Втора. Иллюзия жизни. Том 1
Шрифт:
***
Вечером штаб отправил посыльного на наши поиски, тот ходил кругами по дороге, несколько раз спускался в карьер, даже забрался на экскаватор, разыскивая нас, как он сказал, оттуда мы его и сняли. Просто, дежурившая Гюрда, пожалела его, спустилась и предупредила нас, а на экскаватор его загнал Кавказец. Меня вызвали в штаб. Отбивайтесь без меня, попросила я обойму. Караул по уставу. Интеграл – это был мой личный начальник штаба, моей обоймы. Командование, в моё отсутствие, переходило к нему. Захватив сдохшую рацию, я не спеша попёрлась к штабу. Кавказец, так же нехотя, увязался за мной. (Картина называлась «Дама с собачкой»). Чем выше в гору, тем гуще становились кусты, и тропа уже. Наверное, под горой, все ходили толпами, а в гору только случайные идиоты. Вспомнила и тихонько напела услышанную по радио песенку – лучше гор, могут быть только горы, на которых вообще не бывал. Кавказец мне подпел. Из нас получился ойух… (ну, очень) интересный квартет. Для меня, что пело и танцевало более одного человека – было квартетом. Идти стало веселей, так мы и шагали с Кавказцем, подвывая друг другу. Вдруг Кавказец насторожился и громко зарычал. Колючие кусты зашевелились, зашуршали, и как-то, угрожающе начали трещать. Медведь, – подумала я. Вдруг медведь с криком: – Мама, резко побежал в кусты, за ним, так же резко побежал кавказец, радостно лая. Морда у Кавказца стала очень довольной. Тропинка сразу стала шире. Я осторожно стала приближаться к штабу. Вскоре увидела Кавказца, который загнал «медведя» на дерево, и от скуки, прилёг рядом. На спине у «медведя» была катушка с проводом. «Медведь», сидя на верхушке дерева, толстой сломанной палкой, отгонял от Кавказца мух. Странные эти медведи, – подумала я. Скоро появился штаб. Я к штабу подкрадывалась очень осторожно, переступая через «мины». Получила взбучку, за не пришитые лычки. Все опять дружно заржали. Я покраснела (про себя подумав, натравить на них Медузу). Сдала рацию под расписку. Решился вопрос с едой. Со следующего дня будет работать полевая кухня круглосуточно, а завтрак, обед, ужин – по расписанию. Каждый день от нашей обоймы, для работы передвижной столовой, требовалось два человека, с тонким намёком, что официантов у них своих хватает. Опять все дружно заржали. График нарядов почему – то отсутствовал. Дедовщина, подумала я, – будут вам официанты. (Какой такой павлин? Шашлык из вас будет). Представляю, перекошенную физиономию Медузы, она никогда в руках даже десантный нож не держала. Медуза – это первая кандидатура на наряд, а второй поставлю Мальвину. Нам штабисты обещали дать телефон, как только связисты его проведут. То есть, без связи мы вас не оставим. Главное пообещать, с этим мне пришлось встречаться всю жизнь. (В, моей квартире не было телефона, пока не появилась мобильная связь, с аппетитом сожравшая все эти мифические очереди Ростелекома. Потом даже надоедать начали с предложениями установки. Мы согласились ради интернета, и то, благодаря сыну.) Связисты не спешили, то у них провод закончился, то они нас не нашли, мне кажется, что вообще не искали. Разведка, в лице нашего пятого, доложила, что враг распространил гнусный слух, что в месте дислокации нашей обоймы, появилась стая волков, покусавшая половину взвода связи.
Глава 5.
Через пять часов непрерывного бега, я дала отбой. Надо было перекусить, отдохнуть, восстановить силы. Как-то было обидно и непривычно, неправильно. Но была поставлена задача, и мы ее выполняли. Нас оставалось пятеро, пятеро самых не нужных, бесталанных. Не скули!
– разорвал менталом мне голову Немой. Я в ответ грустно улыбнулась, не став даже возмущаться: – Не делай мне мозги,-мысленно послала я ему ответ. Обойма расслабилась, наспех перебив аппетит консервами, отдыхали молча, стараясь не особо испачкаться и промокнуть от грязного подтаявшего снега. Каждый ценил мгновения передышки. Мышцы откликались слабой далекой приятной болью, на любое случайное неумышленное движение. (Вот оказывается где истоки мазохизма,-подумала я, ещё раз внимательно перечитав, только что написанные мной строки.) Цыган насторожился, понюхал громко воздух и тихо, хриплым, ломающимся голосом, приподнявшись, сказал-Волки! Мы окаменели, без Медузы, в двух шагах от нас пробежала, не останавливаясь стая волков, (Я почему-то видела только их темные, лоснящиеся под лучами солнца, шкуры) Сколько их было, никто не запомнил, только вожак, пробегая, что-то коротко рыкнул, словно поздоровался. Стая скрылась в темнеющем за скалой пролеске. Фу! Пронесло,-подумала я и от чрезмерно нервного напряжения, расхохоталась, представив, что, если бы Нумизмат был бы с нами, и как бы лучились радостью его глаза, от кучи сереньких игрушек. Кому еще повезло,-подумала я. Рядом, свалившись в снег, хохотал Немой, дрыгая в воздухе ногами (Подслушал, гад) Вскоре к нам подключились остальные. Смеялись так, что я даже испугалась, что волки могут возвратится, обидевшись, что пробежали мимо таких веселых людей. Через пару минут мы уже бежали по пересеченной местности, заведомо оббегая аулы и все, что хоть малость было похоже на жилье. Инструктаж Чавося выполнялся неукоснительно. Под вечер сделали еще один вынужденный перекур. Впереди нашего пути были явно слышны выстрелы, раздавались автоматные очереди, чередуясь с ругающимся баском ПК. Иногда квакал АГС. Хорошо хоть «бог войны «отсутствовал,-подумала я,-да танков нет.
– Нет, так будут-, намекнув на свои иллюзионные способности, влез в мою голову Немой. Я запустила, в Немого, палкой. Он быстро, шутя, спрятался за дерево и показал язык. Я набросилась на него, мутузя кулаками по широкой спине, он клекотал от смеха, как можно от меня защищаясь. Со стороны казалось, что я до него заигрываю, Стерва повертела пальцем у виска. Типа, здесь стреляют блин, а они как дети! А мы и были шестнадцатилетними детьми, Цыган был, наверное, моложе нас, лет 14, наверное, у него только голос ломаться начал, иногда, как загнет что ни будь фальцетом…Девчонки подсмеивались, на скороговорки его раскручивали…Потом он гонялся за хохочущими насмешницами и дергал за косички. Некстати вспомнился Интеграл. За ним пришли в казарму ночью, он быстро оделся, заправил кровать и улетел, мы спали, не слышали даже работу двигателя вертолета. Вместо него вернулась маленькая мраморная плитка, прикрученная к стене, перед входом в школу. Я даже не знаю, дожил ли Интеграл до шестнадцатилетнего возраста? Даже на плитке (неспроста), умышлено была скрыта эта информация. Перед смертью Чавось рассказал Немому, что через два дня, как мы покинули центр, самолеты, без опознавательных знаков нанесли сначала ракетный, потом вторым заходом, бомбовый удар по белой скале, сравняв все с землей и полигон и казармы, и весь учебный центр. Немой спросил о Михайловиче, Чавось-промолчал. Следы всегда заметали аккуратно. Еще до замужества, работая гидом-переводчиком в составе канадской туристической группы, я тайком сбежала от подопечных, совсем рядом с бывшим учебным центром, целый час бродила по заросшим багульником и травой развалинам. только по фундаментным контурам, можно было определить, что здесь когда-то были постройки, от Памятной плитки Интеграла, даже осколков не осталось. (Люди быстро забывают героев, придумывая и заменяя их удобными.) В туристическом лагере меня не искали, канадцы, вполне успешно, ловили в горной речке рыбу, похожую на гольца. Шумно галдели и позировали перед кинокамерами…
***
Утром на построении я объявила наряд на столовую. Медуза меня, чуть с говном не съела, но промолчала, и побежала в палатку пудрить носик, о чем-то жалуясь Интегралу. Между ними тоже существовала, наверное, ментальная связь. Скоро пришли Немой с Цыганом, принесли котелки с подгоревшей кашей и пачку индийского чая, забыв при этом полагающийся нам на обойму сахар. (Курсанты поставили брагу. Напрашивалась такая мысль). Завтрак был унылым, все друг на друга смотрели грустно. Кавказец понюхал высыпанную для него кашу и отвернулся. Чай был вкусным (Спасибо за чай, сказал Леонид Ильич, на приеме у Индиры Ганди.) После чаепития, Цыган пропал
***
На нас с Цыганом никто не обращал внимания. Я пыталась достучаться до командования, но они ноль эмоций, только еще усерднее протирали следы после моих кроссовок (Совсем не армейская обувь. Первые ботинки нам пошили по заказу, когда исполнилось16 лет) Что -то здесь не так,-заподозрила я, и пошла к Мальвине. Мартышка сидела на камне и в такт работы курсантов мотала ногой. И давно эта генеральная уборка продолжается?
– спросила я. С утра. Как только Медузу в командирскую палатку пригласили, и она умудрилась испачкать свои бархатные лодочки, которые целую дорогу бережно несла в руках. Я кажется начала догадываться. Сегодня наверно Медузе придётся спать в палатке Нумизмата. (Он даже здесь, на свежем воздухе, вонял своей лабораторией.) А где сама Медуза?
– спросила я у третьей. Да там, в столовой, плачет. Я пошла в палатку, рядом с полевой кухней. Службу похоже не тащил никто. Пять человек вертели одну картофелину, один держал острый нож, так они чистили картофель. Рядом стоял прямоугольный чан с нержавейки, больше половины заполненный картофелем, красной соленой рыбой и мороженными куриными окорочками. В углу забилась Медуза и плакала и, если её взгляд случайно касался маленьких, почти балетных туфелек (Зависть всей женской половины обоймы), её плачь переходил в рев. От туфелек, даже отстиранных, пахло Нумизматом и еще чем-то. Я вспомнила, как тайком отдраивала свои кроссовки, в холодном горном ручье, песком, после посещения командирской палатки. Лодочки, конечно, свой вид потеряли. Мне, как женщине, было жаль Медузу. Курсантов в столовой было больше, чем на улице, все были чем-то заняты, кто, чистил, кто мыл, кто скреб, кто стучал колотушкой по бараньей туше. Никто не улыбался и не болтал, все были заняты делом. Я не хотела мешать производственному процессу, махнула на чан и спросила Медузу: -что это будет? Солянка,-ответил шеф –повар. Ко мне начала подкатываться тошнота (Я плохая хозяйка, может быть плохая жена, мать, но я на всю жизнь запомнила рецепт приготовления солянки.) Сегодня я наверно встану на колени перед Кавказцем и Цыганом, попрошусь, чтобы взяли меня к близняшкам. Мой желудок просил сыра, хлеба, лука и бешбармака. Цыган, как всегда, меня не дождался (Отговорка всегда, предположительно одна: потерялся, не нашел, вернулся в расположение своего взвода.) Нашелся он возле Интеграла с Немым. Те уже закончили с маскировкой, и готовили какие-то светильники, для палаток, на основе комбижира. Вонь стояла такая, что даже Нумизмат боялся спускаться с охранной скалы. В конце концов разобрались, наши гении вместо растопленного комбижира, залили в светильники рыбий жир. Благо и тот, и другой, валялись вместе в медицинской аптечке, среди лекарств. Да будет свет, сказал Цыган, и растворился в неопределенном направлении. Ближе к вечеру, двух мужиков направила в столовую, пообедали мы тем, что бог послал. После того, как я рассказала про Медузину солянку, с грязными окорочками и непотрошеной соленой рыбой, в обойме резко возросло количество желающих поголодать. Ребята вскорости прибыли с тушенкой и кучей рыбных консервов, сахара приперли целый ящик. Рафинад. Мартышка прискакала вместе с ними.
