Встречный бой штрафников
Шрифт:
Радовский жестом прервал его, потянулся за бутылкой, быстро плеснул коньяк на дно фужеров и сказал:
– Давай, Вадим, выпьем, за Пенелопу.
Зимин удивленно посмотрел на друга. Хотел что-то сказать, но передумал. Выпил вслед за Радовским. Но погодя все же спросил:
– Ты сказал, что она пропала без вести.
– Да.
Зимин мотнул головой, поморщился. Сказал:
– Как у вас в абвере все сложно. Все покрыто каким-то мраком. На всем лежит вуаль. – И он сделал нелепый жест. – Вы великие мастера… – Но не договорил.
Радовский ухватил его руку и сказал:
– Лучше давай поговорим о наших Fraulein.
– Ты прав. К черту войну! Я позвоню девочкам. Мы продолжим.
– Да, по сравнению с тем, что на фронте делают их мужья, отцы и братья, это всего лишь невинная шалость в пределах игры жизни.
– Шалость с русскими офицерами, во время войны – это серьезное преступление против нации. Даже, как ты выразился, в пределах игры жизни.
– А мы с тобой разве русские офицеры, Вадим?
– Странно, что ты об этом забыл.
– Я не забыл. Я просто думал, что ты пьян.
– Я всегда пьян. И всегда трезв. Так звонить мне нашим шалуньям?
– Звони.
Через несколько дней он стоял перед своим шефом, оберстом Эрвином фон Лахоузеном-Вивермонтом. Руководитель Управления Аусланд ОКВ Абвер-2 был вежлив и внимателен. Вопреки ожиданиям, его совершенно не интересовали подробности последней операции, гибели группы и перехода Радовским линии фронта. Видимо, его удовлетворили отчеты, в которых Радовский подробно изложил хронологию событий вплоть до выхода на боевое охранение вермахта. Полковник наклонил к нему свою крупную бритую голову и сказал, вытаскивая из стола стопку чистых листов:
– Напишите подробно о том, что наблюдали в ближнем тылу у русских. Все – подробно. Темы бесед. Довольствие. Настроение. Состояние дорог. Где накапливается техника. Об аэродроме Шайковка – отдельно. – И, когда уже Радовский встал, чтобы перейти в другую комнату для составления подробного отчета, Лахоузен-Вивермонт вдруг спросил:
– Где сейчас дислоцируется ваша группа?
– В одной из деревень между Оршей и Могилевом.
– Каково ее состояние?
– Абвергруппа Schwarz Nebel пополнена новыми курсантами из числа советских военнопленных и выполняет текущие задания в прежнем режиме.
– Вы скоро поедете туда. Но пока для вас есть работа здесь. Да и отдых для вас, я думаю, не будет лишним.
– Благодарю вас, господин полковник.
Глава девятнадцатая
Они лежали, зарывшись в солому и прижавшись друг к другу. Неподалеку похрустывал обледенелыми подошвами валенок часовой. Хрумкали сеном привязанные к деревьям лошади санитарного обоза. Часовой кашлял. Задышливо бухал в шапку. И Воронцов подумал: все-таки разгильдяй этот Петров или слишком самонадеян, поставил в наряд больного человека. Надо бы встать и сменить часового, послать его отдыхать. Пусть попьет кипяточку и полежит в теплой соломе. Но мерзлые подошвы часового, как метроном, продолжали отсчитывать секунды, один приступ кашля сменялся другим, а Воронцов продолжал лежать неподвижно.
Сбоку к Воронцову приткнулась старшина Веретеницына. Тихо сопела, надвинув на лоб шапку. Вроде бы спала. Из-под белого лохматого каракуля надвинутой на лоб шапки виднелся контур ее губ. Слава богу, уснула, подумал он.
Когда укладывались, пулеметчик Лучников весело подмигнул ей:
– Товарищ гвардии старшина, а я вам вот тут постелил. – И бережно, как по высоко взбитому матрасу, похлопал по свободному месту рядом с собой.
– Тебе, Лучников, по штату положено спать рядом со своим пулеметом, – быстро нашлась Веретеницына, при этом насмешливо поглядывая то на пулеметчика, то на ротного. – А я рядом с Воронцовым лягу. Он хоть приставать не будет.
