Встречи с Лениным

Валентинов Николай

– Нужно быть идиотом как ваш Мах, чтобы не признавать вещей в себе, - мне говорил, вернее, рычал Ленин на rue du Foyer в июне 1904г.

"Вещь в себе" в его глазах, выражаясь словами Разумихина у Достоевского, была "якорем, пристанищем, пупом земли". На вещи в себе, подобно лепесткам на сердцевине артишока, держатся все явления. Она стоит позади явлений, давит на наши органы чувств, вызывает ощущения. Признание вещи в себе для Ленина тождественно с признанием объективного, материального, независимого от нас мира. Материализм - есть "признание объектов в себе, вещей в себе". Поэтому {350} Кант выступает как материалист, когда постулирует вещь в себе, но он выступает как идеалист,

объявляя, что вещь в себе непознаваема. Яростно защищая вещь в себе в своей книге Ленин писал, что эта "вещь в себе настоящая bete noire Богданова и Валентинова, Базарова и Чернова, Бермана и Юшкевича. Нет таких крепких слов, которые бы они не посылали по ее адресу, нет таких насмешек, которыми бы не осыпали ее".

Много ли остается от этой вещи в себе в 1915-1916 г., когда Ленина "перепахал" Гегель? Ровно ничего. Она отброшена, похоронена. Ленин послушно выписывает всё, что о вещи в себе говорит Гегель и без критики и сопротивления это принимает.

"Вещь в себе пустая и безжизненная абстракция".

"Вещь в себе - простая отвлеченность, не что иное, как ложная, пустая отвлеченность...".

"Вещь в себе - пустое отвлечение от всякой определенности, о коем, конечно, нельзя ничего знать, именно потому, что оно есть отвлеченность от всякой определенности".

"Вещь в себе имеет цвет, лишь будучи поднесена к глазу, имеет запах, будучи поднесена к носу".

Ленин со всем этим соглашается, похваливает и ему особенно нравится указание, что "вещь в себе превращается в вещь для других". "Это очень глубоко", - замечает он. Еще немного и он бы понял - esse est percipi!

С уничтожением вещи в себе - изымается огромная гносеологическая часть материализма. Канта и Юма, после такой у себя произведенной ампутации, с прежней позиции критиковать уже нельзя. И Ленин понимает это:

"Марксисты критиковали (в начале XX века) кантианцев и юмистов более по фейербаховски и по бюхнеровски, чем по гегелевски". О каких марксистах говорит Ленин? О Плеханове и себе.

Уже при жизни Ленина - правителя России - {351} критика его книги "Материализм и Эмпириокритицизм" - не скажу, чтобы была запрещена, но стала крайне затрудненной. Чтобы не портить себе карьеры, например, Луначарский, призванный на пост комиссара народного просвещения, - сделал вид, что эмпирио-критиком никогда не был. То же самое сделал и Берман.

В 1920 г. книга Ленина вышла вторым изданием, но он ни одним словечком при ее выпуске не обмолвился ("Философские тетради" никому не были известны), что в ряде пунктов он ушел от прежних взглядов. В Кремле в свободные минуты он продолжает читать Гегеля, требует чтобы ему доставили в русском переводе "Логику" и "Феноменологию", а в 1922 г. направляет в журнал "Под знаменем марксизма" письмо, являющееся как бы философским завещанием: изучайте Гегеля, его диалектику, его теорию познания. "Группа редакторов и сотрудников журнала "Под знаменем марксизма" - писал Ленин, - должна быть на мой взгляд обществом материалистических друзей гегелевской диалектики. Мы можем и должны разрабатывать эту диалектику со всех сторон. Без того, чтобы такую задачу себе поставить и систематически ее выполнить - материализм не может быть воинствующим материализмом. Он останется, употребляя щедринское выражение, не столько сражающимся, сколько сражаемым".

