Встреча
Шрифт:
— А ты, Генрих, видел, когда Артур прибыл к дому?
— Я не видел, но повторяю, он сразу как приехал мне позвонил, потому, что не мог попасть в дом! Не стоять же ему на морозе! Анна, право! И я тут же приехал.
— А сколько времени он был там один, ты знаешь?
— От его звонка до моего приезда, может четверть часа, не более, верно, Артур?
— А до его звонка тебе?
— Ну, право… — Генрих Львович развел руками, — Анна, мне не нравится твой тон!
— До моего звонка брату я был в городе.
— А почему, собственно, сестра, ты подозреваешь Артура?
— А где у тебя доказательства, что он не был в доме и не вышел, подождать твоего
— Я растерян… Это прямо таки обвинение! Артур, что ты молчишь?!
— Мне нравится наблюдать за вашей игрой, — с кривой усмешкой, не глядя на них, ответил Артур.
— За нашей!.. игрой!? — изумленный воскликнул Генрих Львович и даже покраснел от потрясения, — Что ты подразумеваешь? Объяснись немедленно!
— Анна Львовна подозревает меня в убийстве из-за моих материальных трудностей в Нью-Йорке. Это по её мнению достаточный мотив для убийства отца с целью получения наследства. И у меня действительно есть трудности, и действительно нет алиби. Я прилетел в город утром, а у дома отца оказался только вечером.
— И где же ты был всё это время? — растерянно спросил Генрих.
— Это не важно. Я вернулся в мой город всё- таки и куда пойти у меня было. Но с такой же уверенностью я могу обвинить тебя Генрих и твою сестру Анну…
— Она и твоя сестра.
— В меньшей степени. Она меня не любит… и никогда не любила. Но вы оба могли быть заинтересованы в смерти отца.
— Анна! Что он говорит? Это бред! Я адвокат по недвижимости, консультирую крупные компании, у меня нет проблемы с деньгами. Анна, слава Богу, глава отделения, преуспевающий врач, муж инженер… Какие мотивы ты нам приписываешь? Я просто разочарован в тебе, Артур!
— Не спеши, братец. Я чувствую это ещё не всё из того, что припасла для нас сестра. Мы слушаем, Анна Львовна, вашу версию.
Он скрестил руки на груди и вызывающе на сей раз посмотрел в глаза Анны Львовны. Она, как будто смутилась на секунду, но быстро взяла себя в руки и задумалась. Молчание её длилось с минуту.
— Какая-то чертовщина… – вступил вместо сестры Генрих Львович,– Ты понимаешь, Артур, эта болезнь тянулась несколько лет. То он чувствовал себя лучше и тогда вставал с постели и даже выезжал в город… а то проваливался снова в какую-то спячку… Странная болезнь… я так и не понял ни причин её, ни диагноза.
— Отец никогда ничем не болел! — резко оборвала брата Анна, — дело в том, что наш отец был… совершенно здоровым!
Стул скрипнул под Генрихом Львовичем, повернувшимся в изумлении к сестре.
— Да, да. Абсолютно здоровым, да ещё спортсменом. И чтобы его удушить, нужно было обладать силой молодого здорового человека…
— Анечка!… Анечка… О чем ты?! Я в шоке! — Генрих Львович глотал воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Он весь покраснел и вспотел, так что Анна Львовна подалась вперед в испуге, чтобы помочь ему хоть чем-то. Он же распустив галстук, откинулся на спинку стула и отпил воды из стакана. — Отец был здоровым? А как же эта его машина с кислородом и лекарства и сиделка?
— Я, кажется, начинаю постигать… Вы оба замешаны в этой двойной жизни папаши! Ты, Анна Львовна, участвуешь в его игре с руками и ногами. Ведь это ты приписывала ему диагнозы страшных хронических болезней! Ты выписывала ему лекарства! Ты заботилась о медицинских свидетельствах о его тяжелом состоянии! А папаша тем временем вел тайную, но полную и полноценную жизнь, более полную и более полноценную, чем любой другой самый здоровый человек в мире, который всегда и всюду на виду у всех! А он был всегда в тени! Человек—невидимка. Но от этого ещё более
— Отчего же? — с иронией спросила Анна Львовна,— Ведь, если всё было бы так, как ты описал в своей, только что придуманной сказке, зачем нам его убивать? Молиться на него, а не убивать.
Генрих Львович сидел и переводил недоуменный взгляд с сестры на брата, словно слышал всё и не понимал языка, на котором они говорят.
— О, это очень даже просто! Всё, что вы делали для папаши, вы делали не законно! Деньги он вам переводил свои, но они-то были черными, он их как бы через вас отбеливал и все земельные участки и квартиры и прочая недвижимость, записаны не на его имя и даже не на ваши имена, за исключением, может, двух—трех квартир и дачи, чисто для официальности, а на подставных лиц. Вот и выходит, что с этими его черными деньгами вам делать было нечего, то есть даже опасно было, а вот если официальное наследство получаешь, да ещё не малое, тогда кто уж там подсчитает точно что, откуда и когда взялось! Вот и выходит, что вы вперед меня были заинтересованы в его смерти, тем более что знали, что он совершенно здоров, чего не знал я!
Все трое погрузились в тягостное молчание.
Артур пытался успокоиться и отвлечься, чтобы мыслить здраво. Его собственная версия, высказанная в запале спора, через минуту уже казалось ему самому смешной и даже нелепой. И вдруг ему припомнилось видение в тот вечер у входной двери в дом.
«Кто она? — вернулся к преследовавшему его вопросу молодой человек, пораженный фатальной красотой беломраморного лица таинственной незнакомки, выскользнувшей из дома покойного отца, — Ведь этого не может быть, чтобы она… убила! Такое небесное создание и Смерть!? Не совместимо! Но… может быть, она-то и была посланницей Смерти!? Как прекрасно, наверное, увидеть Смерть в столь милом, завораживающем, усыпляющем, одурманивающем образе! Увидеть и умереть! И, однако, кто она?..»
— Мне кажется, — после продолжительной паузы, продолжила Анна Львовна,— Артур чего-то не договаривает. Он что-то знает, чего не знаем мы и молчит. Не так, Артур?»
Артур с Генрихом переглянулись и с удивлением обратили взоры на сестру.
Её лицо было напряжено, но спокойно, тем самым покоем утверждающим её полную правоту. Анна Львовна унаследовала от отца холодный аналитический ум. Её нельзя было назвать жестокой, но зачастую жесткой.
— Что ж,— после некоторого раздумья произнесла Анна Львовна,— у Льва Давидовича был ещё один доктор… докторша… кроме меня. Она ему ставила диагнозы и выдавала справки для любой надобности, как остроумно предположил Артур, обвиняя меня в этой роли.
— Поясни,— скрестил на груди руки Генрих Львович и поджал губы, демонстрируя обиду на сестру за сокрытие сего неожиданно странного факта.
Генрих Львович, как раз обладал душой добрейшей и ранимой, и в меньшей степени аналитическими способностями и необходимой в жизни твердостью, вероятно, поэтому и занимался как адвокат деловыми договорами и нотариальными бумагами.
— О, как ты плохо знал своего хитроумного старика! Это был двуликий Янус! Он не жил! Он играл в жизнь, он играл с жизнью! — в её голосе отчетливо звучало раздражение.