Вторая кожа
Шрифт:
— Взгляните на эти дыры, — сказал врач с благоговейным ужасом. — Точно в область сердца! И кровь выглядит совсем как настоящая!
— Она и есть настоящая, — ответил Лаймон. — Это куриная кровь. — Он просунул палец сквозь дыру в рубашке Кроукера. — Как ты себя чувствуешь? Болит там, куда попали пули? — Зная возможности Чезаре Леонфорте, ни Лью, ни Веспер не захотели иметь дело с полицейским департаментом Майами. Рико установил дистанционно управляемые мини-заряды, которые разрывали прикрепленные к жилету пластиковые мешочки с кровью, чтобы создать впечатление, что пули, выпущенные
Кроукер сморщился и ответил Лаймону:
— Чувствую себя так, будто у меня сердечный приступ. — Он медленно сел. — Я бы не рекомендовал тебе проделывать со мною такое часто, когда-нибудь это плохо кончится.
Пока врач, сняв с него рубашку, исследовал левую сторону груди, Лью не шелохнулся.
— Синяки очень обширные. Извините, я поверну вас немного. — Он покачал головой. — Кожа даже не повреждена. Поразительно! — Он начал собирать инструменты. — Хотите болеутоляющего? К вечеру синяки вас начнут беспокоить.
— Нет, спасибо, — ответил Кроукер. — Эти таблетки только замедлят мою реакцию.
— Как хотите. — Врач поднялся. — Да, кстати, можно посмотрю? — Он указал на биомеханическую руку детектива.
— Разумеется, — ответил Лью, — почему бы и нет? — Он наклонился и, сжав сделанные из титана и поликарбоната пальцы, пробил кулаком кузов «скорой помощи».
Врач подпрыгнул, как будто его ужалили, а водитель крикнул с переднего сиденья:
— Что там, черт возьми, случилось?
Остолбеневший, как от удара молнии, врач уставился на образовавшуюся в кузове дыру.
— Ну и дела... — пробормотал он.
— Ладно, вы удовлетворили свое любопытство, — буркнул Лаймон, отстраняя врача с дороги. — Мне нужно заняться делом. — Он склонился над тяжелой черной сумкой и начал в ней рыться. Рико был еще молод, строен и со своими большими, шоколадного цвета глазами, короткой стрижкой и тоненькими усиками выглядел весьма привлекательно. Он знал свое дело, делал его с удовольствием и был очень изобретателен. Кроме того, что немаловажно, он был местным.
— Отлично, — произнес Лаймон, вынимая каучуковый нос, — когда я закончу, даже родная мать тебя не узнает. — Он помахал носом: — Как тебе кажется, нормально выглядит?
Кроукер пожал плечами:
— Тебе видней.
— Ты чертовски прав, — сказал Рико. — И самое замечательное то, что в левой ноздре запрятано миниатюрное наводящее устройство, так что не советовал бы тебе сморкаться. — Он сделал жест рукой. — А теперь ложись на спину и веди себя смирно. Я должен снять с тебя гипсовую посмертную маску, чтобы убедиться в том, что все протезы, которые я приготовил, подойдут к твоему лицу.
— Посмертная маска, — усмехнулся детектив, удобнее устраиваясь на носилках и прислушиваясь к тому, как свистит ветер в дыре, которую он проделал в кузове автомобиля. — Сейчас это звучит для меня очень подходяще.
После того как Тецуо Акинага, оябун клана Сикей, был освобожден из тюрьмы, он не пожелал вернуться к своим многочисленным делам, потому что полагал, что после смерти Наохиро Усибы, главы МВТП, дела эти стали до некоторой степени опасны. Убийство Усибы заказал он, Акинага, потому что тот был на стороне Микио Оками и, следовательно,
Мрачное состояние Тецуо усугублялось еще и тем, что ему было нанесено публичное Оскорбление — Танака Джин арестовал его в присутствии множества людей в о-фуро — общественных банях, которые построил его отец. Не мог простить он прокурору и своего унизительного предварительного заключения.
В своем доме Акинага решил не появляться, и, войдя в одну из десятка квартир, которые он содержал по всему Токио, Тецуо первым делом сорвал с себя стоящий 3500 долларов импортный костюм, бросил его в раковину на кухне, облил керосином и поджег.
Он смотрел на разгорающееся пламя и чувствовал, как горят его щеки, щеки лица, которое он потерял. Все, что его прежде окружало, стало непригодным для использования. Подобно священнику, церковь которого подверглась осквернению, Акинаге некуда было идти. Пришлось забраться в эту крысиную нору, анонимное жилище, которое не обладало никакой эстетической ценностью. И если дальше продолжать сравнения, то он походил на священника, вынужденного отправлять службу в вестибюле офиса.
Пламя полыхало, разбрасывая искры, разгоралась и ярость Тецуо. В нос ударил запах горелой ткани и пота, и его чуть не стошнило. Он стоял обнаженный на своих сильных, кривых ногах, вцепившись в теплый фарфор раковины, и думал только о мести. Акинага был таким тощим, что походил на узника концентрационного лагеря. Ему было лет сорок пять, но власть и могущество оставили на нем свой след, поэтому выглядел он гораздо старше своего возраста. Вопреки моде Тецуо носил длинные волосы, которые уже давно поседели, он заплетал их в самурайскую косу. Его глубоко посаженные глаза казались непроницаемыми. В общем, Акинага был человеком жестким, он умел держать и наносить удары, ни у кого ничего никогда не брал, но никому ничего и не давал, не верил ни во что, считая необходимым стоять в стороне от этого безумного мира.
Когда его костюм почти догорел, Тецуо услышал, как в замке повернулся ключ. Акинага не оглянулся, потому что знал, кто это может быть. Кроме него, ключ от этой квартиры был только у одного человека.
— Налить тебе что-нибудь выпить? — спросила Лонда голосом, от которого у любого мужчины возникало желание немедленно лечь с ней в постель.
Он не ответил, глядя на язычки угасающего пламени, вспоминая страх, который он испытал, когда представители власти заперли его в кутузку и он услышал, как тяжелая стальная дверь захлопнулась за ним, увидел тюремную решетку и понял, что мир для него сжался до размеров камеры.
Даже когда он убьет Танаку Джина — а это произойдет очень скоро, — он все равно не простит ему того, что тот заставил его поддаться парализующему страху. Тецуо тогда почувствовал себя беспомощным перед служителями закона, Которых он презирал, и это больше всего выводило его из себя.
Лонда подошла к Акинаге сзади, обмотала свои длинные волосы вокруг его шеи и за них потянула его от раковины, от края пропасти, где жили страх и месть.
— Мне нужно принять ванну, — сказал он.
— Потом. Когда я закончу с тобой, ты будешь пахнуть еще сильней.