Встречный удар. Прорыв на Донбасс
Шрифт:
– Ми сделаем лючше, – вождь чиркнул спичкой, – есть мнение, что эту просто замечательную и героическую бригаду необходимо направить сюда, к нам в Кубинку, на 22-й полигон. Товарищ Берия, вы должны позаботиться о том, чтобы туда вне всякой очереди были доставлены необходимые запчасти и оборудование. Кроме того, пригласите туда наших самых замечательных конструкторов – Морозова, Астрова и других. Пусть товарищи танкисты поговорят с ними, выскажут свои замечания и претензии. Почему только товарищу Сталину слушать о недостатках нашей техники? Только, чур, без рукоприкладства. Да, и покажите товарищам конструкторам, к чему им надо стремиться.
– Так точно, товарищ Сталин, – кивнул Берия, – сделаем.
Сталин снова посмотрел на Санаева.
– А вообще, все ви молодцы. Это я, товарищ Санаев, за всех вас благодарю. И товарищей Ларионова, Бережного, Кузнецова, Василевского, Рокоссовского, и каждого командира и рядового бойца. Такую операцию провернули – шум на весь мир стоит. Кстати, есть мнение, что товарища Ларионова можно назначить исполняющим обязанности командующего Черноморским Флотом, с дальнейшим утверждением в должности после истечения испытательного срока. У нас не так много способных адмиралов, а по данным нашей разведки, активно действующий Черноморский флот способен оттянуть на себя двадцать-тридцать дивизий, которые противник будет вынужден снять с фронта для обороны от наших десантов. Гражданин Октябрьский-Иванов, будучи командующим, полностью игнорировал эту задачу флота.
Вождь повернулся в сторону Берии.
– Да, Лаврентий, что там была за история с обороной мостов у Павлограда? И кто там ходил в контратаки с пулеметом наперевес? – Сталин взял со стола листок бумаги. – Цитирую: «Когда командующий обороной мостов майор Петров был тяжело ранен, занял его место и успешно руководил отражением вражеских атак. В критический момент поднял бойцов в контратаку против немецкой пехоты, просочившейся в мертвую для огня тяжелых пулеметов зону. На ходу вел по вражеской цепи огонь из пулемета «Печенег» с примкнутой патронной коробкой. Сумел продержаться для подхода передовых частей Красной Армии, сохранив в целости мост через реку Самара и станцию Павлоград». За этот подвиг представлен генерал-лейтенантом Василевским к ордену Боевого Красного Знамени. Ну, товарищ майор госбезопасности, что скажете? Может, вас в пехоту перевести или в десант – уж вы там погеройствуете…
Санаев покраснел, а Берия философски заметил:
– Геройство – это в нашем деле для персонального употребления, ночью, под одеялом. Для наших сотрудников вообще-то ум нужен… Мне кажется, товарищ майор просто погорячился, неправильно оценил ситуацию.
– Все он правильно оценил! – Сталин бросил трубку в пепельницу. – Если бы их смяли… Немцы могли бы уничтожить мост, и наши войска оказались бы в весьма сложном положении. Короче, Лаврентий, этому герою – Героя. И майору Петрову тоже – заслужил.
Санаев опустил голову.
– Умер Петров, до санбата не довезли… Пуля рядом с сердцем была, пулю из «Маузера» в упор их бронежилет не держит.
– Дать Героя посмертно, – отрубил вождь, – достоин. Значит так, товарищ майор госбезопасности. Возвращайтесь обратно, можете сказать товарищам Василевскому и Бережному об отводе бригады с линии фронта и передислокации в Кубинку. Но никому больше. Проработайте операции прикрытия, в которых пунктом назначения эшелонов будут Куйбышев, Сталинград, Магнитогорск
В приемной майор нос к носу столкнулся с человеком, которого знала вся страна. Шапошников Борис Михайлович, Маршал Советского Союза, Начальник Генерального Штаба, и прочая, прочая, прочая… Внешний вид прославленного советского военачальника был далек от идеального, серая кожа и мешки под глазами показывали, что маршал болен, и болен тяжело. Машинально откозыряв Шапошникову, Санаев вдруг подумал, что, получается, маршал пришел уже после него и ждал, пока Верховный поговорит с майором госбезопасности, пусть и не простым. Да, все чудесатее и чудесатее…
Когда в кабинет вождя вошел маршал Шапошников, Хозяин, по кавказскому обычаю, пожал руку гостю и первым поздоровался:
– Добрый вечер, Борис Михайлович. Как ваше здоровье?
– Здравия желаю, товарищ Сталин, – ответил тот, – пока без особых изменений.
– Очень плохо, что без особых изменений, – вздохнул Сталин, – вы не передумали?
– Никак нет, товарищ Сталин, – упрямо сказал маршал, – в сложившихся условиях, когда мне было выказано такое недоверие, я считаю невозможным свое дальнейшее нахождение на посту Начальника Генерального штаба.
– Это ви зря так, Борис Михайлович, – вождь прищурил свои желтые тигриные глаза, – конечно, я понимаю, что вы возмущены, что вас нэ поставили в известность по операции «Полынь»… Но у нас било вполне обоснованное мнение, что число причастных к этой операции необходимо максимально ограничить. И тем более ми не забывали о состоянии вашего здоровья. Товарищ Василевский, как говорится, вник в эту историю с самого первого дня. Вот ми и решили дать ему возможность полностью проявить себя. Погодите, не возражайте. Сказать честно, товарищ Сталин тоже предпочел бы остаться неосведомленным, ибо многие знания – это многие печали. Но у товарища Сталина нет такого права. Вот и товарищ Берия, к примеру, считает, что настало время, когда и начальник Генерального Штаба должен быть посвящен в причины всего происходящего… Но прежде чем мы начнем… Лаврентий?
Берия сверкнув стеклами пенсне, взял со стола толстую папку в коленкоровой обложке и кивнул на стул стоящий у края стола.
– Присядьте, товарищ Шапошников, – сказал он с мягким кавказским акцентом. – Как гласит русская пословица, «в ногах правды нет». Такие документы положено читать, не вынося их из этого кабинета, и только сидя.
Маршал взял в руки папку, но тут Сталин остановил его:
– Погодите, Борис Михайлович… Я попрошу вас отнестись к этой информации предельно серьезно. Это не бэллетристика и не вражеская дезинформация – ЭТО ЕСТЬ!
Шапошников удивленно кивнул и открыл наконец папку, на лицевой стороне которой был наклеен квадратик белой плотной бумаги с надписью: «Боевой путь Частей Особого Назначения: Отдельной Тяжелой Механизированной Бригады, Отдельной Истребительно-Бомбардировочной Авиагруппы, Отдельного Корабельного Соединения».
Листы в папке были прошиты, пронумерованы и скреплены двумя сургучными печатями. На одной из них, к огромному удивлению Шапошникова, красовался двуглавый орел (правда, в несколько мутировавшем виде), а на другой был нормальный герб СССР. В углу каждого листа, как и положено, стоял бледно-фиолетовый штамп «ОВ» – особой важности.