Встречи с животными
Шрифт:
И он ответил. Спустя несколько секунд, вторя мне, послышались знакомые звуки. Они доносились с противоположной стены, покрытой глубокими трещинами. Я поднес к стене лампу и после внимательного осмотра обнаружил возле одной из трещин маленькую стенную ящерицу — серого гекона.
Геконы — своеобразная группа ящериц. У многих геконов на подошвах лапок имеются особые присоски, которые позволяют им лазать не только по древесным стволам, каменным и глиняным стенам строений, но и по более гладкой вертикальной поверхности. Они ведут ночной образ
Зимовавший в доме, согретый теплом печки гекон очнулся от зимнего оцепенения и, по-видимому, решив, что настала весна, стал издавать свои весенние звуки. Окраска ящерицы настолько сливалась с окраской стенки, что заметить гекона было очень трудно.
В эту ночь я впервые уснул спокойно. Самое мучительное — неизвестность. А теперь я знал своих соседей и находил, что худо или хорошо, но жить с ними можно.
Многие люди питают суеверный страх перед домовым сычиком. Закричит в сумерки сычик на чьей-нибудь хате, и ее хозяин повесит нос и ждет несчастья. На самом же деле безобидны, а во многих случаях и полезны для нас сычики и ящерицы, и серый гекон в частности. В большом числе они поедают насекомых, причиняющих много неприятностей человеку.
ОСТРОВ ИРИНБЕТ И ЕГО ОБИТАТЕЛИ
В 20 километрах от станции Солотобе Ташкентской железной дороги среди сети глубоководных озер затерян маленький островок Иринбет. На этом клочке твердой почвы, окруженной обширными чистыми плесами и тростниковыми крепями, я работал в студенческие годы как начинающий натуралист. С этим уголком у меня связаны воспоминания об охоте на кабанов, о местных собаках.
В то время на острове Иринбет появился крошечный поселок. Он состоял из небольшой землянки, широкого навеса, защищенного от дождя и солнца, огромного ледника и четырех палаток. Обитали на острове два здоровенных парня — оба Петра, посвятивших себя охоте и рыбной ловле. На острове жили также 12 собак различных пород и ободранный, невероятно злой кот, ведший полудомашнее, полудикое существование.
Несмотря на относительную близость аулов и наличие в 20 километрах станции, остров Иринбет редко посещался охотниками. Свора необузданных собак внушала страх всем соседям.
Увлекаясь кабаньей охотой, я частенько приезжал на станцию Солотобе и охотился в ее окрестностях. Многочисленные кабаны нередко травили здесь колхозные посевы.
Как сейчас вижу обычный ландшафт богатых водой частей Казахстана. Вдали высоко поднимаются сухие тростниковые крепи; арык, заросший джингилем и лохом, тянется среди равнины; здесь и там разбросаны то зеленые, то уже пожелтевшие участки посевов.
Вдвоем со стариком казахом мы сидим на его пшеничном поле, окруженном живой колючей изгородью, и беседуем в ожидании вечера.
— Как солнце спрячется, — ломая русский язык и жестикулируя, говорит мой собеседник, — сразу чушка пшеница придет.
Поле сильно потравлено дикими свиньями, и старику хочется, чтобы я убил потравившего поле крупного кабана со сломанным копытом, оставляющим уродливый след.
— Кош — прощай, — говорит он, пожимая мою руку, когда солнце низко опускается к горизонту, и осторожно идет по направлению к аулу.
А я ложусь на согретую землю и начинаю мечтать о предстоящей охоте: вот заходит солнце, еще совсем светло, а нетерпеливый кабан уже вышел на поле и ест пшеницу. Мишень настолько велика, что мне — хорошему стрелку — промахнуться почти невозможно. Но, увы, это только мечты охотника — не
Уже не в воображении, а на самом деле заходит солнце, сгущаются сумерки, потом выплывает луна, а кабана нет и в помине. Стараясь защитить лицо и шею от комаров, я закрываюсь темным женским платком; под ним душно, потеет лицо, а целое облако назойливых насекомых все же лезет в глаза, гудит в воздухе.
И вдруг — мои нервы напрягаются до последней степени, захватывает дыхание — я слышу осторожную тяжелую поступь большого зверя. Несколько секунд спустя, хотя мне ничего не видно, по звуку я знаю, что он проламывает колючую изгородь и, просунув сквозь нее голову и передние ноги, чутко вслушивается и втягивает в себя воздух. «Ух», — слышится его мощное дыхание, и кабан, вместо того чтобы появиться на поле, пятится назад, тяжелой рысью бежит по тропе, потом перебирается через маленькое озерко и уходит дальше. До меня доносится явственный плеск воды и топот зверя.
Однако охота не кончилась. Казах ошибся. Пшеницу посещал не один, а много кабанов. Одни приходили сюда со стороны маленького озерка, другие — от тростниковых зарослей.
Минут двадцать спустя после того, как благополучно убрался первый кабан, с противоположной стороны поля пришел второй. Он осторожно продрался сквозь колючую изгородь и, вероятно, потому, что едва заметный ветерок чуть тянул от него ко мне, не обнаружил опасности и довольно смело вышел на поле. Вскоре я услышал сначала тихий шелест созревающего хлеба, потом громкое чавканье. Видимо, с большим удовольствием кабан, не срывая, разжевывал, а затем обсасывал колосья пшеницы. К огорчению, даже при ярком лунном свете я долгое время не мог ничего увидеть. Тогда я подкрался возможно ближе и, наконец, ясно увидел крупного зверя. Благодаря принятым мной предосторожностям я ничем не обнаружил своего присутствия и, несмотря на мою близость, кабан спокойно занимался своим делом.
Но, когда добыча была совсем близко, почти в руках, возникло новое и неожиданное затруднение. Присматриваясь к тому месту, откуда исходили звуки, я видел кабана, его контуры, но стоило мне начать целиться, как от напряжения глаза начинали слезиться, контуры становились неясными, расплывчатыми и у меня возникало сомнение — кабан ли это? Тогда я опускал ружье и, представьте себе, опять ясно видел животное.
Это продолжалось около часа.
Вдруг я услышал новые звуки. Какой-то зверь без всякой церемонии проломил изгородь и, производя много шума, хозяйничал на поле то в одном, то в другом месте. Я вслушивался в эти звуки, и мне казалось, что дикое животное не может шуметь так нахально. «Не теленок ли это», — соображал я, всматриваясь в пшеницу. Но, увы, ничего не было видно. К радости, неизвестный посетитель, топчась по полю, вскоре приблизился к первому кабану. Громкий визг прорезал тишину ночи, и мимо меня с быстротой зайца промчался годовалый поросенок. Это его ударил взрослый кабан, которому он, вероятно, мешал своим шумным бесцеремонным поведением.
Затих топот убежавшего поросенка, и мои мучения возобновились. Кабан был совсем близко, но я никак не мог в него выстрелить. Стоило поднять ружье и начать целиться, как я терял его из виду. Стрелять же пулей наудачу я не хотел. Всю ночь в страшном напряжении ползал я по полю, всматривался в неясные тени, то видел, то терял из виду кабана; охота закончилась только на позднем рассвете единственным, но удачным выстрелом.
Отдыхая после бессонной ночи у лесного объездчика в Солотобе, куда подвезли убитого мной кабана, я познакомился с одним из постоянных жителей острова Иринбет — Петром Усковым. Мы сидели за вечерним чаем, когда он зашел по своим делам и разговорился со мной об охоте.