Она
– Ну да, – особо не желая схватываться с санинструктором, согласился второй номер, – это так, что кому по штату положено…
– Ты бы, по штату, лучше помалкивал. Членовредитель! – добила его Веретеницына.
И Лучников, уязвленный и обидным прозвищем, с некоторых пор прилипшим к нему, и снисходительным тоном Веретеницыной, буквально взвизгнул:
– Так ты ж сама мне этот самый член и повредила!
Бойцы засмеялись. Не до смеха им было здесь, заночевавшим непонятно где, то ли у немцев в тылу, то ли на нейтральной полосе. Но все же посмеялись, поговорили, улеглись, притихли.
Все в роте знали эту историю. С тех пор над Лучниковым подтрунивали все кому не лень. Но с него как с гуся вода. И даже отговорку придумал. Правда, в нее никто не верил. Мол, приснилось ему, что лежит он в окопе, а мимо немецкая разведка крадется, и потянулся он за пулеметом…
Однажды на марше заночевали в полусожженной деревне. Третий взвод занял баню. А перед этим ее хорошенько вытопили и помыли всю роту. Натаскали вот так же соломы и улеглись в тепле. Старшина Веретеницына с двумя легкоранеными, которых утром надо было отправлять в тыл, расположилась со взводом. Место ей досталось рядом с пулеметным расчетом. Намаявшись за день, она быстро уснула. Но вскоре проснулась оттого, что под шубой у нее что-то шевельнулось и зашуршало. Вначале она подумала: мышь. И едва не вскрикнула. Но тут в темноте увидела горящие глаза второго номера пулеметного расчета. Тот давно увивался вокруг нее, норовил то ухватить, то погладить. Давай-давай, подумала она и тихонько потянула из ножен лежавшего с другой стороны бойца немецкий штык-нож. И когда «мышь» подобралась к ее коленке и потом поползла выше, она вскочила и с силой пригвоздила ее к деревянному полу. Клинок пробил ладонь, но, к счастью для обоих, не задел ни кости, ни важных сосудов. Перевязывать она его не стала, хоть он долго потом матерился. Сдуру ума, а скорее всего от обиды, он выпалил ей: «Кому-то можно! А кому-то нет?» – «Кому-то, может, и можно, – спокойно ответила Веретеницына. – А кому-то – нет». Темников, в тот момент находившийся рядом, поправил указательным пальцем свои пышные усы и назидательно сказал своему второму номеру: «Ты, Лучников, лучше поищи в бору другую сосенку. А эта тебе не по плечу. Иди-ка лови немецкую разведку в другом окопе». – И добродушно засмеялся, похлопывая бойца по плечу и одновременно подталкивая к выходу.
Когда о ночном ЧП доложили Воронцову, он сказал: «Уговаривай ее как хочешь, но чтобы рану она обработала как следует и дело не дошло до воспаления или заражения. Иначе оформлю как членовредителя. В штрафную пойдешь за милую душу». Вот с той поры и закрепилось за Лучниковым обидное прозвище – Членовредитель.
В соломе было тепло. Вверху, в ветвях деревьев, зашуршало. Дернул ветер. Похоже, начинался снегопад. Значит, мороз к утру отпустит. Хоть одна радость, вздохнул Воронцов. И тут услышал шорох и тихий, как дыхание, шепот Веретеницыной:
– Спиртику хочешь?
Он видел ее губы и даже глаза. Видимо, он все же задремал, что даже не заметил, когда она проснулась и подняла белый клапан шапки. Она улыбалась. Дышала теплом прямо в его губы и улыбалась.
Воронцов снова устало закрыл глаза. И подумал: хоть бы немцы в атаку пошли.
Но их потревожили не немцы. Часовой вдруг остановился, скрип его шагов прекратился. Воронцов замер, прислушиваясь. Послышались голоса. Потом мерзлые валенки заскрипели совсем рядом.
– Товарищ старший лейтенант, – позвал часовой, – тут делегат из Седьмой роты. Говорит, что от старшего лейтенанта Нелюбина.