– Мальвина, где подругу потеряла?
– спросила у нее. Ребята вспрыснули в кулаки.
– Что я такого смешного сказала,-надавила я командирским голосом. (А, у самой, аж чертики в глазах плясали) Третья вытянулась в струнку и дала исчерпывающий ответ, что девятая, (Боевая подруга) проводит утилизацию оставшихся после обеда продуктов, путем принудительного кормления командного состава Третьей роты, первого учебного полка, имени Че Гевары. Медуза прибыла ближе к отбою. Довольная! Видимо испорченные лодочки того стоили. На следующий день за продуктами пошли все мужики. На складе набрали всего-на неделю, ходить пришлось три раза. Столовую временно закрыли на карантин, из-за дизентерии, сопровождающейся кровавым поносом. Все труды Медузы пошли насмарку. Больше плац с штабной палаткой, никто не отмывал. Легче было все оставить, как есть, и сделать хитрый тактический ход, чтобы запутать врага, перенести штаб роты, без переноса из лазарета командиров, а назначить новых. Верховный главнокомандующий так и сделал. Пока засранцы маскировали старый командный пункт всеми доступными им средствами, а бедные санитары безуспешно бились, очищая желудки засранцев, приступил к работе новый штаб, в который вошли представители всех подразделений. Нашу обойму на столь высоком и уважаемом уровне представлял Интеграл. Это было успешное начало его карьеры. Ох и поиздевался этот карьерист прыщавый надо мной, всласть. К нему надо было подбегать, и за десять шагов подходить строевым шагом, тянуться и отдавать честь. за последнее требование, он схлопотал по морде. (Говорят, что у человека лицо, а у него, после того как стал служить в штабе, появилась морда, штабная морда. В армии говорят-хохла лычка портит.) А в остальном он остался прежним, без особого зазнайства, да и от меня от колебался, после того, как с ним поговорил Немой и Медуза. Последняя припугнула к засранцам Интеграла отправить. Интеграл каждый день бегал к нам в обойму, помогал, чем мог. Цыгана вызывали в штаб постоянно, после того, как он рассказал, про появление курсантов выпускников, в азербайджанском поселке, они закупили несколько бараньих и овечьих шкур и готовили предположительно план– «Хитрость Одиссея». Наш же штаб предложил операцию, назвав её– «Дубина Циклопа». Штаб занялся разработкой и подготовкой операции. Цыган, за это время, изматывал километраж, вокруг охраняемых позиций, надо было не только не пропустить начало боевых действий, но и определить главный удар неприятеля. Два наших зорких стража, день и ночь, не смыкали глаз (Им эта дорога с карьером, наверное, даже во сне снилась.), днем помогал им Нумизмат. Он то и заметил первым, стадо баранов, медленно подымающееся от поселка, в нашем направлении, в сопровождении настоящего чабана, в папахе, черкеске, с буркой и огромным кинжалом, привязанным на боку, подобием офицерской портупеи. Обойма разбежалась по выделенным каждому позиции. В авангарде находилась наша тяжелая артиллерия-Медуза и Немой, девчонки-Стерва с Гюрдой это была группа прикрытия. Нумизмат был единственным и незаменимым пехотинцем, Цыган совмещал разведку и легкую конницу. Вскоре появились на подмогу партизаны, прибежавшие сообщить, про неприятнейшее известие, и требовавшие, чтоб им выдали оружие, чтоб убивать гяуров. Я вместе с Цыганом направила близняшек в штаб, пообещав, что там и выдадут им оружие. Мальвина-это медсанбат, для раненых. Наблюдатели сообщили, что часть баранов начала проявлять несдержанность, при передвижении, все чаше останавливаться и высоко подымать головы, приседая на задних лапах. Более зоркая Гюрда, насчитала десять таких баранов. Десять баранов, одиннадцатый пастух, а где остальные?
– подумала я. Похоже, на обманный маневр. Подстава. Бедный Цыган, не успел прибежать, как снова с донесением в штаб. Он боялся, что война закончится без него, так и не начавшись. Все начиналось хорошо, и план противника хорош, и наш штаб приготовил прекрасный план окружения и разгрома врага, с последующим принятием делегации парламентеров, при условии полной и безоговорочной капитуляции, но вмешался его величество случай. Кавказец, мирно охраняющий экскаватор, при приближении странного стада, проявил такую агрессивность, что через некоторое время, в плен уже никого брать не пришлось. Он просто порвал всех ложных баранов, а муляж чабана, привязанный к лошади, ускакал в направлении гор, потеряв картонную голову и кинжал. Кинжал был деревянный, обклеенный фольгой. Война на нашем участке фронта кончилась. Мальвина усердно мазала укусы зеленкой и налаживала пластырь, ей помогал десятый, кормил врага димедролом, и что-то колол от бешенства. Над палаткой с красным крестом стоял мелодичный стон. (Вы слышали, как грузины поют?) «Виктория!!!» -громко прокричал кто-то из победивших. Отреагировала Медуза, она реагировала на все женские имена, произнесенные любым понравившимся ей мужчиной. Надо будет предупредить, чтоб на складе не выдавали ей никаких продуктов,-подумала я-, а то её неадекватное отношение к мужчинам, нам дорого обходится. На десяток покусанных, более пятидесяти засранцев. Пока ложные бараны отвлекали нас, героически приняв собачьи клыки, на свои многострадальные задницы, основная группа выпускников, подло воспользовавшись нашим маленьким триумфом и состраданием, к размазывающему слезы врагу, коварно и скрытно, обойдя наши позиции по флангу, самым непредсказуемым образом, нарушила все планы нашего штаба. Основные силы противника, под прикрытием утреннего тумана, быстро форсировали реку, по возведенному понтону, из перекинутого, с одного берега на другой, бревна, преодолели неприступный горный массив, состоящий из скалы с ласточкиными гнездами, по пути захватив несколько языков, оккупировав огромную часть нашей священной земли, канонизированной бывшими командирами. Эти сволочи, первыми сдались в плен, и несли такую ахинею, что Особый отдел врага, побоялся применять пытки с пристрастием. Все свидетельства были на лицо (вернее на нюх). Везде на плацу, в палатках, в кустах, даже на деревьях, были видны следы канонизации. Птицы… дал заключение особый отдел, и отправили бывших командиров в тыл. Они, толстые, как пингвины, переваливаясь и поддерживая вздувшиеся животы, семенили, мимо нас, к гражданскому поселку. Гюрда со Стервой их только провожали взглядом и комментировали со скалы, про этот, постоянно приседающий с разных сторон дороги вояж. Мы слышали комментаторов, ничего не видели, но нос не обманешь. Хорошо, что по правилам учений, конвоиров не полагалось, а то бы, и они хлебнули бы, всю горечь нашего поражения. Почти вся штабная кавалькада резко засобиралась домой-на свои позиции, что-то им у нас разонравилось. Администрация азербайджанского поселка, по международным каналам, обвинила Генеральный штаб вооруженных сил СССР, в использование, запрещенного международной конвенцией, химического оружия. И послала ноту протеста командиру нашего учебного подразделения, через бакинское партийное руководство. Нота была передана устно по телефону: -Вах, вах, вах уважаемый! Забери своих обезьян…к …матери, а то мы сделаем из тебя такого нехорошего человека, что… (многоточие продолжалось долго.) И наконец была поставлена окончательная жирная точка. Учения были резко свернуты. Командованием учебного центра, в составе наблюдателей-бабы Дуси, Михайловича и других воспитателей ,учитывая мнение незапротоколированных гостей-круглоголовых, неожиданно, возглавляемых Запорожцем с длинным хохолком, нам, по результатам учений, было засчитано поражение, виновницу утечки химического оружия, приведшего к локальному заражению туристической территории, решили публично расстрелять перед строем, потом ее помиловали, до повешения (прокурор-баба Дуся, просила шпицрутены для врага народа.)В конце концов, определились пятью сутками гауптвахты. Обиженные курсанты, Медузу, даже конвоировать отказались. Пришлось ей самой топтать к губе. Все хорошо, что оканчивается хорошо. А мне опять бутерброды таскать. Вторая это не название, вторая-это приговор! Это были последние учения в моей курсантской жизни. Под испытания судьбы, готовились совсем другие учения, но пройдя закалку нашего учебного центра, в дальнейшем нам было легче встречаться с любой непредсказуемой невероятностью. Руководство нас подготовило, как специально, к будущему, ожидавшему нашу страну.
Часть 2. Испытание отвержением
Глава 6.
