Вся синева неба
Шрифт:
— Нет…
— Да, Эмиль. Мы ушли от озера и… продолжали идти…
Она видит, что он пытается понять, ухватиться за ее слова. Видит, что он борется, чтобы не дать своему разуму уснуть.
— Это не страшно, — добавляет она своим тихим голосом. — Память вернется. Мы… мы шли. Останавливались в Люc-Сен-Совёр и в Жедре… Ты не помнишь?
Он опять мотает головой.
— В Жедре были мельницы. Красивые мельницы из старых камней… и горная речка.
Он мотает головой, мотает и не может остановиться. Она лжет. Этого не может быть. Они не могли уйти от озера. Вмешивается медсестра:
— Достаточно вопросов-ответов.
Она кладет руку на плечо Жоанны.
— Может быть, вы погуляете в коридоре?
Жоанна качает головой. Медсестра с сомнением поджимает губы.
— Если вы останетесь, дайте ему отдохнуть. Не отвечайте больше на его вопросы. Это очень действует ему на нервы. Я не хочу, чтобы повторился эпизод с тахикардией.
— Хорошо.
— Если что, я буду поблизости.
Она выходит из палаты, оставив дверь приоткрытой. Он цепляется за взгляд Жоанны.
— Дневник…
Он прошептал это на выдохе, но она поняла. Наклонилась и шарит в его рюкзаке. Он хочет удостовериться. Если она говорит правду, он наверняка писал что-то в своем дневнике после письма Рено. Она выпрямляется с блокнотом в руке. Он протягивает руку, чтобы взять его, и тут замечает повязку на локте.
— Что это…
— Ты потерял сознание на дороге… упал на камни…
Он смотрит на другую руку. Жоанна понимает.
— Тебе наложили несколько швов, на локте и на голове.
Он поднимает руку, чтобы потрогать голову. От этих успокоительных он ничего не чувствует.
— На затылке. Оставь. Было много крови. Тебя зашили. Оставь это в покое.
Она кладет блокнот ему на живот, и он поспешно открывает его. Ему страшно прочесть в нем подтверждение, что он окончательно теряет рассудок. Но он должен знать. Он листает первые страницы. 13 июля, 23:50, Бареж, опушка леса у пешеходной тропы. Потом 15 июля, 21 час с минутами (мои часы остановились), Бареж, в лесу, чуть подальше от пешеходной тропы. Письмо Рено, датированное 16 июля. Записи продолжаются дальше.
17 июля, 18:00
Люс-Сен-Совёр, пешеходная тропа, у подножия замка Сент-Мари
Небо обложило, когда мы покидали озеро Глер. А ведь восход солнца был великолепен… Мы шли под тяжелыми тучами, и пришлось остановиться на пару часов в лесу под соснами, чтобы переждать дождь. В Люс-Сен-Совёр мы пришли полчаса назад под новым ливнем и поспешили поставить палатку. Наша одежда промокла. Рюкзаки тоже плохо перенесли дождь. К счастью, блокнот сухой. Я правильно сделал, что завернул его в полотенце из микрофибры.
Дождь усиливается. Надеюсь, что палатка выдержит…
Жоанна просто закрыла москитную сетку палатки, так изнутри нам открывается вид на замок Сент-Мари. Когда сверкают молнии, от зрелища захватывает дух…
Он поднимает голову к Жоанне. У нее извиняющийся вид.
— Я ничего не помню…
— Это не страшно.
Она старается успокоить его, но он чувствует, что задыхается. Он переворачивает страницу. Есть запись и на следующий день. Страшно видеть строки, написанные его рукой, когда он ничего не помнит. Ему кажется, что он сходит с ума.
18 июля, 21:00
Жедр, импровизированный лагерь
Эта деревня великолепна.
Ночь мы тряслись в сырых спальниках, и здорово было снова отправиться в путь. Двенадцать километров в жару пройти трудно. У Жоанны был измученный вид. Но когда мы под вечер пришли в Жедр, то забыли все трудности дня. Я влюбился в это место. Обожаю церковь Жедра, фонтан на деревенской площади со скульптурой женщины, гладящей волка, обожаю ручей, пересекающий деревню, и больше всего обожаю маленькие мельницы из старых камней.
Мы поставили палатку на берегу ручья, недалеко от мельниц, чтобы нас убаюкивал плеск воды. Я чувствую, что буду спать как младенец.
Завтра идем к цирку Гаварни и водопадам.
Эмиль резко поднимает голову, стараясь не поддаваться панике.
— Где мы сейчас, Жоанна?
Она не уверена, что понимает его вопрос.
— Мы… в больнице…
— Да, я знаю, но мы ходили к цирку Гаварни?
— Мы собирались.
— Значит, я упал по дороге к цирку?
Она кивает, медлит, облизывает губы.
— Ты правда ничего не помнишь?
Ком в горле не дает ему ответить. Тут в палату врывается медсестра. У нее другое выражение лица, чем давеча. Теперь вид у нее подозрительный.
— Мадемуазель, я могу с вами поговорить?
Эмиль чувствует, как ускоряется его пульс. Он видит, как Жоанна колеблется, видит, как сестра пытается увести ее из палаты.
— Что происходит? — выдавливает он из себя.
Он сам слышит, что кричит. От успокоительного с трудом ворочается язык. Медсестра не отвечает. Она увлекает Жоанну за собой и закрывает дверь палаты. Он снова кричит:
— Что происходит?
Он пытается не поддаться панике. Что они с ним сделали? Почему врач ушел с его карточкой медицинского страхования? Почему у сестры такой подозрительный вид? Он пробует встать, что-то его держит. Ему подключили электроды к груди. Он приподнимает рубашку, которую на него надели, дрожащей рукой снимает электроды. Что происходит, черт побери? Он встает, голова кружится, но он потихоньку, осторожно идет к двери. Поворачивает ручку, слышит обрывки разговора по ту сторону. Жоанна и медсестра.
— Вы были в курсе его состояния?
Голос у Жоанны неуверенный:
— Да… он сказал мне, чем он болен…
— Вас могут привлечь. Медицинский центр, в котором его лечили, ответил однозначно. Он не в состоянии принимать решения. Не с его патологией.
Эмиля захлестывает ледяная волна. Он едва сознает, что открывает дверь. И оказывается лицом к лицу с медсестрой. Он даже не знает, что ей сказать, чтобы выбраться из этого тупика.
— Я…
Она не дает ему продолжить. Берет его за локоть и обращается к нему кошмарным слащавым тоном:
— Опа! Что я вам сказала? Если не будете лежать смирно, мне придется привязать вас к кровати.
Она говорит с ним как со слабоумным. Или со старым маразматиком. Он пытается поймать взгляд Жоанны, которая медленно качает головой, словно давая ему понять, что не стоит пока гнать волну.
— Я полностью в своем уме, — пытается он защищаться. — У меня просто провал в памяти.
Из-за успокоительных он говорит медленно. Можно подумать, что он пьян. От этого не легче.
— Надо отдыхать, Эмиль. Мы поговорим обо всем этом попозже.