Встречный удар. Прорыв на Донбасс
Шрифт:
Я не первый раз на войне, но первый раз я шел по кладбищу металлолома, в которое превратились две фашистские танковые дивизии. Шел долго, а оно все не кончалось. Здесь, где танки дрались против танков, тягачи рембата уже растащили с дороги горелые бронированные коробки. Сейчас они работали дальше по дороге – там, где под уничтожающий артиллерийский огонь попала германская пехота и артиллерия. Вот там сейчас истинное крошево металла, воронка на воронке, а трупы лежат друг на друге штабелями. Кажется, что легче было не
Сегодня война повернулась к немцам своим страшным лицом и оскалила зубы. Я надеюсь, что так будет и дальше, и что это не последнее такое смертное поле, приготовленное для них. Южнее нас, у Клейста, втрое больше танков и самоходок, чем было в этот раз у Гудериана. Но они не готовы к бою, потому что нет запчастей, и двигатели выработали свой ресурс.
Генерал-майор Бережной говорит, что Гитлер поставил на кон свой последний бронетанковый резерв и проигрался до трусов. Теперь все зависит только от нас. Чем обернется для фашизма это поражение – легкой неприятностью, или тяжелейшей катастрофой? Я знаю, что товарищ Сталин намерен устроить немцам именно последнее, но лишь бы все получилось…
Неподалеку слышны удары кувалдой о металл – это спешно чинятся экипажи нескольких машин, у которых немецкими снарядами были сбиты гусеницы. У меня кружится голова: всего два с половиной часа боя – и группировка Гудериана прекратила свое существование. Вот прямо передо мной сгоревшая «четверка». Лобовой лист проломлен ударом снаряда потомков. Изнутри тянет сладковатым запахом сгоревшей плоти. Судя по всему, экипаж немецкого танка так и остался внутри.
Мимо, откозыряв, проходит патруль из четверых морских пехотинцев: унтер и три бойца. Вообще-то они сержанты, но за их беспощадную придирчивость и изнуряющие каждодневные тренировки наши бойцы прозвали их «унтерами». До самого начала операции по шестнадцать часов в день: тактика, огневая, марш-броски, физподготовка и рукопашный бой. Но питание шестиразовое, по специальным рецептам.
Вместо политзанятий – кино… «Обыкновенный фашизм» и то, что их журналисты сняли во время освобождения Крыма. От всей этой агитации бойцы буквально звереют. В бой пошли как на прогулку – еще, говорят, некоторых удерживать приходилось, чтоб пехота раньше времени на танки не бросилась.
Танкистам от инструкторов тоже досталось изрядно. Командир их батальона, майор Деревянко и зампотех бригады, командир ремонтного батальона, капитан Искангалиев выдавили за эту неделю с них семь потов. Тактика, вождение… И восемь часов копаться в моторе. Восемь дней крайне мало, даже если учить по шестнадцать часов в день – но, как мне сказали, эффект уже есть. Конечно, есть – вот он, эффект, разбросан горелым железом, в котором ковыряются трофейщики из рембата, скручивая с обломков все, что в хозяйстве пригодится.
– Константин Михайлович, Константин Михайлович! – доносится издалека женский голос – кажется, это их журналистка Ирочка Андреева. – Константин Михайлович, едем!
Отчаянная особа эта Ирочка. Каска, бронежилет, блокнот, диктофон – и в передовую линию. Рядом оператор с камерой. Все как у нас. Ведь сколько лет прошло, а ничего не поменялось – все так же наш брат военный журналист настырен и храбр до безумия. Ну что же – ехать так ехать, завтра будет новый бой и новый день.
Когда остатки немецкой группировки были окружены, генерал бросил вперед два батальона – мой, и майора Франка – костяком которых были балтийцы из 2012 года. Вася Франк, несмотря на немецкую фамилию, чистейший русак: здоровый, толстошеий, флегматик, чем-то похожий на носорога. Но язык предков – это святое, его он знает отлично. Задача, которую поставил нам генерал, проста как три копейки: двигаться вперед вдоль дороги, уничтожая все живое. Каховку желательно захватить с ходу. Не получится – провести разведку боем и ждать подкреплений.
Но пока до Каховки еще далеко. Последнее из отставших подразделений, 75-мм артбатарею на автотяге, мы вдавили в дорогу полчаса назад, и теперь впереди – бесконечная лента шоссе, которая то поднимается вверх в этой волнистой степи, то спускается вниз.
Темнеет. Это хорошо. Приказываю водителям переключиться на ПНВ, фар ни в коем случае не включать. Водители трофейных транспортеров должны «держаться» за габаритные огни впереди идущих машин. Этот режим «колонна-призрак» мы отрабатывали на тренировках перед операцией. И вот поднимаемся на очередной увал – а перед нами немецкая автоколонна. Свет фар в глаза, задыхающийся рык моторов, машины идут на подъем. Интересно, кто такие? Темно, ни черта не видно, а ПНВ ничего, кроме силуэта, не дает, уж слишком слепят фары.
Полугусеничники – назад, БМП расходятся по степи вилкой, готовые в любой момент прочесать колонну продольным огнем. У двух свеженьких грузовиков и перегораживающих дорогу тягачей с еще не смытой немецкой маркировкой – прикомандированные «мышки». При полном параде они изображают патруль полевой жандармерии. Взмах жезла с кружком – и передовой грузовик покорно останавливается. Наблюдаем за этой картиной метров с тридцати. Подходит, очевидно, старший колонны, о чем то спорит, размахивает руками, потом забирает документы и поворачивается, чтобы вернуться к своей машине.
– Медики это, – докладывает старший разведчиков, пока немец идет обратно, – полевой госпиталь. А в хвосте у них рембат 23-й танковой дивизии, задержались с разгрузкой.
Смотрю на Франка, а тот только сопит. Были бы солдаты – разговору нет, а тут госпиталь, бабье… Мы ж не фашисты – потом до смерти грех не замолишь.
– Василий Владимирович, – говорю я ему ласково, – возьми мегафончик и скажи людям на родном языке Шиллера и Гете, чтоб поднимали руки и дурью не маялись. Дело их фашистское проиграно, так что дальше – плен, Сибирь, балалайка. Если в преступления не замараны, кровь людскую не пили, то и бояться им нечего.
Берет майор Франк мегафон – и летят над степью исторические слова на вполне себе литературном немецком:
– Ergeben Sie sich. Legen Sie ihre Waffen nieder und kommen Sie raus mit hochgehobenen H"anden. Wer keinen Widerstand leistet und keine Sabotage betreibt, dem garantieren wir das Leben. (Сдавайтесь, вы окружены. Положите оружие и выходите с поднятыми руками. Тому, кто не окажет сопротивления и не займется саботажем, мы гарантируем жизнь), – одновременно в ночной степи вспыхивают десятки фар, с обеих сторон заливая светом замершую немецкую колонну. Ловушка, выхода нет.