Есть такие города, как люди, с виду добрые, улыбчивые, но где -то далеко в них заложена такая гниль…К таким городам, по праву можно отнести Запорожье. И, как бы не скакали патриоты, не вертели пальцы перед носом коренные запорожцы, но этот город навсегда остался в моей памяти, похожим на еще не старую женщину, с плохими следами косметики, предлагающую ребенку конфету, и в самый последний момент, отправляющую ее в свой рот, наполненный кариозными желтыми зубами. Я помню, как мы мотались по Запорожью, скрываясь от милиции и кавказской дряни, выживающей в этом богом забитом месте, за счет насилия, воровства детей, наркотиков и проституции. Как будто горы сами захотели освободится от человеческого мусора, вышвырнув его на бескрайные просторы, бывшего Советского союза. Эта дрянь не несла в себе культуру или обычаи какого-то отдельного народа, это была просто дрянь, нахлынувшая с Кавказа. И мне лично, выросшей на Кавказе, было горько и обидно, когда какой ни будь абрек, зажимал меня в проходе, тиская грязными пальцами, лез с похабными предложениями. Я по началу терялась. Но спасибо ребятам. Детство кончилось, как-то незаметно, без игрушек и капризов. Я стояла в вокзальном туалете, мне приблизительно было шестнадцать…перед большим грязным зеркалом. В то время все, что было связано с железной дорогой: -вокзалы, поезда, вагоны, люди в желтых куртках, всё имело один запах -запах железнодорожного вокзального туалета. Но, скрываясь от милиции, приходилось терпеть. Милиция вычисляла молодых беспризорных девчонок, и пользуясь властью, и полномочиями, сдавала оптом их кавказцам. (Наша милиция нас бережет. Любой бандит был честнее и чище мента. До сих пор не пойму, по каким критериям подбирали этих недоносков. И отношусь к людям в форме силовика с презрением и отвращением, в каждом из них я вижу запорожского вонючего привокзального мента, с плотоядными глазами, любыми путями склоняющие тебя к близости, применяя весь ассортимент грязных средств: от уговоров и запугиваний, до насилия.) Прибежал Цыган, сказал, что сменившаяся смена ментов украла Гюрду, наверно, что -то вкололи и засунули в машину. Что– то надо было делать. Где искать, в чужом городе. Прошло более двух недель, как мы прилетели в Запорожье. Первый так и не появлялся. Я, никогда его не видевшая, не верившая в само его существование, уже отчаялась ждать, когда он нас найдет. Михалыч так и сказал,-Ждите. Он сам вас найдет. Нас осталось четверо. Без документов, денег, жилья, еды, зимой, мы мотались по этому колхозному Запорожью, как рыба, выброшенная на лед. Спасибо Цыгану, он оброс связями, снабжал нас всем и деньгами, и одеждой, и теплым мужским словом. В последнем мы нуждались даже больше. Цыган вышел на каких -то правильных людей, которые вникли в положение нашей маленькой группы, не знаю, что им наплел, но кое -что поменялось. Менты перестали косится в нашу сторону, проходя мимо, просто игнорировали, а черные избегали нас, как черт ладана. Пообещали найти Гюрду и сделать нам документы. Этих людей я никогда не видела (Цыган признался, что тоже…). Еще через неделю Цыган притащил бланки метрических свидетельств, в которые надо было вписать наши данные, красивым почерком, при одном условии, что все мы родились в Запорожье, национальность и родители на выбор, год рождения произвольно, ФИО –так же. Книжечек метрик было пять. На Гюрду тоже. Я заплакала. Наверно детство, еще не все улетучилось. Хотелось снова стать пятилетней девочкой, сидящей на коленях Михайловича, и теребить, ручонкой, его густые, черные чапаевские усы. Немой тоже всхлипнул, подслушивает, гад. В одном из районов Запорожья, на Павла-Кичкаса, Цыган нашел полуразрушенный дом, который готовили под снос, да и…забыли. Дом находился в рабочей зоне, только его нужно было отвоевать у бомжей, немного подремонтировать, сделать уборку и можно жить. Здание, находилось на окраине, далеко от жилых построек, очень удобно расположено, учитывая наше нелегальное положение. Это был первый мой собственный дом. Ни один замок, ни одну гостиницу мира, на всю прожитую жизнь, я бы не поменяла на этот дом. (Даже сейчас, проживая в трехкомнатной квартире, доставшейся мужу по наследству от родителей, я с теплом вспоминаю дом на Павла Кичкаса.) Никто не может понять человека, всю жизнь прожившего в бетонных казармах, похожих на огромные гаражи, для человеческих машин. Цыган всем нам дал ЦУ (Ценные указания, для бестолковых), дал нагоняй мне, за перерасход денежных средств (А, что, если всем постоянно хотелось мороженного) Вскоре денег вообще не стало, базары и магазины опустели совсем. Я с трудом вспоминаю это время, помню злых продавцов, многокилометровые очереди за хлебом и водкой, помню прилавки в магазинах, заставленные сгущенным молоком и пачками чая, в обувных магазинах на сиротливо ютились калоши, наша высоко качественная не убиваемая обувь. И только, благодаря Цыгану, мы выжили в то время. (Я целую неделю была в шоке, боялась подходить к зеркалу, всегда ухоженные волосы-моя единственная гордость, со всего безобразия, которым наградил меня бог, превратились в какие-то свалявшиеся лохмы, с залысинами и снежными прядями. Для себя машинально отметила, вот и начала седеть, Втора. А мысли все возвращались и возвращались к Запорожью, к нам шестнадцати летним девчушкам, к Немому, который сгорбился, и чувствовал себя, особо ущербным, и даже на мои попытки, как-то растормошить его, отвечал грустной, виноватой улыбкой, к Цыгану…Я опять разрыдалась, слезы ручьями залили мое лицо. Я не видела никого, не мужа, не врачей…перед глазами стоял Цыган…которого нет.
***
Сколько это продолжалось, я не знаю. Спасибо мужу, что был рядом. Меня все-таки увезла скорая, и находясь под присмотром врачей, я немного пришла в себя. У мужа случились какие-то неприятности на работе, не сходился по цифрам годовой отчет, в больницу он попадал редко и поздно. Я только беспокоилась, чтоб он вовремя ел, обзванивая невесток. Зато невестки и внучки были у меня каждый день. В середине недели задождило…Стало опять грустно, я проводила пальцем по оконному стеклу, как бы сопровождая убегающие дождинки. На меня опять навалились воспоминания…) Деньги сменились купонами, купоны потом гривнами, Папа Союз рассыпался на несколько кичливых государств-княжеств, которые считали себя от всех независимыми. Мы по мере возможности, помогали Цыгану (Он уже по уши был в криминале, и его задания, отнюдь, не были безобидными.) Он не прекращал нас опекать, и всегда старался не светить особо и не пачкать в законе. Но уже жил по -понятиям, и в его лексиконе, стали появляться совсем не уставные слова. Меня же Стерва втянула в баптистскую школу и я, всегда тяготеющая к гуманитарным знаниям, увлеклась непонятным, жадно хватая знания, пропуская (Да простят меня братья во Христе) всю божественную шелуху. Каждый день, в 12часов, я была на ЖД вокзале, ходила туда, как на работу, со мной стали здороваться бабушки, торгующие пирожками, продавщицы киосков, всегда угощавшие меня своим ходовым на вокзале товаром. Мне уже было,17, скоро надо было получать паспорт, срок в метрике давно закончился. Опять придётся обращаться к Цыгану. Я опять покрасовалась перед знакомым зеркалом, оно было тщательно вымыто, вымыт был и пол, но запах…, запах был все тот же. Мне казалось, что если бы даже взорвалась атомная бомба, не оставив от вокзала мокрого места, то еще бы не одно тысячелетие, здесь пахло железной дорогой. Я сама себе нравилась (Даже оглянулась, мне показалось, что Немой увязался за мной. Что б не подслушал, какая я вся хорошая, пушистая и красивая.) Я была в меру худощава, стройная, с слегка отступающей, как у уточки, задней частью, ноги были стройные, прямые, без утолщения к верху, бедра девичьи, узкие, бюст…только вот бюст подкачал (Я даже в лифчик, по началу вату, во второй номер подлаживала) Лицо на любителя, но не урод. Немой бы, пол жизни бы отдал, чтобы позубоскалить надо мной в женском туалете. Я разгоряченная своими крамольными мыслями, выскочила на перрон, пробежала вдоль вокзала, помахал бабушкам пирожницам, и уже почти двинулась к трамвайной остановке, когда на спуске с перрона в город, какой-то бомж в вязанной шапочке и грязном спортивном костюме, перегородил мне путь. Какой-то холодок подкатил к моей груди, я попыталась обойти этого неприятного дядьку. Мне уже приходилось раньше сталкиваться с бомжами, это были обездоленные, опущенные, ужасно нахальные и наглые люди. Зачастую безобидные, но признающие только закон силы и уважающие только себе подобных. (Я знала в Москве одного начальника отдела, крупного проектного института, он, кстати, был довольно таки перспективным бизнесменом, так его зачастую перекашивало, он переодевался и надолго нырял в бомжатник. Там он тоже был не последним-в сложной иерархии московских бомжей.) Наглый дядька сбросил солнцезащитные очки (Я вспомнила «Бриллиантовую руку» с Никулиным, когда у него в переходе Громила огоньку просил, крутя в руках зажигалку с черепом. Огоньку не найдется. Цыган бурчал, а мы на видеосалоны и мороженное все деньги тратили. Когда, чуть позже, я призналась ему, он, уже солидный мужчина, хохотал безудержно в одном из Харьковских летних кафе. Еле его трехлетний сынишка успокоил. На его глазах появились слезы от смеха. Смех у Цыгана был всегда настолько заразителен и привлекал не только взгляды случайных прохожих, но, и таксисты, и водители трамваев, старались отреагировать, на столь буйное веселье. Ну и дура ты Втора, я не знал, как реагировать, что деньги в обойме тратились быстрее, чем зарабатывались, обдирая видеосалоны, которые я контролировал, рискуя зачастую, уменьшая общий доход, а они все деньги несли опять в видеосалоны. Сказала бы мне, вам бы на дому, видео бесплатно крутили. Цыган опять захохотал. Сын на него смотрел укоризненно, и дергал отца за руку. Он устал, ему надоело, что папка с чужой теткой разговаривает. Отец смеялся, а малыш дергал его за руку и просил: -Пойдем, пойдем…) Когда бомж снял очки, я с криком радости, повисла у него на шее. У пацанов на перроне, что, как на параде, взглядом сопровождали меня, даже челюсти деформировались, как-то дружно высунулись вперед и отпали. Они так и остались стоять с открытыми ртами. А тетка, что проходила мимо, повернулась и назвала меня малахольной. (Я не больно сильна в кулинарии, путаюсь во многочисленных рецептах, но знаю, что есть соленые огурцы, а есть малахольные.) Это был Чавось. Если бы вы видели, что было в доме, когда я его притащила. Мы его три дня отдраивали и никуда не отпускали. Цыган его переодел, пообещал грандиозный шашлык. Мы были на десятом небе, как будто встретили самого любимого родственника. Больше всех обрадовался Немой. Он даже как-то преобразился внутренне, ожил. Стал чаще улыбаться, перестал копаться в моих мозгах. Он не догадывался, но я всегда знала, о его присутствии. Однажды вечером Чавось предложил мне прогуляться. Незаметно наш путь привел нас к берегу Днепра, из всей красоты, к которой я не то, что была безразлична, но, как и множество людей не замечала ее, мне в глаза кинулись многовековые ивы, стоящие вдоль берега и раскинувшимися ветвями, пьющие воду из Днепра. Редкие прохожие обращали внимание на необычную пару-мужчина в дорогом спортивном костюме, держал бережно молодую девчонку, в джинсовых брюках и батнике, мужского покроя. Они шли молча не спеша, приближаясь к цели, известной только им двоим. Мужчина иногда поправлял темные очки-капельки, походка его, со стороны, выглядела усталой и слегка качающейся, как у матроса, недавно сошедшего на берег. Дочь гуляет с слепым отцом: -зациклились на мысли прохожие, и это было настолько очевидно, что даже хотелось посмотреть на себя со стороны. Все, по просьбе трудящихся. Чавось показал желательную мне картинку. Я от неожиданности от шарахнулась в сторону. Мне показалось, что Чавось улыбнулся, напугав меня. Сама дура, забыла какие монстры меня