Вторая молодость любви

Осипова Нелли

Вторично Таня посетила его уже по долгу студентки, которая обязана была завести собственную историю болезни, куда следовало записать не только то, что имелось в клинической официальной истории, но и подробнейший анамнез, то бишь историю заболевания, всякую отягощенную наследственность, как принято называть те болезни, которые вслух неприятно произносить, потом полагалось самостоятельно прослушать, прощупать, простукать, определить все границы и консистенцию внутренних органов, измерить давление, посчитать пульс. В конце концов, нужно убедиться, права ли Лилька, говоря, что

у него могут быть разные дефекты, хотя это, конечно же, шутка. На самом деле она ждала и боялась той минуты, когда склонится над Михаилом, прикоснется к нему, станет поворачивать с боку на бок, усаживать, вновь укладывать…

После короткого опроса по заданной теме педагог отпустил студентов к их пациентам. Ребята быстро разошлись по палатам. Таня на секунду приостановилась у приоткрытой двери в палату Михаила и, постучав, вошла.

Он сидел на кровати в пижаме, опустив ноги на пол, и читал газету.

— Ко мне входят без стука, — сказал он, не отрываясь от газеты. — Вы же здесь хозяйка, а я — подневольный гость.

— Здравствуйте, — тихим голосом произнесла Таня. Она мысленно представляла Михаила лежачим, слабым, молчаливым и была удивлена такой переменой к лучшему. — Сегодня я не хозяйка, а студентка… Извините, но я пришла по вашу душу — мне нужно выполнить задание, обследовать вас…

— Так ведь уже вроде палатный врач…

— У нас академия, не просто больница, поэтому студенты должны учиться, вернее, научиться… — Она запуталась.

Михаил отложил газету, улыбнулся — странно, губы у него уже не обметаны, а за ними сверкнули белые зубы, и были в этой улыбке и озорство, и вызов.

— Для вас я готов стать подопытным кроликом. Приказывайте, что я должен делать.

— Для начала, пожалуйста, ложитесь и снимите пижаму, чтобы я могла вас прослушать, — уже почти не робея, произнесла Татьяна.

Процедуру обследования часто прерывал сильный кашель, после чего на лбу больного появлялась испарина. Он промокал ее небольшой махровой салфеткой, каждый раз извинялся, но на попытки Тани отложить все до следующего занятия мотал головой, приговаривая:

— Ешьте мое мясо, пейте мою кровь, но уж валяйте сразу, а то поправлюсь, и нечего будет вам выслушивать. Я ведь для вас представляю интерес, пока я болен, не так ли?

Танька смутилась, но быстро нашлась:

— Не совсем так. Ваши легкие — безусловно, но человечески мне всегда интересно — кто мой пациент, какой он.

— Что, так сразу взять и все вам выложить? — спросил он с иронией и тут же раскашлялся.

Татьяна взяла салфетку и сама протерла ему лоб. Рука ее дрожала.

— Нет, нет, ну зачем же так… Просто обыкновенное общение. Кстати, без этого настоящий врач не может обойтись, потому что в личности больного часто заключен ключик и к болезни, и к лечению.

— Да вы рассуждаете как врач, а не студентка. Это вам, я думаю, ночные дежурства помогли понять, не так ли?

— И они тоже. Но в основном — мои родители. Я из медицинской семьи.

— Значит, мне повезло. Когда ваше следующее дежурство?

— Завтра. Может, вам что-нибудь нужно, что-то принести? — спросила Таня.

— Да

вы что! У меня таких два будущих киношных гения на побегушках, что с моими запасами я мог бы прожить здесь месяц, как в осажденной крепости. Но все равно спасибо большое за предложение.

Когда Таня закрыла тетрадь и, попрощавшись, собиралась уходить, мельком увидела себя в стоящем на тумбочке зеркале — лицо пунцовое, глаза горят, ей бы самой впору утереть лоб и щеки той самой махровой салфеточкой, что пахла им, Михаилом. Она быстро подошла к двери, буркнула:

— До завтра. Поправляйтесь.

— А поцеловать? — неожиданно услышала она за спиной. Голос прозвучал протяжно-певуче, совсем как в мультфильме.

Танька обернулась.

Михаил вновь сидел, опустив ноги на пол, и улыбался.

Она подошла к нему и поцеловала.

Поцелуй пришелся в губы…

Дома, в лифте, она встретилась с Галиной, которая давно не показывалась у них. Таня, хоть и была возбуждена событием в клинике, не могла не заметить странную перемену в соседке: глаза потухшие, ввалившиеся, как у Михаила в первую ночь, рука, которой она нажала на кнопку лифта, показалась исхудавшей и какой-то костистой, а ведь руки у Галины всегда были изумительной красоты и всегда ухожены так, будто не знали они ни стирки, ни готовки.

— Тетя Галя, вы больны? — не удержалась Таня от не очень тактичного вопроса.

— Да-а… — махнула та рукой, — стоит ли и в институте, и дома говорить о болезнях? Презрим это богомерзкое занятие. Если не очень торопишься домой, зайдем ко мне, поговорим, я тебя накормлю вкуснейшим салатом и голубцами из виноградных листьев.

В ее предложении содержалась скорее просьба, а не приглашение, что-то буквально молящее звучало в ее голосе. Таня почувствовала мгновенно, как Галине не хочется возвращаться одной в пустую квартиру.

— С удовольствием, — отозвалась она. — Дома у нас никого — мама на вечернем приеме, а папа собирался на встречу однокурсников.

— Чего это они собираются в будний день?

— Это еще только оргкомитет. Им предстоит просмотреть старые списки, сообщить всем иногородним, даже уехавшим за границу. Потом они капустник станут придумывать. Так что сама встреча будет еще не скоро, после Нового года, даже, наверное, весной. Мамин курс тоже собирается — кажется, в марте. Папа отмечает двадцатилетие выпуска, а мама — пятнадцатилетие.

Они вышли из лифта, вошли в квартиру, скинули шубы. Галина пошла на кухню, вымыла руки и стала разогревать ужин.

— Мой руки в ванной и накрывай на стол. Давай прямо на кухне, не возражаешь?

— Конечно, тетя Галя! Что я — гость званый, что ли? — ответила Танька и вспомнила выражение Михаила — «гость подневольный».

За маленьким кухонным столиком, в тепле и уюте, наевшись непривычно вкусных голубцов, Танька разомлела — весь день в напряжении ожидала встречи с Михаилом, потом этот осмотр, когда каждую секунду хотелось обнять его, прижаться, а он послушно выполнял все ее просьбы: откройте рот, закройте рот, вдох, выдох, кашляните еще раз, живот мягкий, не напрягайте…