Встреча на деревенской улице

Воронин Сергей Алексеевич

Валерий ушел. Я включил телевизор и стал смотреть футбол. Ко мне тихо подсел внук и тоже стал смотреть.

— А ты уроки сделал?

— Да. Можно другую программу?

— Конечно.

Он провернул шкалу на вторую — там шла беседа о международном положении. Поставил на третью — шел урок английского языка. Внук поставил на первую программу и ушел. До конца матча оставались минуты. Зазвонил телефон.

— Слушай! — закричал в трубку Кунгуров. — Позови сына!

— Его нет и сегодня не будет.

— Тогда

передай ему, когда явится, что я согласен на три пятых. Пусть берет. В конце концов для меня не это главное, а чтоб материал не пропал... Ты не смотрел письма?

— Нет.

— Чего ж не полюбопытствовал?

— Так ведь они у сына.

— Ну, при случае посмотри. Есть любопытные. А ты чего делаешь?

— Да вот смотрел футбол.

— Слушай, давай приезжай к Табакову. Сгоняем «пульку». Какого черта, верно! Давай, а? Не так уж много нас осталось, чтоб редко встречаться. Мне одному так прямо тоска. Как забытая вешка в поле. Ей-богу!

— Ладно, приеду.

— Тогда захвати бутылочку, и я захвачу. Оно и совсем ладно будет.

— «Сухаря»?

— Да ну его к лешему, только изжога да голова как дурная. Коньячку бы, да дорог, проклятый. Правда, если переводить на пенсионные, то всего два дня жизни — и вот тебе бутылка. Поэтому даже есть смысл прожить два лишних дня.

— Ладно, постараюсь прожить два лишних дня. Привезу коньяк, — говорю я.

— Ну и я чего-нибудь прихвачу.

— А не много будет?

— Потихоньку растянем.

До позднего вечера сидели, играли, выпивали. Перебирали в памяти старые экспедиции, вспоминали Гвоздевского, Татаринцева и жалели, что время безвозвратно ушло, что многих уже нет. И опять Бернес пел «Журавли».

Утром я передал Валерию, что Кунгуров согласен на его условия.

— Ну вот, давно бы так, — аккуратно выбирая серебряной ложкой из скорлупы желток, ответил Валерий. — Позвони ему, чтоб подготовил мне расписку или соглашение.

— А почему ты не хочешь? Или опять чтоб было больше солидности?

— Странно, — осуждающе сказала Лиля, — неужели так трудно выполнить просьбу сына без пререканий? А еще говорим...

— О чем говорим? — Я пристально посмотрел на нее. И вдруг столько неприязни увидал в ее глазах, что невольно отвернулся и в горестном раздумье застучал пальцами о край стола.

— Ну что ж, — подымаясь, сказал Валерий, — но баловать товарища Кунгурова мы все же не будем. Пусть чувствует дистанцию. Лиля, позвони ему. Скажи, что я прошу подготовить внутреннее соглашение на три пятых мне. Если спросит, где я, скажи — в горкоме.

Невестка томно подошла к телефону. Набрала номер и вежливо-официальным тоном сказала:

— Попросите, пожалуйста, товарища Кунгурова... Нет? А когда будет? Не знаете? Не приходил? Тогда будьте любезны, передайте ему, чтобы он позвонил Валерию Олеговичу. —

Она положила трубку. — Его нет дома и не было.

— Он, наверно, остался у Табакова, — сказал я.

— Лиля, позвони Табакову.

— Надо ли? — капризно спросила она.

— Надо. Я не люблю неоконченных дел.

— Номер? — посмотрела на меня невестка.

Я назвал.

— Добрый день, — уже другим, приветливым, даже обаятельным голосом сказала она, — это звонят из квартиры Трофимова. Скажите, пожалуйста, у вас нет Кунгурова? Что? Увезли в больницу?..

Я вырвал у нее трубку.

— Владислав, это я! Что с Игорем?

— Сердце. Ночью прижало. Я вызвал «неотложку». Сделали укол и увезли.

— Как его состояние? Ты звонил?

— Да, неважное.

— В какой он больнице?

— В первой. Вот, запиши номер справочного.

Я записал.

— Давай съездим, — сказал я.

— Не смогу. Мне тяжело. Я ведь всю ночь не спал. Да и какой смысл? Он без сознания. Ты позвони.

Но я не стал звонить. Поехал.

Меня сразу же к нему пропустили, потому что никого из родных и близких у него не было.

Он лежал в коридоре, громадный, тяжело хрипевший, с сизым лицом, с открытой грудью, поросшей серым волосом. Я наклонился над ним.

— Игорь! — позвал я его. Но он не отозвался. Даже веки у него не дрогнули. Тогда я тронул его рукой. Но он и тут не отозвался. «Почему нет врача?» — в растерянности подумал я и оглянулся.

Весь коридор был заполнен кроватями с больными. Как потом я узнал, свирепствовал какой-то азиатский грипп и у многих сердца не выдерживали. «Но почему все же никого нет?» — уже возмущенно подумал я и направился в комнату врачей.

Шел мимо больных, невольно бросая на них взгляды: кто спал, кто стонал, кто бредил, кто громко разговаривал с соседом. Густой, смрадный воздух стоял в коридоре. И я старался им меньше дышать.

Врач сидел в своем кабинете, говорил по телефону. Он был молод, и мне почему-то подумалось, что он занят пустым разговором. Я встал возле стола, от нетерпения переминаясь с ноги на ногу. Взглянув на меня, он прикрыл трубку рукой и спросил, что мне надо. Я сказал про Игоря, что ему очень плохо, что надо к нему подойти.

— Ему уже ничем не поможешь, — ответил врач. — Я вас специально пропустил, чтобы вы могли побыть возле него последние минуты. Идите, не теряйте времени.

И я побежал обратно мимо кроватей, мимо больных.

На этот раз возле постели Игоря были сестра и санитар. Они собирались его куда-то перевозить. И я подумал: «В палату». Но санитар натянул ему на голову одеяло, закрыл лицо.

— Зачем? — вскричал я и откинул край одеяла.

Большелобое, с коротким носом, с чуть приоткрытыми губами, сизо-темное лицо Игоря было мертво.