окружают. Самое удивительно, что я совсем не почувствовала действия ментала. Голова не болела, весь организм усыплен спокойствием, чувствовалась какая-то незримая сила, надежность, уверенность в будущее. Что мне нравилось в Запорожье, то, что всегда, даже не в зонах отдыха, можно было найти лавочку, с неизменно прилагающийся к ней урной. Можно было просто сидеть и смотреть на Днепр, неторопливо несущий свои воды, на остров Хортицу, виднеющийся невдалеке, на этих лавочках всегда хорошо думалось. Я любила эти лавочки и иногда засиживалась на них до вечера. Пройдет совсем мало времени, и не жители Запорожья, а маленькие малолетние ублюдки, уничтожат все лавочки, пустив их через многочисленные пункты приема метала, на сигаретный дым и наркотики. Вместо лавочек оставят окурки и использованные шприцы. Чавось все откладывал и откладывал разговор, я чувствовала, что ему было тяжело, я уже мысленно приготовила к расставанию, я просто знала, что такие люди не принадлежат себе. Чавось весь напрягся и заговорил. Пока он говорил, я ревела, как дура, мозг автоматически записывал этот монолог, но было больно…очень больно. Он сказал, что приехал за Немым, он сказал, что нашел Гюрду, недалеко от Белгорода, в психоневрологическом интернате. Она его не узнала. Он попросил, чтобы я съездила, проведала её, поговорила с ней. (Но он промолчал, про обстоятельства, при которых её нашли-на трассе Харьков -Белгород. Рядом с двумя перевернутыми иномарками, с разбитыми тонированными стеклами, в сотне метров от аварии, среди кучи трупов, среди которых было два с отрезанными головами, в милицейской форме. В остальных трупах, можно было узнать лиц кавказской национальности. Девочка была без сознания, с двумя сквозными пулевыми ранениями, потеряла много крови, в руке был намертво зажат осколок бутылочного стекла. Более подробный осмотр подтвердил подозрение врачей. Девочка была изнасилована с особой жестокостью. Осколок стекла удалось забрать, только под воздействием наркоза, при операции. Милиция закрыла дело, списав все на бандитские разборки, отправив все документы по этому случаю в архив, который через полгода успешно сгорел, от неисправности проводки. (Рукописи не горят-утверждали древние.) Он говорил, что не хочет нас впутывать в эту грязь, что мы и так настрадались, пообещал помочь с паспортами, с нашей легализацией, похвалил за изобретательность с метриками, пообещал держать нас на контроле…Главное пообещать. К вечеру мы вернулись домой. Он выбрал момент, когда все разбежались, по своим делам позвал меня, прикрыв на щеколду дверь, и из своего рюкзака достал чудо, видеомагнитофон с телевизором. Видеосалоны стоили тогда баснословных денег, заправлялись кассетами, а этот был маленький, цветной-на аккумуляторах и со стереонаушниками. Вставил кассету и сказал смотри, сам уже давно перешел на ментал. На экране показывали, какую-то семью, красивый худой мужчина, вместе с похожей на Мальвину, женщиной, качали колыбель, в которой плакал ребенок. Все это записано было без звука, как-то не интересно. Чавось среагировал, почувствовав мой металл, перекрутил кассету наперед. Там паренек, лет 14, чинит велосипед и ему что-то рассказывает отец, потом он идет по какому-то городу с католической библией в руке, рядом видны стены монастыря, парень выглядел уже постарше. Чавось поставил видео на паузу. Втора, внимательно посмотри и запомни этого парня. Я тебе помогу, внесу картинку, с его изображением тебе в ментал. Все остальное забудь. Это кто?
– мысленно я задала вопрос. Он так же мысленно ответил –Это первый. Кассету он забрал, а видеомагнитофон оставил нам, это был его подарок. (Муж, очищая в очередной раз кладовку, все пытался его выкинуть, я не дала.) Утром прилетел Цыган, они переговорили с Чавосем, через неделю у нас у всех, были пахнущие краской, украинские паспорта, с цветными фотографиями, даже, с уже готовыми нашими росписями. Да, серьезная контора, подумала я. Чавось с Немым рассмеялись. Не подслушивать, гады!
– в ментале взревела я. Гады, издеваясь, синхронно вставили в уши вату, по– военному, повернувшись ко мне спиной. Теперь мы уже смеялись втроем, Стерва непонимающе смотрела на нас. В конце концов я показала ей язык, а она в ответ, покрутила у виска. Чавось с Немым уехали днем, не попрощавшись, Чавось только успел передать сверток, сказал передай администрации, это для Гюрды, все, что мы пока можем сделать. Когда уже машина, приехавшая, за ними отъезжала, я стояла, прижав к груди этот маленький сверток. Вдруг машина остановилась, Чавось выскочил из неё, пробежал ко мне, прижал меня к груди, поцеловал и попросил никого больше не ждать, и не искать на вокзале. А Михайловича? Он повторил-Никого! Надо сами найдут. И медленно пошел к машине. Мы, по жизни, не часто, но встречались с Немым, Чавось еще был жив, чувствовалась его рука помощи, когда по решению деканата, меня единогласно хотели отчислить из института. Приехала комиссия разобралась и у нас появился новый декан и три преподавателя. Весь персонал института побежал в церковь, ставить свечки, посчитав случившееся Чудом. Я почему-то восприняла все спокойно, как должное. Меня в детстве хорошо научили-чудеса делают люди. Я верила, я знала того бога, что всегда смотрит за мной-это Чавось. Бедные баптисты, так и не смогли победить мой атеизм, привитый мне в учебном центре. С Чавосем мы больше никогда не встречались и только, когда Немой привел меня на его могилу, я узнала его настоящее имя. Даже могильные камни скрывают информацию. Где-то в Югославии, у Чавося рос сын, про это молчал Чавось, молчал и Немой. Чавось в завещании просил Немого, привести, когда ни будь сына к могиле и попросить прощения от имени отца. Чавось закончил службу Генерал-лейтенантом, но на похоронах были совсем случайные, посторонние люди, две каких-то старушки неопределенного возраста, правда все расходы по похоронам взяла на себя контора. Трехкомнатную квартиру в Москве и дачу по Рублевскому шоссе, по завещанию, Чавось переписал на Немого, было еще кроме того, но это уже передано не по завещанию. Немой был не бедный человек. Все порывался мне помочь. Но не было такой необходимости. Тем более, что у него росла дочь, где он только ее прятал. Спросила, как назвал, он покраснел и отвернулся: -Втора-ответил он. Я еще девчонкой, там, в лагере, интуитивно чувствовала, что я его тайная и безответная юношеская любовь. Была на весь мир одна Втора, теперь нас двое, а две – Вторы-это сила. Немой улыбался, перед глазами стояло лицо его дочери, я так же видела ее в ментале, девочка была очень красива, похожа на мать. Мать была хакаской, я даже не слышала о такой национальности, но обучение Немого продолжалось, и с 16лет он исколесил весь Китай, Монголию (На Тибете он прожил 5лет), Чукотку, Якутию, западную и восточную Сибирь, про Алтайский край и Забайкалье-это отдельный разговор. Девочка у Немого была гораздо меньше моих сыновей. Иногда, когда сильно задавливала тоска, я ехала в Москву, от нас, три часа на электричке, ехала на Писаревку, бродила среди могил, найдя могилу Чавося, клала букетик цветов. Могилка всегда была аккуратной, хорошо ухоженной, иногда на ней лежали еще не увядшие цветы. Значит кто-то еще посещает,-подумала я. Мне казалось, что это была маленькая Втора, и мне так хотелось, хоть со стороны увидеть свою тезку.
Глава 7.
Первым возмутился Цыган,-Здесь стреляют, нам еще по грузинской территории бежать, а вы балаган устроили, девочки его поддержали. Мы с Немым мгновенно успокоились, впереди был мост, с одной стороны и со второй, были боевики, к друг другу, судя по свежим трупам на мосту, они расположены были отнюдь не дружелюбно. Нужен был план, обходного пути не было, а если и был, то мы просто не успевали на аэродром, по времени. Боевики были вооружены и очень опасны, а у нас в арсенале даже рогатки не было. Все время, как сопляки, муляжами в войну воевали. А сейчас, выстругивай палку и с криком Ура или банзай, в штыковую атаку. Вот, если бы Медуза была…Я включила ментал. Ура, я не совсем бездарь, я включила ментал и позвала Немого, Сама позвала впервые, он бедолага чуть в прямом смысле, с дуба не рухнул, за которым он от меня, шутя прятался. Слышь Втора, жалобно попросил он, ты больше так не делай пожалуйста, я долго тренировался, чтобы сделать тише воздействие, а ты, как ломом по всем клавишам рояля. Теперь я стопроцентный калека. Ничего не вижу, ничего не слышу, а немой от рождения. Доберусь до цивилизации, найду большую шляпу и на паперть, копеечку просить, чтобы только от вас извергов подальше. Я попыталась успокоить свои эмоции и между нами пошел обычный диалог. Просто Немой взял ментал в свои руки. Расчёт только на тебя. Ты сможешь? Восьмой понял, о чем я,-Не знаю, хватит ли силы. Понимаешь, тут не отдельные картинки рисовать, тут полностью образ держать, в комплексе, с шумовыми(звуковыми)эффектами, он показал в ментале картинку динозавра, как курица, гребущего землю, и орущего, как беременный ишак, думать надо. Он прилег на полусухое поваленное дерево и прикрыл глаза. Я попросила ребят не мешать. Один только Цыган все бегал у нас перед носом и возмущался. Да угомонись ты,-прикрикнула я на него. Все были на нервах, любая оплошность, любой просчет, и нас бы покрошили, как капусту, и рулетка жизни бы остановилась, с шариком удачи, на отметке Z(зеро). Иллюзия убийства, это сложная наука, подвластная только специалистам, а Немой, мог запросто послать нас подальше и выдать фразу, типа– я не волшебник, я только учусь. На кону стояла наша жизнь. А Немой, как будто заснул, даже в ментале не прослушивался (Я хоть и обещала не мешать, а сама нет, нет…прощупывала. Мне, понра-а-авилось!) Цыган, перестал бурчать, но опять стал бегать и непрерывно мелькать перед носом. Гюрда все выносила молча и стоически, как спартанец. Стерва достала свой набор ножей, разложила перед собой, стала их просматривать и пересчитывать. Эту процедуру, она всегда проделывала перед боем (даже перед учебным) Я еще всегда удивлялась-где и как она могла расположить свой арсенал, из двадцати ножей, на своем хрупком девическом теле. Стерва протерла каждый нож, и стала укладывать их, в известном только ей порядке. Цыган неприлично уставился на ее бюст. Стерва не реагировала, молча улаживая ножи за пазуху. Но не удержалась, последний нож встрял над головой пятого, в дерево, рядом с которым и стоял Цыган. От неожиданности он присел, и выдал фразу, которая превратила наш маленький промежуточный лагерь, в арену гладиаторов, на которой три дурехи лупили ни в чем неповинного ребенка, всем, что попадалось под руку (Хорошо, что бандиты этого не видели, а то бы, сдались без боя, или пропустили бы через границу, без изымания таможенной пошлины наш отряд. А сиськи тебе не мешают, ножи доставать? (Когда меня кто-то пытался упорно вывести из себя, я всегда вспоминала этот цыганский ляпис, сразу на душе становилось весело, легко и я игриво выходила из любой ситуации, которую мне пытались слепить интриганы. Херня война-думала я-лишь бы сиськи не мешали…) Наконец Немой открыл глаза, но все почему-то уставились на меня. Мне как-то стало неловко, я покраснела, мне казалось, что стою перед обоймой голая, и все думают, что Немой…, что мы с Немым… Втора, не считай людей глупее себя, они знают про ментал, про то, что мы общаемся. Им еще Интеграл рассказал. Успокоил меня Немой. Я нашел решение…, но мне нужна будет твоя помощь…Я боюсь. Успокойся, объясни, что надо. Я попыталась вывести диалог из зоны эмоций, в более конструктивное русло. Но получалось не ахти– все переживания Немого переплелись с картинками, был хаос, паника. Да простит меня Михалыч,-подумала я, и отвесила Немому такую оплеуху, немного не рассчитав удар, поранив ему губу, из уголка которой лилась кровь. Зато ментал заработал, как надо. Все молчали и смотрели на меня, лишних вопросов у нас не принято было задавать. Есть командир, все остальное-так надо. Ты сможешь?
