Вторая смена. Работающие семьи и революция в доме
Шрифт:
Мужчины и женщины, которых я описываю, по-видимому, формировали свою гендерную идеологию путем бессознательного синтеза определенных культурных идей и чувств по отношению к своему прошлому. Но в то же время они развили эту идеологию, исходя из возможностей, которые у них были. Некогда в юности они сравнили свои личные «активы» с возможностями, имеющимися у мужчин и женщин их типа. Они увидели, какая гендерная идеология лучше всего подходит к их обстоятельствам и – часто независимо от своего воспитания – идентифицировались с определенной версией мужественности или женственности. Для них она «имела смысл». Она помогла им «чувствовать себя теми, кто они есть». Например, женщина оценивает свое образование, ум, возраст, обаяние, сексуальную привлекательность, тип сексуальности, потребность в содержании, устремления и соотносит все это с пониманием того, на что женщины вроде нее могут рассчитывать на рынке
Когда мужчина пытается применять свои представления о гендере к жизни, он, сознательно или бессознательно, следует гендерной стратегии [9] . Он намечает курс. Он может стать «суперпапой» – много работать и укладывать спать ребенка поздно вечером, чтобы успеть провести с ним время. Или может пораньше возвращаться с работы. Или сократить количество бытовых забот и проводить меньше времени со своими детьми. Или же он может пытаться активно помогать жене разделить вторую смену.
9
Понятие гендерной стратегии – это переделка понятия стратегии действия, предложенной Энн Свидлер (Swidler A. Culture in Action – Symbols and Strategies // American Sociological Review. 1986. Vol. 51. P. 273–286). Свидлер пишет о том, как индивиды используют аспекты культуры (символы, ритуалы, истории) в качестве «инструментов» для создания линии поведения. Я здесь сосредоточусь на аспектах культуры, влияющих на наши представления о мужественности и женственности, и на нашей эмоциональной подготовке и эмоциональных последствиях наших стратегий.
Термин «стратегия» относится и к плану действий, и к эмоциональной подготовке к реализации этой стратегии. Например, мужчина может заставить себя задушить свои карьерные амбиции, чтобы посвятить себя детям, или не обращать внимание на милые детские просьбы, закаляя себя для конфликтов на работе. Он может сделаться нечувствительным к просьбам жены или же стать тем родителем, который подбегает к ребенку, когда тот зовет на помощь.
Я пыталась распознавать трещины в гендерной идеологии, конфликты между разумом и чувствами и эмоциональную работу, необходимую для того, чтобы соответствовать гендерному идеалу, когда внутренние потребности или внешние условия делают это сложным.
По мере развития этой социальной революции проблемы семей с обоими работающими супругами будут не уменьшаться, а увеличиваться. Если мы не можем вернуться к традиционному браку и не хотим в отчаянии махнуть рукой на брак в целом, очень важно понимать его как магнит, притягивающий к себе проблемы забуксовавшей революции, и понимать гендерные стратегии как основную динамику брака.
Взаимодействие между гендерными идеологиями мужчины и женщины предполагает более глубокое взаимодействие между его благодарностью ей и ее благодарностью ему. Ибо в том перетягивании каната, каковым является брак, идентичность людей влияет на представления о даре. Если мужчина считает более высокий заработок супруги противоречащим его идеалу мужественности, то его согласие «терпеть» это может выглядеть как его дар ей. Но муж также может испытывать те же чувства, что и один из моих информантов: «Когда моя жена начала зарабатывать больше меня, я подумал, что напал на золотую жилу!». В этом
Когда я наблюдала за парами у них дома, я начала понимать, что они часто на ходу придумывают семейные мифы – версии реальности, скрывающие глубинную истину, чтобы избегать напряжения в семье [10] . Эван и Нэнси Холт справлялись с неразрешимым спором, связанным с распределением работы по дому, при помощи мифа о том, что теперь они «делили ее поровну». Другая пара, неспособная признать конфликт, стала верить, что «мы не дискутируем о том, кто берет на себя выполнение домашних обязанностей, мы и без того слишком заняты нашими карьерами». Еще одна пара была убеждена, что муж по рукам и ногам связан карьерой, потому что «этого требовала работа», тогда как на самом деле за этим скрывалось то, что они с женой друг друга избегали. Не всем парам требуются семейные мифы. Но когда они возникают, то, по моему мнению, зачастую нужны, чтобы справляться с ключевыми конфликтами, которые так или иначе связаны с длинной рукой забуксовавшей революции.
