Вторая невеста
Шрифт:
Она замолчала. Смотрела, улыбаясь, на Федора. Покачивала головой.
— А ночью мы пили холодное вино на веранде, помните? Светила луна… Итальянцы говорят, что луна притягивает мужчину к женщине. Я чувствовала, что нас тянет друг к другу… Помните, Федор? Но это оказалось ложью, к сожалению.
Я, наверное, проклята. Вся наша семья… Меня снова предали. Вы оттолкнули меня. Но я поняла одну вещь, Федор! Человек может пересилить судьбу! Отряхнуть прах прошлого со своих подошв и начать снова…
И я знаю, как я это сделаю.
А я улечу домой! Расплатившись с долгами, оставляя за собой один лишь пепел. И уверяю вас, Федор, провожать меня в аэропорт приедут итальянский консул, мэр вашего паршивого городишки, местная богема — пьяный по обыкновению Виталя Щанский, и серьезный дурак Башкирцев, и хулиган с купеческим размахом Речицкий, и непременно этот липкий репортеришка, ваш друг Добродеев. Все будут жалеть меня — как же, я потеряла единственного брата и… любимого человека. Вас, Федор.
Я буду в черном… Впрочем, я всегда в черном. А Добродеев будет врать всем, что он мой друг. Они все будут врать обо мне — я стану любимой городской легендой. Народ валом повалит на выставку и в музей — смотреть на мои картины.
Это называется уйти, громко хлопнув дверью. Поверьте, Федор, хлопок будет оглушительным.
Огласки, разумеется, не избежать, но знаете, Федор, я подумала и поняла, что это — реклама, а рекламы плохой не бывает, реклама хороша любая. Толпа рванет покупать картины сумасшедшей мадам Корфу, чей сводный брат, маньяк-убийца с божественным голосом, сгорел живьем в пожаре, который сам же и устроил. Цены взлетят до астрономических высот.
Я буду постоянно в черном, буду отказываться от интервью, стану посещать церковь и молиться за погубленные души, за мной всегда и везде будет тянуться шлейф тайны и слухов…
Она с улыбкой смотрела на него.
— Время прощаться, Федор. Мне искренне жаль, что у нас ничего не получилось и мы не будем бродить по кривым улочкам старого Рима, держась за руки, не будем пить кофе в уличном кафе… Жаль. По-моему, я говорила уже, что мой покойный муж терпеть не мог уличных кафе. Я усядусь на старый облезший стул на теневой стороне, закажу капучино, буду пить неторопливо, маленькими глотками, глядя на толпу… в одиночестве. Странная, сумасшедшая, талантливая и трагичная мадам Корфу. Обещаю вспоминать о вас, Федор. Мне искренне жаль, что так получилось. Вы предатель, Федор, вы тоже, но я вас прощаю.
Кстати, на лужайке перед своим домом в Чеккано я повторю композицию
Никто ни о чем не догадается! Я уже окончательно решила — назову это «Прощением». Возможно, я позволю сфотографировать себя на фоне «Прощения» для какого-нибудь гламурного издания. На снимке я буду опять в черном, с длинными светлыми волосами — тонкая, беззащитная, убитая горем мадам Корфу, пережившая ужасную личную трагедию, но тем не менее нашедшая в себе силы жить дальше… Для которой на свете осталось только одно утешение — творчество. И тут же страничка с каталогом названий и прайс-лист.
Я поняла, что избранный человек делает себя сам, он планирует, творит картину своей жизни и сметает с пути все, что ему мешает. Знаете, Федор, судьба за меня! Подумайте, сколько роковых случайностей совпало. Они заплатили за все. Вы все заплатили за все. Никто не остался безнаказанным. И теперь я пойду дальше. Дом, правда, жалко, его строил отец… отчий дом! — Она развела руками, вздохнула. — Но ничего не поделаешь, чем-то нужно жертвовать. Прощайте, Федор.
Она наклонилась над ним, коснулась губами его лба и стремительно вышла из комнаты.
Слова Майи доносились до Федора будто сквозь ватную подушку, он не все понял — восприятие его было заторможено, он по-прежнему не мог двинуть и пальцем, он не ощущал своего тела, только холод. Он попытался поднять руку, но она ему не повиновалась. Мысли тяжело ворочались… о том, что нужно заставить себя встать… встать… пойти… позвать… сделать… что-то… Сергей привез Максима… верный пес… черные шары как вороны… восемь… Почему восемь ?
Майя… двое в шаре… шар летит… цветочные гирлянды… жених и невеста… мощный стержень лилии вуду, запах тления…
Глава 28. Проклятие. Финал
Федор пришел в себя от того, что его звонко шлепали по щекам и приговаривали:
— Н-ну, Алексеев, д-давай! Очуняй! Да что ж ты, как салага, прости, Господи! Н-ну!
Новый шлепок, и водопад холодной воды. Федор открыл глаза и увидел над собой оскалившееся в волчьей улыбке лицо… дьявола. Черного, с блестящими белками глаз и волчьими зубами. Инстинктивно Федор попытался прикрыться рукой.
— Живой! — обрадовался дьявол. — А я уже д-думал, летальный исход! В рубашке родился. Рука вот только малость обгорела. Ну д-да ничего, до свадьбы заживет. Встать можешь?