– Прощупала я реакцию восьмого. Я смогу,-ответил он, и ничего лишнего, никаких обид, никаких нареканий. Что надо?
– в глаза, спросила я Немого. Он объяснил. Надо было выполнить привычную работу, которую не раз уже выполняли обоймой. Чудеса не делаются просто, даже в цирке. Надо было корректировать работу Немого, он в общих чертах описал, что хотел сделать, но он не мог охватить весь объем местности, не мог держать всю картину, ему надо было подсказывать, иначе иллюзия могла развалится, как карточный домик. Он вспомнил свои проделки, когда ему помогал Интеграл, который даже мыслил объемом. Я, по просьбе Немого, проинструктировала каждого, потом еще индивидуально, каждого курсанта. (так нас называли военные). Немой сидел рядом, согласно кивал, если чувствовал, что инструктируемый, что-то не догонял, мотал головой и переходил на ментал. Я объясняла повторно. В конце концов раскидала все обязанности. Незаметно подходим ближе, находим место для засады, Цыган и Гюрда наблюдают за иллюзией, информацию о каких-либо изменениях, деформациях общей иллюзионной картинки передается мне, я ее ретранслирую в ментале для Немого. Немой предупредил, что ментальный удар будет сильный-Защищайся Втора, как сможешь, я могу сжечь тебя. (Как я потом пожалела, что не восприняла эти слова, проигнорировала, не обратила внимания. Фактически, после ментальной атаки, я превратилась в живой труп, как меня ребята доперли до взлетной полосы, как очутилась в Запорожье? Ничего не помню. Не помню и молдаванку, пожалевшую меня, смогшую разблокировать мою память. Я просто заново родилась в Запорожье, в котором провела так много-много времени, что успела и возненавидеть этот хитрожопый город и полюбить мудрость Днепра и плавных переливов его голоса.) Работаем!
– и обойма по команде побежала. Первым был Цыган, определял и пробивал маршрут обоймы, с интервалом в пять метров, мы, как стая волков, приближались к назначенной цели. Старались, чтоб нас не заметили с противоположной стороны моста. Я замыкала стаю. (Это построение у нас выработалось годами, обошлось как-то даже без Чапаевской картошки). Вдруг Цыган замер. Все приехали,-сказал он,-дальше перебежками и по – пластунскому. И осторожно пошел вперед, приседая в определенных местах, а кое– где переползая, как врожденный казацкий пластун. Мы повторяли его движения, как бы, перекривляя пятого, но только это, уже был не тренировочный полигон, а наши телесные упражнения-не детская игра. Любое неосторожное движение, стоило бы нам жизни. Цыган вел нас к возвышенности, с которой просматривается территория с обеих сторон моста. В горах искать возвышенность? Нонсенс! Да легко! Цыган только и занимался в жизни, что искал возвышенности. (Не любил он почему-то оседлость, равнину, чужд ему был спокойный образ жизни.) Вскоре мы уже вили гнездо. Вся пятерка рассыпалась по своим позициям. Я отдала приказ-Работаем! Но дальше все пошло совсем не так. Раздался удар в голове, сокрушительной силы, как будто целая очередь из крупнокалиберного пулемета снесла
– я остановила Стерву, мне было неприятно, но все слушали её рассказ, никто не перебивал, никто не смеялся.
***
Я первым делом, вернувшись в дом, развернула сверток, что мне всунул, перед уездом Чавось. Там была метрика(погашенная), паспорт Гюрды, какой-то потертый аттестат о восьмилетнем образовании, полученном в школе г. Днепрорудный, медицинская карточка, какие-то грамоты за победу по волейболу и за участие в олимпиадах. Короче весь тот не нужный хлам, который является легализацией в этом мире. Когда я заглянула в рюкзак с видео плейером, подаренным нам, то нашла такую же дребедень на нас, правда, аттестаты были о получении среднего образования. Разбирать документы и зазубривать легенду, пришлось каждому индивидуально. Стерва втрескалась в какого– то миссионера немца, оставалась ночевать дома все реже и реже. Через три месяца она вышла замуж и поменяла фамилию, получила через германское посольство паспорт с фамилией мужа и вскоре умчалась осваивать мир, перед отъездом похвастав, что ждет ребеночка. (А, мне все покоя не давала мысль, как её через границы с набором ножей пропускают? Сиськи не мешают?) Не было зависти, не было обиды-была опять пустота, я была одна, совсем одна. Цыган тоже, можно сказать отделился, бывал очень редко, прибегал, при любой возможности, оставлял деньги, для меня, он знал, где банк в доме. Цыган успел сделать документы на дом, на мое имя. И пропал. (Нашел меня через шесть лет. Я уже к этому времени успела закончить Донецкий институт туристического бизнеса, благодаря склонности к изучению языков или спортивные достижения тому виной (не обошлось, наверное, без Чавося). Я решила съездить в Белгород, проведать Гюрду. С большим трудом добралась до дурдома, в который её определили. Это был раскидистый комплекс, со своим садом, землей, столовой, была своя водокачка, котельная, обслуживавшего персонала было больше, чем больных. Никаких клеток, никаких решеток, ходили все стадом, что санитары, что подопечные. Складывалось такое впечатление, что это заведение полностью автономно, и на случай атомной войны, у дурных больше было шансов выжить, чем у остальных людей. У них даже свой морг был и свое кладбище.
***
Сначала меня прогнали через администрацию: -кто, что, откуда? Аккуратно записав мои данные, кучу наводящих вопросов, взяли подписку о том, что я не буду иметь претензий за такие или иные действия администрации, проинструктировали об условиях посещения … и все это под роспись. Все документы забрали без вопросов. Чек с 250 тыс. долларов на получателя, взять отказались. Вся процедура, что касалось, спонсорской помощи, была закручена таким образом, что подопечным, что на предприятие, лучше было купить и подарить что ни будь ценное (легче было потом спереть и реализовать), чем деньгами, которые нужно проводить через кучу инстанций и где они в конце концов теряются. Директор дурдома мне все так красочно разрисовал, пел похлеще баптистов, а потом, как между прочим,-Но, если вы мне доверяете, то обналичив этот чек, под мою персональную ответственность…Мне надоело. Я оборвала этот диалог: -Хорошо, я подумаю. Глаза, блестевшие у администратора, как у мечтательного мартовского кота, вмиг потухли. Он грубо вытолкал меня за двери, со словами в вдогонку, -ходят тут всякие, работать мешают. Надо в Одессе памятник Ильфу и Петрову поставить,-подумала я. Сиротки, никогда не переведутся. После обеда, в дурдоме тихий час. Я терпеливо ждала. Потом попытались еще заморочку запустить, типа спонсорской помощи на отделение, на нужды столовой. В конце концов, я уже подумывала приехать сюда с Цыганом и со всем его полукриминальным табором, так они меня уже достали. Наконец мне вывели Гюрду, она была худой, похудела еще больше, глаза были с расширенными зрачками, на ней был застиранный халат, она явно меня не узнавала, рядом сидела санитарка и бесцеремонно курила сигарету, закинув нога на ногу. Я попросила отойти санитарку в сторону, не курящие мы вот. Санитарка побурчала и отошла. Втора легонько пожала руку и тихо шёпотом: -Так надо, Втора. Глаза её все оставались такими же безучастными-Ты пока больше не приезжай, Продолжила Гюрда. Накурившись вернулась санитарка, стала жаловаться на капризную подопечную, показала место укуса, что-то еще, я дала ей пару тысяч гривен, собранный мной пакет с одеждой для Гюрды. Поцеловала подругу, тихонько на ухо шепнув ей: -Ты держись тут. Она легонько прикрыла глаза. Назад я летела, как на крыльях, я прочувствовала, что еще жива обойма и не все потеряно. Начала готовить план возвращения Гюрды, я надеялась восстановить её у себя дома. Через неделю меня вызвали в Ровд. Что-то нарыли подумала я. Поднявшись в кабинет участкового, меня встретили довольно уважительно: -Втора Михайловна, вы знакомы с такой то, такой – то? Я впала в стопор. Что-то знакомое, но хоть убей, не помню…Играли бы долго в молчанку, если бы инспектор не дал мне бумажку, из сериала «Их разыскивает милиция» Вот ознакомитесь, соседи из Белгорода прислали. На рисунке я, с трудом, узнала Гюрду. Да так, дружили, когда -то в детстве-ответила я. Опять инструктаж, если появится, как действовать, к кому обращаться и т.