Встреча от лукавого

Полянская Алла

Я открываю квартиру и вхожу. Боже, страшно-то как… Тапки Виктора и свекрови стоят около порога. У меня тапок отродясь не водилось – ненавижу их, и дома всегда хожу босиком.

Большой шкаф отражает мою перекошенную рожу, я беру себя в руки. Не надо из всего делать трагедию. Просто выброшу эти тапки прямо сейчас, всего делов-то. Ну вот, и нечего расстраиваться.

– Лина, а где твой муж?

Тонька помнит Виктора, хотя видела его довольно давно.

«Он здесь больше не живет».

Я показываю ей планшет, и Тонька читает. Хорошо, что она уже умеет читать.

– Понятно.

Тонька заглядывает в комнаты, идет на кухню, шебуршит в ванной. Фролов и Петька заносят сумки, а я стою в гостиной

и слушаю свою квартиру. Она моя и не моя. Вот пуховый платок, которым свекровь обвязывала поясницу, тут же ее халат – она их так и не забрала. На полу носки Виктора, его домашние штаны в кресле, – видимо, собирался второпях, у него никогда не было привычки класть вещи на место. Второпях… могу себе представить! Звонит ему мать и говорит: только что мне сказали, что дело сделано, пора платить остаток денег. А Виктор ей: а фотографии и глаз? Свекровь ему: все, как надо, передадут при встрече. И он начал быстро собираться – расшвырял домашнюю одежду, может, на ходу что-то жевал, мать его! Все, не хочу об этом думать. Но как не думать, когда на каждом шагу их со свекровью вещи?

И мое трюмо с вывороченными ящиками. Украшения лежат аккуратной кучкой. Он их вытащил и подсчитывал, сколько выручит за них – возможно, на похороны хватит, и на киллера потратились, нужно как-то покрыть расходы…

– Лина!

Петька смотрит на меня со странным выражением. А, Фролов рассказал ему про киллера и прочее. Болтун – находка для шпиона.

– Почему ты мне не позвонила?

Глупо что-то спрашивать у человека, который не способен тебе ответить. И это сейчас великое благо, потому что ответ тебе, брат, не понравится. «Но я же позвонила, Петь, ты помнишь?»

– Ты ничего не сказала…

Не сказала потому, что смерть показалась мне тогда неплохой идеей. Мне очень не хотелось продолжать бессмысленную толкотню, к тому же я убивала этим сразу двух зайцев: решала свои вопросы и подкладывала громадную свинью мужу и свекрови.

– Не хотела поделиться?

Ну а даже если бы сказала. Что бы ты сделал, Петька? Нет, вышло так, как вышло, и толковать больше не о чем.

– А я развелся со Светкой.

Вот иначе я нипочем бы не догадалась! Да тебе давно надо было сделать это, я в толк взять не могла, зачем ты с ней жил столько лет, ведь я видела, что тебе она в тягость, как бывает в тягость застарелая болезнь почек, например. Вроде снаружи все более-менее нормально, а внутри постоянная ноющая боль, ограничения в питании и вечная температура тридцать семь и две десятых. Даже ради Тоньки не стоило терпеть. Хотя, конечно, чья бы корова мычала, а моей лучше жевать, чем говорить. Учитывая глаз в баночке.

Но сейчас все встало на свои места, и мы снова в этой квартире втроем, без чужих. Потом как-то наладим жизнь, и все будет хорошо. Главное, чтобы Светка не приперлась сюда – восстанавливать статус-кво. Потому что в таком случае я за себя не ручаюсь.

– Мы с ней договорились и оформили договоренность нотариально. Она отказалась от родительских прав на Тоню, а я оставил ей квартиру и машину. Никаких алиментов и никаких свиданий с ребенком. Все, будем считать, что ее просто не было.

Я одобрительно киваю. Отличный обмен. Квартиру и машину можно еще нажить, а другой Тоньки на свете нет. Теперь, когда Виктор в тюрьме, они с Тонькой могут жить здесь хоть всю жизнь. Другое дело – Светка. Мы-то можем считать, что ее не было, сколько угодно, а она вполне способна забыть обо всех договоренностях, если посчитает, что может стрясти еще денег.

