Встречи у метро «Сен-Поль»
Шрифт:
В синагоге в этот ранний час было только двое: президент с секретарем сидели за круглым столом в глубине помещения. Увлеченные разговором, они не обратили внимания на вошедшего. Тонский покашлял.
— Одну минуту! — скользнув по нему взглядом, сказал секретарь и продолжил недоговоренное: — Если у них, как они говорят, лопнула труба, то пусть бы заплатило страховое общество. Но эти венгры не застрахованы, вот в чем беда! Я поднимался к ним, так они меня на порог не пустили. Слыханное ли дело? — Он с чувством обратился к Тонскому: — Вот вы, говорят, приехали из Америки, скажите, слыхали у вас про такое, чтобы на вашем там двадцать каком-то этаже у людей
Тонский остолбенел. Он ночь не спал — все подбирал слова, которые скажет при встрече. И чем же его встречают? Вернее, чем встречает секретарь, потому что президент — тот вообще не шелохнулся. Рассказывают про каких-то незастрахованных соседей. Он снова кашлянул и все же попытался произнести заготовленную речь на идише:
— Дорогие друзья…
Президент наконец соизволил подняться и перебил его по-французски:
— Как поживаете, Тонский? Садитесь, все равно больше, чем есть, уже не вырастете, не те года.
Тонский сел.
Секретарь подвинул ему план синагоги:
— Смотрите, как, по-вашему, могло бы из трубы, что лопнула у венгров, залить нашу стену?
Никакого мнения на этот счет у Тонского не имелось. Его это ничуть не волновало. Он не затем приехал с Лазурного Берега и из Канады, чтобы сидеть тут в воскресенье утром и разглядывать план.
Он отчеканил холодно и тоже по-французски:
— Я владелец крупной компании в Канаде. У меня десять отделений, несколько сот работников. И я приехал в Париж не для того, чтоб тратить время на обсуждение прогнивших коммуникаций.
Похоже, это произвело впечатление на секретаря, и он сказал президенту, показывая пальцем на гостя:
— Надо спросить, как у них там выдерживает пол! Понимаете, — пояснил он Тонскому, — у нас, как только соберется человек шестьдесят, пол того гляди треснет.
Эта проблема волновала и президента, он посмотрел на Тонского и поддержал вопрос:
— Как там в канадских шулах, крепкий пол?
— Да откуда я знаю?! — взвился Тонский.
— Не важно, это просто к слову, — мирно сказал президент. — Не сердитесь. Так как вы поживаете?
— Неплохо! Я хотел, чтобы совет этого шула, где я когда-то был хазаном…
Но стоило Тонскому наконец-то начать свою речь, как президент добродушно его перебил:
— Да, где вы были очень молодым хазаном. Помнится, вы даже собирались валять дурака в каком-то кабаре…
Уязвленный Тонский продолжил:
— Так вот, по милости неба, хотел я сказать, я добился успеха и в память о том далеком времени решил кое-что пожертвовать синагоге, такого пожертвования вы сроду не получали и не получите! Держите.
И он бросил на стол конверт. Ни секретарь, ни президент к нему не прикоснулись. Конверт так и остался лежать посреди планов и чертежей.
— Заберите, — со вздохом сказал президент, — с этим надо обращаться к казначею. Его сегодня утром не будет. Но может, вы его найдете в лавке, это тут рядом. Как выйдете, сразу направо — торговля селедкой. Он выдаст вам расписку.
И он снова склонился над ворохом бумажек, выхватил какой-то счет и показал секретарю:
— Теперь надо решить, заплатим ли мы маляру, который красил дверь, или предложим оплатить счет из химчистки, где так и не смогли отчистить пальто раввина? Краска, которая никак не сохнет, это не краска, а плевок в душу!
Тонский пытался что-то возразить, но президент не стал его слушать. Только поднял глаза и вежливо, но твердо произнес:
— Ступайте к казначею. Он будет очень
Тонский едва не задохнулся.
Ему хотелось орать, кричать, колотить по столу. Его ждал на улице огромный черный лимузин с шофером, его повсюду окружали почет и уважение, его жена и дети жили в лучшей гостинице на всем Лазурном Берегу, а здесь на него всем наплевать! Он вскочил на ноги и, в раздражении, метнулся к месту хазана, где привык стоять десять лет назад. Двое стариков и головы не повернули в его сторону. Тонский вцепился в барьер. Отчаянно, что есть силы. С минуту молча раскачивался — и запел. Сначала тихо, как бы про себя, потом все громче и громче. Раз им нет дела ни до его успеха, ни до его богатства, он покажет им свой голос, пусть поймут, что потеряли! И получилось, правда, великолепно. Гнев придавал его голосу особую силу. Тонский словно бросал вызов земле и небу.
Секретарь с президентом отвлеклись от бумаг и заслушались. Когда же Тонский кончил, президент встал, подошел к нему и искренне сказал:
— Если б вы не уехали, Тонский, из вас, возможно, вышел бы великий хазан! Таланта вам не занимать.
Тонский промокнул вспотевший лоб шелковым платочком и кивнул, не зная, что ответить.
— Талант большой, а вот терпения не хватает, — добавил президент. Потом похлопал бывшего хазана по плечу, вернулся к столу и уже оттуда закончил: — Чтобы чего-нибудь добиться, одного таланта мало! Нужно терпение! Вы думаете, этот шул держится на гениях? На ротшильдах, шагалах, эйнштейнах и жоржах ульмерах? [4] Нет, он держится на дурачье вроде меня, секретаря и казначея-селедочника. На том, что кто-то занимается расписками, счетами, половыми досками и залитыми потолками. Терпение — вот что движет миром! — заключил он сам для себя и для внимавших ему ангелов небесных. — Терпение и больше ничего!
4
Эдгар Джордж Ульмер (1900–1972) — американский кинорежиссер, еврей, родом из Австрии.
В изгнании
Случайно или нет, но каждый раз, когда Алекс Дортин оказывался рядом с оптовой лавкой Колегского, его вдруг припекало сходить по малой нужде.
Хозяин, завидя его на пороге и не слушая ни объяснений, ни извинений, привычно показывал рукой на дверь, ведущую на склад, где и располагался туалет.
Дортин теперь жил в провинции, сюда же, в район улицы Тюренн, наведывался раз в неделю, по понедельникам, чтоб закупить товар у своих обычных поставщиков. Колегский к их числу не относился, хотя, случалось, Дортин и у него перехватывал пиджачок-другой. Однако почему-то мочевой пузырь Алекса облюбовал именно эту лавку и пригонял его сюда к концу дня.
Бухгалтерша Колегского, чей стол стоял у двери на склад, а стало быть, и в туалет, всегда помахивала ему рукой в знак приветствия.
А когда он выходил, спрашивала:
— Полегчало? У меня то же самое, хоть на улицу не ходи. Ну а как у вас там идут дела?
Алекс Дортин хмыкал что-то неопределенное и подходил к Колегскому, который встречал его словами:
— Полегчало? У меня то же самое, хоть на улицу не ходи… Ну а как у вас там идут дела?
Хозяин и бухгалтерша, можно подумать, разучивали оперный дуэт.