д. Инспектор дал расписаться в журнале, мол отреагировали, проинструктировали. Подписал пропуск и до свидания. Втора Михайловна. Шла по шоссе и сосала сушку. Купила в магазине целый килограмм, и голод сбивает и готовить не надо, с одной стороны, есть преимущества в одиночестве. (если честно, то все мои кулинарные способности сводились к приготовлению бутербродов и жаренью яиц. Варить яйца я не умела, они-то резиновые получались, и не чистились совсем, муж зараза, по началу поддергивал, они, у тебя, как змеиные прыгают, то наоборот, становились жидкие, что чайной ложкой со скорлупы их выскребать приходилось, но, когда я умудрилась приготовить яйца с мягкой скорлупой, в которой переливалось нечто, меня с кухни выгнало все мое мужское население, и больше на кухню меня не пускало. Кухня для меня была-Табу. Это было место, где мои сыновья прятались со своими будущими женами, от всевидящего ока матери). Сушка была необыкновенно вкусной. За последнее время я приобрела массу вредных привычек-стала много есть (не есть, а жрать), я могла за раз съесть пол буханки свежего хлеба, отщипывая понемногу на ходу даже сейчас, стыдно от соседей, но для меня нет ничего, вкуснее свежевыпеченного хлеба в морозный, хрустящий вчерашним снежком, день. Я шла и медленно прокручивала последние события, невольно сопоставляя их с последними новостями, которые, через телевизор, газеты, агентства ОБС (одна баба сказала) незаметно, слоями отлаживались в нашем сознании, как мусор на полигонах Львова. Не неся в себе никакой ценности, они захламляли всю нашу память. Что– то здесь не так. Что– то не все сходится с этой пропажей Гюрды. Перед лицом мелькнуло все разом: и директор, и санитарка, и мымра из отдела кадров, и вежливая улыбка участкового с опознанием, переданной соседями. Я так и не поняло, что меня насторожило. Ну пропал человек, ну и что, мало ли шизофреников бегает по стране? В наше время к пропавшим и пропащим можно отнести каждого первого. Посмотри в зеркало, и ты увидишь потенциального потерявшегося человека (фантасты верно придумали. Что если собрался в магазин за сигаретами, всегда с собой бери джентльменский набор дикого туриста, не забыв метровый мачете (нож такой, широкий и страшный, особо сильно пугающий то, что остается от злобных аборигенов, постоянно крутящихся возле магазинов, особенно в ночные часы,)) На душе стало как-то тоскливо, защемило…И Цыган пропал, даже посоветоваться не с кем. Я вспомнила, что еще оставалась командиром, уже не существующей обоймы, решила плюнуть на все, командовать только собой и приказывать только себе…И первый же приказ был-на море. В Бердянск. Почему в Бердянск, не знаю. Цыганские деньги почти закончились, ни что быстрее не заканчивается, как цыганские деньги. Я как-то привыкла, к тому, что они никогда не начинались, были всегда, но Цыгана не было целый год, и рука сегодня скребнула по пустой полочке нашего тайника, под ложечкой появился тревожный холодок. Я, как никогда почувствовала пустоту, не ту пустоту, что меня окружала, без Цыгана, без Гюрды, без Стервы, а особую ужасающую пустоту, моей никчемной жизни. Я впервые поставила перед собой вопрос-Кто я, что умею делать, как дальше жить? Ответ командир выдал мне неутешительный -Я гадкий утенок, бездарь и неумеха по жизни, неудачница и дура, и светит мне, в лучшем случае, бомжатник на Запорожском Железнодорожном Вокзале, с его лечащим и взбудораживающим запахом. Мне уже исполнилось 18 лет. Я чувствовала себя такой старухой, местами втискиваясь в свой 48размер.С этого дня я опять начала бегать. У меня появился круг знакомств, очень разные добрые люди от 10до 90лет, которые после тренировки, пытались любым способом затащить тебя к себе домой и напоить чаем. После этого чайного ритуала, ты уже полностью и окончательно была своя, и безоговорочно считалась зачислена в Масонскую ложу спортсменов любителей. Эти дворовые стадионы, по вечерам собирали разный люд, от собаководов, до любителей побегать и поговорить, короче. (я всю жизнь боролась с этим армейским лексиконом. Хотя признаю, как должное, что она, как устав, лаконична и более точна в любом разговоре и порой одно слово заменяло несколько понятий. Кто ни будь из вас пытался выступить в качестве переводчика русского языка, на стройках, укомплектованными таджиками? Про то как представители средней Азии сдавали экзамены по русскому языку, при получении российского гражданства я напишу наверно в другой книге…) Я уже было полностью смирилась с мыслью, что море для меня накрылось…волной, а мой взгляд все чаще и чаще перебегал, к рюкзаку с видео плейером, в который я засунула банковский чек. Но голод не тетка. Я еще ночью доела сухую манную крупу, и не выдержала…К обеду я шагала, к центральному банку, с паспортом в кармане и с чеком. Я уже знала, что курс 1\4,5 и за каждый доллар мне дадут целых 4,5 гривны, а на такие огромные деньги можно было купить пол лотка мороженного. (муж всегда пользовался моей слабостью, и в период ухаживания, закормил меня мороженным до температуры+41и выше, без всяких возражений, утащив к себе домой-к маме и малиновому варенью, из его квартиры я уже не вышла, по сей день. Мама стояла на пороге и грудью охраняла дверь. Женщинам всегда дарят цветы, а я их не люблю, в детстве насмотрелась, да и они не вкусные, муж всегда мне дарил мороженное, без повода, просто так…, что я есть. Правда грешу, когда попадала на цветущие маки в Казахстане, целая пустыня маков, или на нарциссовые поля на Курильских островах, я ощущала себя женщиной…такой женщиной-царицей, и эти цветы, этот дикий полевой аромат, это было все мое, это было мое царство, в котором живет женское счастье. Только цветы в этом царстве были заколдованы-они привораживали своей красотой, но не пахли…совсем не пахли. Но земля, ягоды, луговая трава и тысячи мельчайших растений, деревья-возмещали этот недостаток. Привлеченная запахом Сакуры на Итурупе (один из островов курильской гряды), я пообещала вернуться к созреванию ягод, и вернулась. Наверное, даже Барон Мюнхгаузен хохотал надо мной, ибо вкус этой очаровательной ягоды, был похуже пенья павлина, усладившее слух не унывающего барона)
Глава 8.
Я приближалась к банку, и ноги мои стали наливаться страхом, потом совсем остановились…Я перепрыгивающая на марш-бросках через змей, играющая на голых коленях с маленькими скорпионами не боящаяся брезгливо откидывать палкой безобразных пауков…до панического ужаса боялась крупных офисов. Я никогда не была в банках. Мне всегда казалось, что в них живут и работают небожители-люди, приближенные к богам, что у них все не так, как у всех людей, и едят они необыкновенную не земную пищу, даже в телевизионных рекламах их показывают, легко изящно двигающимися, хрупкими, улыбающимися, с незримыми ангельскими крыльями за спиной и в руках у них всегда…Рафаэлло, Баунти. Вы только прикройте глаза и произносите про себя-ба-ун-ти! Это что-то эфирное! Разве можно простым людям такое есть. Я вот ночью из пакета вылизывала последние крупинки своего Баунти. На входе в банк стоял пожилой дядька милиционер. Он подозрительно посмотрел на застывшее изваяние перед банком, потом не выдержав подошел и поинтересовался: -Девушка, вам не плохо? Наконец этот принц расколдовал меня, я механически выпила стакан воды, предложенный охранником, честно, я не помню, как очутилась в банке. Мне показалось, что меня обманывают и где– то за колонной прячется Немой, и это он ввел меня в свою иллюзию, я даже оглянулась и попыталась прощупать ментал, невольно уловив мысли этого извращенца в милицейской форме, прикрывшегося каким-то журналом и наблюдающим из-под него за моими ногами. Я вылетела из ментала пулей. Дав зарок, что без Немого там делать нечего, а все, что мне казалось не санкционированно подслушанными мыслями, это я просто надумала. Но факт остается фактом, передо мной был большой коридор, с маленькими, гнездившимися, как приклеенными друг к другу комнатушками с закрытыми окошками. Внутри, между собой комнатушки соединялись проходом, больше похожим на полигонный окоп. В каждом окошке сидела девица, моих годов, по окопу постоянно бегали какие-то люди с кучей бумаг, временами отвлекая то одну, то другую девицу, чтобы что-то подписать. Все девицы на вид казались одинаковыми. Я вспомнила детскую загадку: -Сидит в избе девица, а коса на улице. Стало легче, страх испугался и убежал, главное, чтоб сиськи не мешали…Я подошла к одному из окошек, девица докрашивала лаком последний палец на левой руке. Что надо? Не подымая глаз, спросила она.