10
Термин «семейный миф» я позаимствовала в: Ferreira A.J. Psychosis and Family Myth // American Journal of Psychotherapy. 1967. Vol. 21. P. 186–225.
Спустя некоторое время после того как я начала интервьюировать пары, я стала предлагать семьям, которые этого хотели, мою интерпретацию того, как они встраиваются в общую картину, которую я наблюдаю, и какие, на мой взгляд, у них были стратегии для решения проблемы второй смены. Очень часто пары с облегчением узнавали о том, что не одиноки, и получали стимул начать диалог об истоках своих бед.
Многие пары из этой книги работали допоздна и имели очень маленьких детей: в этом отношении им выпала нелегкая судьба. Но в одном кардинальном отношении им повезло больше, чем большинству супружеских пар в Америке: большая часть из них принадлежала к среднему классу. Кроме того, многие работали в компании, которая проводила прогрессивную политику в отношении персонала, не скупилась на зарплаты и премии. Если уж этим парам из среднего класса с трудом удавалось жонглировать работой и семьей, что говорить о многих других семьях по всей стране, которые меньше получают, у которых более жесткий график, менее стабильная или оплачиваемая работа и которые не имеют хороших детских садов.
Мы с Энн Мачун начали проводить интервью в 1976 году и закончили большинство из них к началу 1980-х. Я закончила в 1988 году. Около половины моих более поздних интервью были продолжением контактов с парами, с которыми я говорили ранее, другая их половина были новыми.
Что изменилось в период с 1976 по 1988 год? На практике немногое. Но в то же время кое-что поменялось. Больше пар хотели делить домашний труд и воображали, что они делят его. Дороти Симс, директор по персоналу, воплотила в себе эту новую смесь идеи и реальности. Она охотно объясняла мне, что они с мужем, Дэном, «занимались поровну всей работой по дому» и что они «в одинаковой мере ухаживали» за девятимесячным сыном Тимоти. Ее муж, продавец холодильников, с энтузиазмом отнесся к ее карьере и скорее радовался ее высокой зарплате, чем пугался ее. Он заставлял ее учиться читать океанские карты и подсчитывать процентные ставки (чему она до тех пор учиться не хотела), потому что в наши дни «женщина должна это уметь». Но однажды за ужином произошел показательный эпизод. Подавая ужин с курицей, Дороти передала Тимоти мужу. На коленях у отца ребенок задремал. «Как ты думаешь, когда мне уложить Тимми?», – спросил Дэн. Последовала долгая пауза, во время которой Дороти – а затем, думаю, и Дэн, – сообразила, что этот вроде бы незначительный вопрос показал мне, что это она обычно решала такие проблемы, а не он или «они». Дороти скользнула по мне взглядом, оперлась локтями на стол и сказала мужу медленно и четко: «Итак, что мы думаем?».
Когда Дороти и Дэн описывали свой «типичный день», картина их совместного домашнего труда показалась еще менее убедительной. Дороти работала в офисе те же девять часов, что и муж. Но, придя домой, она готовила ужин и ухаживала за Тимми, тогда как Дэн успевал сыграть в сквош – три раза в неделю с шести до семи (в удобное для своего партнера время). Дэн чаще читал газеты и дольше спал.
Конец ознакомительного фрагмента.