Но чтобы этого не случилось, есть я. Уж я-то не позволю Петьке снова наделать глупостей. Если бы дело было только в нем, я бы предоставила ему разбираться самостоятельно – взрослый мужик, пусть учится давать отпор зарвавшейся хабалаке, если угораздило связаться с ней. Но тут

дело прежде всего в Тоньке. Я помню, как она нервничала летом, когда пришло время уезжать домой. Я тогда подумала, что Петьке надо что-то решать, нельзя, чтобы ребенок жил с матерью, которую боится.

Я хочу, чтобы меня правильно поняли. Наша мама, мягко говоря, не была идеальной. Мы ее не любили и даже слегка презирали. Но она сделала единственное, что могла сделать: понимая, что мать из нее не получилась, отдала нас бабушкам и больше не напоминала о себе. И мы ее не боялись – она никогда не била нас, не кричала. Она просто не обращала на нас внимания, а потом исчезла из нашей жизни. И где она сейчас, нам неважно. Мы никогда не боялись, что она снова появится… даже если бы появилась. А Тонька боится. И за одно это я хотела бы дать Петьке здоровенного пинка, да только он и сам с этим отлично справляется.

– Я работу найду и буду зарабатывать. Тоню нужно в школу определить, и так два дня пропустили.

«Живите здесь, не надо искать квартиру. Я все равно сейчас тут не живу».

– А где же ты живешь?

Я махнула рукой и вышла на кухню. Надо им хоть еды приготовить, но кухня настолько чужая, настолько в ней все пропиталось энергетикой моей свекрови, что руки опускаются. Этот ее взгляд, когда она выходила из кабинета Дэна… Ладно, сварю суп, и все, Тонька с дороги, перемерзла и хочет есть, ребенок не виноват, что у меня нервы разгулялись.

– Кем ты работал в Питере?

Вот Фролов любопытный, просто до ужаса.

– Программистом в айти-компании.

– А фотошоп и прочие дизайнерские программы? И бухгалтерские – знаешь?

– Да. – Петька вздохнул. – Но я больше по системам безопасности работал.

– Приезжай в понедельник ко мне в офис, вот тебе визитка, перезвонишь, я тебя встречу. Если наш шеф айти-отдела сочтет твой уровень приемлемым, считай, работу ты уже нашел. Школу девочке рекомендую ту, что на Лермонтова – семьдесят вторую. Моя младшая там учится, отличная школа, там два направления – биология и английский. Учителя замечательные и атмосфера дружеская.

– Спасибо, мне это сейчас даже важнее работы.

– Погоди, я директрисе позвоню. Прекрасная женщина – Татьяна Николаевна, если она на месте, прямо в течение часа туда съездим, и с понедельника малышка уже пойдет…

Мне эти их разговоры неинтересны, я натираю морковь, вторую режу кубиками. Так, а теперь заправку из сала и чеснока… и зелень есть. Зелень я замораживала сама, коробка стоит нетронутая в морозилке – свекровь предпочитала свежую. Мясные шарики тоже заморожены, я готовила себе, когда успевала.

Я выхожу в гостиную и киваю в сторону кухни – идите жрать, пожалуйста. Я сама не могу есть суп, но бульона похлебаю. Горло болит и переставать даже не думает.

– Лина, суп вкусный, совсем как летом на даче! – Тонька блаженно щурится. – А мы все время ели пирожки жареные, папа покупал… когда у дяди Славы ночевали.

Я смотрю на Петьку, и он отводит глаза. Значит, не сразу решил ко мне приехать?

– Я же не знал, что тут у тебя… а мы с Виктором, сама знаешь…

Знаю. Виктор невзлюбил Петьку с ходу. Петька тоже в долгу не остался, и однажды на даче они едва не подрались, вышла отвратительная ссора из-за планов свекрови устроить на нашей даче грядки. Я тогда ей возразила единственный раз – но категорически, Виктор накричал на меня за это, а Петька не мог стерпеть, и ссора вышла нешуточная, потому что Виктор был надутый индюк, считавший, что он всегда лучше знает, как кому поступать. А Петьке и Светки хватало за глаза, чтоб еще и Виктор с его мамашей объясняли ему, почем дыни на базаре, да на любимую сестру орали в два голоса. С тех пор на дачу я ездила без Виктора, а Петька не брал Светку, и мы там отлично проводили время или ехали к бабуле.