– Вот,-ответила я и просунула в щель под окном паспорт с чеком. Девушка молча приняла документы, и как это умеют только опытные карманники и офисные работники, не касаясь, открыла документы. Глаза у нее вмиг стали квадратными, она вскочила, и как немец, сдающийся в плен, с поднятыми накрашенными руками, бросилась бежать по окопу, прорытому клерками. Через минуты три в зале появилась женщина с дорогим макияжем и с неизменной, отработанной годами улыбкой. (Есть такой тип людей, которые рождаются с нарисованными улыбками, для всех случаев жизни. С которыми лучше не связываться, и ни в коем случае не прикасаться, они настолько пропитаны ядом, по свойствам близким к кураре, что даже их дыхание кажется опасным. Я вспомнила Медузу-ее вторую сущность, Горгону.) Женщина подошла и представилась, как заместитель управляющего банком, ФИО я как-то проглотила, следующий разговор мы уже продолжали в отдельном кабинете, без лишних глаз и ушей. Меня даже бесплатно угостили кофе. Не успела я выпить напиток, как все мои пожелания были впитаны, отфильтрованы и исполнены. Профессионализм налицо. Через пол часа я была обладательницей личного валютного счета на 200 тысяч долларов США и золотой пластиковой карты (которую я получила через две недели) Остальные 50 тысяч баксов, по движению волшебной палочки, превратились в более чем 245 тысяч гривен наличными, где 200 тысяч, при мне пересчитали, уложили и замотали в непрозрачный целлофан, а мелочь выдали отдельно по моей просьбе. Я как дура все это всунула в целлофановый пакет, больше ничего у меня не было и отправилась на выход с банка. У заместительницы ,аж холодный пот на лбу выступил, она в вдогонку что то насчет такси спрашивала, но я ее проигнорировала, по пути, присела на лавочку, напротив окошка с барышней, взяла несколько рекламных проспектов, сунула в пакет сверху(ладно, дома посмотрю) и прижав пакет к груди, просто боялась, что ручки порвутся, выскочила из банка и…зацепилась за ступеньку, полетела носом на площадь, перед банком, порвав колготки и разбив коленку, ко мне сразу подскочили несколько прохожих, какой то парень подал мне вывалившийся пакет, про который я забыла, сидела на ступеньке, ревела от боли и больше из за недавно купленных колготок. Прохожие на то и есть прохожие, посочувствовали, поохали и прошли мимо. Только худощавый паренек, по -джентельменски, отобрав у меня из рук пакет (я уже отошла от болевого шока и только подумала, что в пакете лежит баснословная сумма денег, а этот нахал так фамильярно машет пакетом, держа его за ручки) и предложил свою помощь, чтобы проводить меня до дома. Я от неожиданности даже среагировать не успела, мои глаза только успевали следить за мелькающим пакетом, я даже дар речи потеряла. Нога болела, но, слава богу растяжения не было, правда коленка кровоточила, рана была больше смазана, поцарапана, чем ушиблена. Травма была не серьезной, колгот только жалко, потихоньку шла хромая, поддерживаемая под руку молодым человеком. Юноша был разговорчивым, скорее даже очень. Болтушка что-то рассказывала, выписывая пируэты моим пакетом, я невпопад что-то отвечала, мы ехали в каком-то трамвае, потом шли по Павлу Кичкаса (это нужно быть запорожцем, чтоб понять, как гулять по этой улице, где каждый второй в тюрьме, а каждый первый еще пока на воле.) И наконец перейдя пустырь с вечно голодными злыми бездомными собаками, остановились около моего дома. Я наконец то вздохнула, парень подал мне пакет. Спасибо,-поблагодарила я. Открыла дверь, и неблагодарная раненая скотина ускользнула в родовое поместье. В доме не было даже чая, в гости я никогда никого не водила, не приглашала, хотя по гостям ходить мне нравилось. Я спрятала пакет и расслабилась, ух, всё, дома! Паренек постоял немного и потопал. Я наверно родилась такой жестокой эгоисткой, мне абсолютно была безразлична эта встреча. Видимо чувствовала, что оно не моё. Но это был не конец, продолжение следовало (я требую продолжения банкета. Киса Воробьятников. На следующий день в восемь утра кто-то стал выносить дверь удары чередовались с собачьим рычаньем и визгом, не понятно было, то визжал больше, собаки или человек. Выглянув в окно, я увидела вчерашнего знакомого в окружении дворовой псарни, державшего глухую оборону напротив моей двери. В обороне в любой момент могла появиться брешь. Хромая, я доплелась до двери и открыв её, буквально втянула в дом любителя животного мира, вскоре он предстал передо мной во всей красе (вспомнился Шурик из операции «Ы») При его виде, меня потянуло на смех, он сначала смотрел на меня, как на чокнутую, но потом, когда я подвела к зеркалу, потихоньку тоже начал смеяться. Из зеркала на нас смотрел молодой человек, похожий на черта, лицо которого было прокопчено и сильно испачкано угольной пылью, под левым глазом синел огромный синяк, одно ухо было больше другого, рубашка превратилась в косоворотку, джинсы были разорваны и лохмотьями волочились по земле, кроссовки…Я попросила выставить их за дверь (Я никогда не покупала своим детям кроссовки, а и невестки знают, что я их не перевариваю. Называю вокзальными бахилами, они бедолаги не догадываются почему.) И помыть ноги с мылом и шампуню. Он пропал в ванной. Я нашла старый мужской халат, Цыган давно притащил, теперь вот пригодился. А и вообще, не ночевать ли он здесь собрался, мой эгоизм начал бунтовать, я просунула ему халат в щель приоткрытой двери. Из ванной доносились звуки, как будто там купалось стадо бегемотов, а рядом фыркало и чихало такое же стадо ёжиков. Я, кривляясь, забинтовала коленку тем, что нашла в валявшейся в кладовке аптечке, эластичным бинтом, больше ничего не было. Пострадавший вылез из ванной, укутанный в халат, как в одеяло забрался на диван с ногами и сразу задал несколько вопросов. Он мне явно стал надоедать, я вспомнила свои командные навыки, этого найденыша спасителя и спасенного, чуть -чуть не утилизированного фауной, надо ставить на свое место. Я надавила немножко на голос, прибавив немного строгости. Во– первых, молодой человек, мои родители на даче, вернутся к вечеру, во– вторых иголок и ниток в доме нет, за чаем с печеньем надо идти в магазин. А зарядки для мобильного нет, как нет и самого мобильного. Метод не сработал. Я посмотрела в его чистые широко открытые глаза с красивым серым переливом, на половине симпатичного лица, проступали веснушки, как у Мальвины, вторая половина была скрыта синяком, как родимым пятном Эзопа. (муж все допытывался у меня, красивый ли достался мне мужчина, явно страдая комплексом Карлсона. Я говорила, что достался урод, потому, что не рыжий и нет веснушек. Тогда этот изверг валил меня на кровать и мучал…долго и страстно. Только двух сыновей намучил, а мог и больше.) На лице не видно было никакого продвижения. Он был непробиваемый. Так, что там Цыган про бюст Стервы говорил? За пол часа я все узнала про Олега, как родился, крестился и вырос, и натурально ума не вынес…И то, кто у него папа и кем работает мама и что десятилетняя сестра-прима балерина в местном ДК «Современник» и что Энергодар молодой перспективный город энергетиков, и что у них самая большая Атомная станция, и самая лучшая зона отдыха на берегу Каховского моря. И что у него в Запорожье больше никого знакомых нет, и что он вчера опоздал на ракету и спал в котельной, недалеко от речного порта. И что ночью его побило местное хулиганьё, отобрали деньги и зарядное, а мобильник не нашли. У меня от обилия информации голова без всякого астрала болеть начала. Надо сосредоточится, Втора. Кстати он иронизировал над моим именем, хорошо хоть декадой родители не назвали. Приведу я его в порядок, дам денег и лично куплю ему билет на Ракету, Метеор, хоть на козла лысого, иначе я его убью. Но чёртик уже играл моим воображением, может я тоже какой ни будь Кашпировский, Втора вспомнила про ментал. Я целых пять минут издевалась над гостем. Он что -то рассказывал, а я, то включала ментал и он, подчиняясь моему мысленному приказу зависал с открытым ртом, то выключала ментал, и он, продолжал свой рассказ, я несколько раз повторила эту комбинацию, запомнила мелкие нюансы. Игра в паузу мне понравилась. Учить то меня все равно некому, а что я ещё умею? Я загипнотизировала Олега, надо отдохнуть от его болтовни, достала деньги, взяла паспорт и пошла покупать, чай, иголки, мобильник, билеты…про колготы вспомнила, и купальник. Хорошо, хоть список не составила, дома жрать, хоть шаром покати. Первым делом я купила сумку, большую, с двумя ручками, которую можно было брать на плечо, я давно хотела такую. Потом я накупила всего, и как дура с хромой ногой таскалась с полной сумкой через весь город. Последняя покупка-билет до Энергодара, на последний рейс на пол шестого вечера…, и я сдалась-от речного вокзала приехала домой на такси. В доме стояла тишина, Олежек молодец, и не пошевелился, я выложила сумку, разложила вещи (еще чего не хватало при парнях, колготы, да лифчики примерять. Сначала смущало что у Олега глаза приоткрыты, но уже появилась вера в силу ментала. Вроде разложилась, только иголки купила, а про нитки забыла. Дура, уже второй час дня. Ничего не поделаешь, концерт отменяется. Бедный Олежек, придётся тебе отдыхать дальше. Иду по улице и думаю, а если я под машину попаду? Не бери дурного в голову – сказал бы Михалыч,-Не зови беду. Случайно я поймала такси, которое ехало в таксопарк (Потом Немой научил меня вызывать такси по ментала, о такой услуге я и не догадывалась, правда всегда оставляя водителю деньги в бардачке, которые он, каждый раз, находил и удивлялся.) Вспомнила, как финны ехали за спичками, а я за нитками. Эти нитки на верное были моей самой дорогой покупкой, на такси туда-обратно. В три часа я уже была дома. Поставила чайник и разбудила гостя. Он продолжал рассказывать мне, про то, что будет поступать в Донецкий туристический, что он уже поступал в том году, и поступил бы, но конкурс…У меня опять начала болеть голова…Спокойствие, только спокойствие…Ребята давайте жить дружно. Я воспользовалась менталом. Олег перестал говорить, пытался и не мог, он стал плакать. Этого я уже выдержать не могла. У него было только два состояния: либо болтает, инверсия-сразу целые ручьи из глаз. Я сняла блок, он закашлялся, и пытка продолжилась. Электрочайник давно закипел и выключился. Хоть немного урезонить товарища: – Олег, давай пить чай. Я вывалила сразу всю еду, что купила. И мы, как два голодных галчонка навалились на пищу. Наконец то я его заткнула. (потом, когда мы учились в туристическом на одном курсе, он частенько заходил ко мне в гости в общагу, я ему сразу в рот насильно заталкивала огромный бутерброд, это было спасение для всего женского этажа.) Наконец то мы нахватались. Время бежало неумолимо. А надо было ему еще вещи подлатать, не поедет же он в этом мужском кимоно, халат был явно ему великоват. На, разберись, дала я ему коробки с двумя мобильными телефонами. Я в них абсолютно не разбираюсь, сказала самые лучшие, мне и дали самые лучшие. Он, как их увидел, у него и руки задрожали.
– Четверка-, и он запричитал…, но я уже его не слушала…большими стежками зашивала одежду. Я приспособилась, он болтал, а я научилась отключать себя. (потом я научила этому его будущую жену, по иронии судьбы, учившуюся на курс меньше и жившую с моим будущим мужем в одном городе. Так что нам бог велел дружить семьями. Когда мы с Олегом рассказываем наши приключения, эта спевшаяся парочка-мой муж и жена Олега, обещают нас отлупить совместными усилиями по одиночке. Просто так. На будущее.) Олег долго отказывался, не брал дорогой мобильный, но, как говорил мой воспитатель: -Втора, ты и мертвого у болтаешь. Итак, у меня появилась первая в жизни мобильник. Олег объяснял, как им пользоваться, как заряжать, но я ничего не поняла, я была в эйфории, что у меня появилась эта блестящая, светящаяся всеми цветами радуги, вещь. Отправление Ракеты, задерживалось. Олег все благодарил и благодарил меня, обещал вернуть деньги. Правильно, главное пообещать. Сколько по жизни мне подобных обещаний пришлось скушать. Ракета быстро уплывала, он долго махал рукой…Вскоре катер скрылся за горизонтом…Через пару минут зазвонил мобильник…мой мучитель был во всеоружии… Я все-таки чувствовала себя усталой, опустошенной, да и какая – то тревога налаживалась за Цыгана, за Гюрду. Два сумбурных дня, проведенных с Энергодарцем, полностью высосали из меня всю жизненную энергию. Утренние пробежки, не давали ожидаемого результата, я почему-то продолжала поправляться, постепенно перешла на следующий размер одежды и чувствовала себя такой коровой…Все и всех к черту-на море. Хочу на море. Пол жизни уже прожила, а море видела только на фотографиях и голубом экране. На следующий день я уже гуляла по вечернему Бердянску. Какой красивый и уютный городишко, я мгновенно влюбилась в его набережную, всю усыпанную причудливыми добрыми памятниками, оригинально изогнутыми фонарями, везде обилие цветников и люди…, этот маленький отдыхающий народ, прыгающий вокруг обилия неземной красоты, разноцветными шариками с переливами колокольного смеха. Для меня Бердянск так и остался в памяти городом радостных колокольчиков. А море?
