно придет в голову, что не с тем связалась. Зачем ей рядом лузер, неудачник? Ей захочется миллионера. Чтоб не просто дом за городом, а вилла в Ницце. Чтоб не просто «бентли», а парк автомобилей. Чтоб иметь личную косметичку, массажистку и еще чего они там желают – девушки, продающие внешность за красивую жизнь.
Как ни странно, пугающая перспектива нисколько не подвигла меня на то, чтобы изменить собственную профессиональную жизнь, хотя возможности имелись. Напротив. Я уперся рогом – не уйду с завода, пальцем не пошевелю, чтобы соответствовать идеалу моей жены. Это походило на протестное голосование, когда озверевший народ голосует за кого попало, но только не за тех, кого навязывают. Я устал, чертовски устал от проблем с женой. По складу характера я не любитель острых эмоциональных ощущений и психологических загадок, которые требуется решать, забросив производственные дела. Единственный период в моей жизни, когда свет померк и я мог думать только о женщине, – это когда хотел во что бы то ни стало жениться на Ольге. Но я был тогда сопляком с бушующими гормонами. Теперь же Вика меня, здорового и крепкого, умного и циничного мужика, вкалывающего до седьмого пота, тянула в противоборство воли и психики. Вика, глупая, не понимала, что победы ей не одержать. Но измотала она мои нервы нешуточно. Я устал.
Рассказывать о том, как выгнал жену из дома, противно и неприятно. Однако никуда не деться – без финальной сцены кино не кино.
Надеюсь, никто не заподозрит меня в том, что хотел молодую жену подсунуть старенькому папе в утешение. А если заподозрит и вздумает мне сообщить, то ему придется сильно потратиться на вставные зубы и лечение переломов конечностей.
Я точно знаю, что папу сорвало. Именно так – его сорвало, а не он сорвался. Он потом плакал и каялся, говорил, что затмение нашло. Верю на сто процентов. Затмение находит на всех мужиков, в том числе на любящих мужей, одуревающих от сексапильности случайно встреченной телки. Другое дело женщины, жены в частности. Они – якорь, они должны быть мудры, потому что надежда и опора, повторюсь – якорь. Вике не хватило ума понять и простить жалкий порыв моего отца – умирающего, в сущности, человека. Вика не обратила все в шутку, не сгладила, не перевела разговор на другое. В конце концов, не попеняла ласково, не пожурила, как поступают с малыми детьми. Мой папа давно ребенок – неужели это трудно заметить? Да что там! Открытым текстом я говорил жене, что давно превратился в отца собственного папы. Нет! Она устроила пошлейшее представление под названием «свекор домогается невестки». После первого инфаркта отец потерял способность даже мамы домогаться. Я однажды нечаянно подслушал, как они шутят по этому поводу. Точнее, шутила мама, и в ее словах было столько любви, в сравнении с которой все постельные утехи ничто.