Обратите внимание на слова - материализм останется сражаемым. Форма выражения дипломатическая, однако ясно показывающая, что Ленин в это время считал материализм на том уровне его разработки, в каком он существовал до сих пор, в частности, в работах Плеханова, - философской теорией очень слабой. Ленин стал прекрасно понимать, что слаб и "сражаем" и

тот материализм, который с такой яростью и самоуверенностью он проповедывал в своей книге. За годы, прошедшие со дня октябрьской революции, он опрокинул и раздавил большую часть своих прежних взглядов и {352} истин, заменив их эмпирикой, выраженной формулой Наполеона - "On sengage et puis on voit". И всё-таки y Ленина не оказалось смелости открыто сказать, что он выбросил вон, как вещь негодную, весьма существенные части его философии 1908 г.

Что же произошло после смерти Ленина? Его "Материализм и Эмпириокритицизм", с тем его содержанием, в котором, по убеждению самого Ленина была не сражающаяся, а сражаемая, негодная часть - стал обязательным Кораном не для одних только коммунистов СССР и советских граждан, а для всех коммунистов и граждан, для всей массы людей, подчиненных диктатуре Кремля. Кто в СССР или в сателлитских странах ныне посмеет заявить, что не разделяет философских взглядов книги Ленина? Если бы в июне 1904 г., когда я спорил с Лениным по поводу его меморандума, - этой пролегомены будущей книги - мне кто-нибудь, например, Лепешинский, сказал, что превращенный в книгу меморандум будет внедряться как священное откровение в головы десятков миллионов людей России, Восточной Европы, Франции, Италии, Китая, Кореи - я рассмеялся бы над "Пантейчиком" или, вернее, сказал бы ему, что анекдот его глуповат и даже смеха не возбуждает. И этот глупенький анекдот превратился в мировую быль! Трудно поверить, но это же факт!

В статье "Что такое махизм, эмпириокритицизм?", помещенной в "Правде" в No от 24 декабря 1938 г. мы читаем:

"Сокрушающий удар по махизму и всем его разновидностям наносит "История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)", написанная под руководством и при личном участии товарища Сталина. В ней вскрыта связь между политическим и философским ревизионизмом, выяснено всемирно-историческое значение защиты Лениным в борьбе против русских махистов теоретических основ марксистской партии, подчеркнута {353} роль книги Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" в теоретической подготовке партии большевиков".

Достаточно заглянуть в эту знаменитую "Историю", именуемую ныне "гениальным произведением И. В. Сталина" (см. "Правда" No 1 октября 1951 г.) и убедиться, что Сталин человек с абсолютным незнанием философии никак не мог сокрушить "русских махистов", а лишь на двух страничках (стр. 98 и 99 издания 1950 г.) пересказывает то, что о них говорил Ленин. И, тем не менее, когда грозный палец Сталина указывает на Богданова, Базарова, Луначарского, Бермана, Юшкевича, Валентинова и их "учителей Авенариуса и Маха" - это действительно имеет смертоносное, сокрушающее, значение, ибо тогда вопрос о них неминуемо переходит из области философии в ведение ГПУ - НКВД - МГБ.

Из перечисленных выше "махистов" - кроме пишущего эти строки, уже никого нет в живых, но борьба с ними, их книгами (это теперь нелегальная, запрещенная литература) - имеет "актуальное значение", так как махизм, по словам "Правды", будучи "философией реакционной буржуазии", выступает, как один из наиболее непримиримых врагов "материализма", представленного в "гениальной книге" Ленина "Материализм и эмпириокритицизм".

Коротко говоря, в империи Сталина махизм, эмпириокритицизм официально признаны "вредительством", вредителями, сталкивающимися с коммунистическим строем мысли и чувств, установленным диктатурой. Вредитель - это человек, который попав в руки НКВД, может быть обвинен (и должен признаться) в самых невообразимых преступлениях - вызывал засуху, убивал скот бациллами чумы, отравлял советские города микробами.