– Вы спросили– Море? А что море-Много воды-, как говорил Михалыч. Чем привлекательны эти небольшие города-курорты, что здесь можно встретить столько экзотики, неожиданно, незапланированно. По небольшим уличкам ездили розовые кабриолеты с обнимающимися и целующимися мужчинами. Олег по телефону их назвал голубыми или голубцами, не помню, но голубцы в столовой я брать на всякий случай прекратила. Они мне и раньше не нравились, я всегда ела голубцы мясо отдельно, а капусту…оставляла на тарелке. Эти голубые, оказывается, тоже оставляли много капусты на курортах. Кто им её только выращивал? (Как-то по телевизору мелькнул один из сыновей знаменитого украинского миллиардера. Вроде и одет, как полагается, по молодежному, но с этой прической, ужимками, выглядел не мужиком, а элитной проституткой. Спаси меня бог от таких наследников. Мне эти мажоры в жизни потом столько на паскудили. Инфантильные злобные твари. Они наверно интуитивно чувствовали свою неполноценность и отыгрывались на нормальных людях. Веселились, развлекались, Гады. Сколько судеб и жизней перекалечила эта золотая молодежь!) Недалеко от квартиры, которую я снимала, прямо на пляже в палатке жил мужчина лет сорока, с косичкой на голове (такой мощный лошадиный хвост), и настоящим лемуром (такое чудо, с большими когтями, ходит на четырех лапах, как медведь, мяукает, как кошка и больше похож на кошку, размером с хорошую рысь). У мужчины на руке был выколот якорь; бывший моряк, -подумала я, оказался –художник из Питера. Лемура он водил на поводке, заходя в магазин, привязывал это существо, где ни будь за поручень. При отсутствии хозяина, лемур вспоминал, что он все же обезьяна и начинал дергать и грызть кожаный узелок поводка. Жизненное кредо этой не до обезьяны, не до кошки просматривалось без ментала, оно (существо) нацелено было любыми путями смыться. При появлении хозяина, оно, как ни в чем не бывало смотрело на прохожих, на обступивших ее детей и издавало вполне миролюбивые звуки. По пляжу иногда маленькими толпами с свирелями и небольшими бубнами проходили кришнаиты, молодые бабки назойливо предлагали религиозную литературу, со странными названиями. Типа того, возьми бесплатно, прочитай, и у тебя башню снесет, сам потом принесешь в молитвенный дом все, что нажил. Мне в открытое окно подбросили несколько журналов, я поинтересовалась. Явно спецы с текстами поработали (видны были обороты зомбированния. Многовековой опыт египтян оказался востребован.) Время от времени на пляже можно было встретить иностранных туристов. Они были странные: -шумно разговаривали на разных языках, громко смеялись, затрагивали вальяжно развалившихся на надувных матрасах соседей, строили огромные замки из песка, устраивали массовые волейбольные побоища, много и весело плескались, еще больше фотографируя. Фотоаппараты и мобильные телефоны они не выпускали из рук, даже когда играли в футбол или волейбол. Эти пляжные неандертальцы прибегали толпой рано утром, захватывали огромную территорию и буквально всех прибывающих на пляж окунали в свою карусель, из которой очень тяжело было выскользнуть. Тебя, просто, из прожаренного на солнце дохляка, в худшем случае, делали членом команды игроков, в лучшем-тоже членом команды, но зрителей. От болельщиков хоть можно было удрать. Чем выше подымалось солнце, тем быстрее угасал энтузиазм как иностранцев, так и тех, которые себя к ним не относили. Пляжи пустели. Под зонтами оставались, поддерживать температурный баланс, любители холодного пива. Они чем-то были похожи на перекормленных Медузой пингвинов, такие же толстые и неуклюжие. Их даже море не хотело принимать в свои объятья, выталкивало на берег, перекатывая по ракушкам и мелким камням, обдавая и забрызгивая морской пеной, похожей на пивную. Это самая безобидная категория отдыхающих, которая не ласкала глаз похотливых молоденьких девушек, к каким я себя и причисляла-18летняя баба Яга. (после этих бердянских гермафродитов, я себе дала зарок, никогда не пить эту горькую мерзость, которая из нормальных людей делает хрен знает, что…не мышонка, не лягушку, а не ведомую зверюшку. Представила, как целовать такое…Рядом, лежит, сопит-любитель «Балтики», наказал меня бог ненаглядным. Правда Пингвином ему не светит возродится, душу вытрясу из него на стадионе, выпотрошу и скажу, что, такое и было. Люблю я его заразу!) От Моря на третий день я стала уставать. Мне здесь до чертиков все надоело, каждый день был похож на предыдущий, менялись отдыхающие, в большем числе, заглядывающие на пляж транзитом. Я запаслась кремом от загара, за три дня активной волейбольной жизни, мои плечи превратились в рубище. Чтоб избежать участь молодой и, еще надеюсь, симпатичной змеи, я и купила крем в косметическом магазине. Бедный лемур, привязанный к колышку палатки, напротив моих окон, обхохатывался, видя, как я, применяя все обезьяньи повадки, стараясь выгнутся так, что позавидовала любая бы гимнастка. И все эти усилия были направлены только на то, чтобы равномерно размазать солнцезащитный крем по поверхности моего, тщательно поджаренного, тела. Невольно полюбовалась собой в Магазине. От прошлой Вторы, в этом прокопченном цыпленке, остались одни зубы. Байкеры издали приветливо махали и проезжая мимо, сигналили. Из окон ближайшего пансионата, слышен был зачаровывавший шлягер: -Ну что, красивая, поехали кататься…Ноги уже по привычке несли на пляж. Сегодня, обычно приветливое море, показало характер. Было не жарко, солнце, то выныривало, то снова ныряло в облака, кучно расположившиеся над бурлящим морем. Разгулявшиеся волны разбрасывали морскую капусту и еще много мелких водорослей по мокрому пляжному песку. Людей было мало, даже любителей пива, сдуло вместе с морской пеной. По пляжу мотался отвязанный лемур, играя с набегающими волнами, то догонял волну, то от нее улепетывал, издавая панические крики, к которым я, не так быстро, но уже успела привыкнуть. В первый день ночевки, я проснулась от его крика с хохотом, после этого я поняла, что все звуки, издаваемые шакалами в горах Кавказа, они подслушали у этих полу кошек, полуобезьян. Пол Питера наверно собирает деньги для художника, чтобы хоть на летний период выгнать его на море, к черту на кулички, лишь бы хоть немного отдохнуть от этого ночного ужаса, от преследующего детей и взрослых приступов ночного лунатизма, а зачастую и диареи. Все бельевые веревки близ лежащих домов маленького курортного городка, по утрам были завешаны свежевыстиранными простынями. Местным жителям была привита терпимость даже к сверх скандальным отдыхающим, царила атмосфера вежливости и толерантности. (Никогда не забуду хамства и издевательства, с которым пришлось столкнуться детям, полуголодным, замученным, испуганным, выгнанным милицией из вокзала, и они решили попросится в Запорожскую гостиницу, хоть на сутки. До сих пор помню лицо той женщины администратора, со стоявшей неизменно табличкой: -Мест нет. Она с такой брезгливостью назвала нас, не русским словом, -жебраками. С тех пор я ненавижу украинский язык.) Наконец нашла на безлюдном пляже место, не залитое морем, только расположилась, как снова зазвонил телефон, я его просто таскала с собой, как аксессуар -должен быть, позвонить мог только Олег, в телефоне забит только его номер, который сам он и забил, как молотком прочно и навечно. Иногда я нисходила к нему, чтобы поболтать ни о чем, но вода и камень точит, задрал он своими приготовлениями к экзаменам и все же уговорил на поступление в туристический институт. Эх Втора, Втора-знаний ноль, на что рассчитывать, так, ради развлечения только. Готовиться я не собиралась, там же все равно, конкурс…Мама не горюй! Но ненароком стала присматриваться к гидам, сопровождающих туристов. В основном это были девушки-киевлянки, вели себя приветливо, но независимо, смотрели на всех и на все свысока. Разговаривали штампами рекламы туристических компаний; в кафе, постоянно находились в зоне особого внимания, превращая еду, из простого и широкодоступного сервиса, в какой– то мифический отработанный годами ритуал, с которым японская чайная церемония не годится и в подметки. В этом ритуале не было мелочей, если палец правой руки, держащей небольшую чайную чашечку, отставлен слегка в сторону, то это так и должно было быть, никогда этих девушек не видела, забравшимися и развалившимися на высоких стульчиках перед стойкой бара. Они всегда, едва касались высоких стульев, подчеркивая красоту выхоленных бедер, лишенных даже намека на целлюлит, тонкость и изящество своих ног. Никогда, повторяла преподаватель по этике, Вы меня слышите, никогда не кладите локти на стойку бара. Стойка – бара-это такой же инструмент, как молоток, топор или зубило. Если вы не запомните и не вдолбите в свои головы это правило, то забудьте, что учились в нашем институте. На стол можно было положить только кисти рук, поддерживая беседу и всегда смотря улыбаясь на своего собеседника. На начальных курсах мы прикалывались, на практических занятиях по этике, осторожно и тихо провоцируя наших малочисленных однокурсников, когда, изогнувшись за столом буквой ЗЮ, как предписывает строгий инструктаж, мило улыбаешься и смотришь на такую же довольную рожу партнера, резко корчишь удивленное лицо и испуганно просишь, чтоб парень застегнул ширинку. Срабатывал эффект Брондукова (помните такого артиста: -Мне Афоня рубль должен.) и кофе из рук собеседника, невзначай, выплескивалось на стол, на штаны, партнер красный, как рак отчитывался перед строгим преподавателем, уже заочно готовясь к пересдаче экзамена по этике, из-под стола показывая мне кулак. Я, также улыбаясь, медленно встаю из-за стола, подаю зачетку. Зачет принят. Медленно подхожу к двери, и изо всех сил несусь в сторону улицы, услышав за спиной рев «обезумевшего быка». Потом однокурсницы вполне серьезно интересовались, что я такого страшного сделала, что партнер уписался за столом? Один кадр месяца два дулся, пока не перевелся в другой институт, не связанный с туристическим бизнесом. Говорят, что в последствии из него неплохой программист получился, даже одну из своих знаменитых программ назвал: -Вендетта Вторы. Специалисты говорят, что, работая по этой программе, получалось по цифрам подъема каких-то индексов, приблизительно такой эффект, как с опрокинутым кофе, что конкурирующей компании, севшей вам на хвост, хотелось только одного, быстро догнать и убить любого имеющего отношение к этим индексам. Наверно этим компаниям так же приходилось пересдавать экзамен по этике.
Конец ознакомительного фрагмента.