Вторая жена
Шрифт:
— Мартин возвращается домой вовремя? — спросила я.
Пейдж вздохнула:
— А ты как думаешь?
Джексон, высокий белокурый мальчик заглянул на кухню.
— Мы, ты где была?
Пейдж вышла из оцепенения, словно ее включили в розетку.
— Дорогой, как прошел день? Поздоровайся с миссис Ллойд.
У Джексона было полно новостей.
— Угадай, мамочка! — но он не мог ждать, пока Пейдж выскажет свои варианты. — Я занял второе место в тесте по правописанию!
Даже я помнила свой долг:
— Замечательно, Джексон.
Пейдж мягко взяла его за подбородок.
— Только
Я приехала от Пейдж, припарковалась и вошла в свой дом. По всей стране родители спешили домой, чтобы обнять свое потомство. Родители, нагруженные портфелями и пакетами из магазинов, пинком открывали дверь и кричали: «Я дома!». Затем на родителей обрушивался шквал детского восторга и сумбурного тепла, и они забывали о своих амбициях в детских объятиях.
Согласно расписанию на кухне близнецы были в «Милли Роу» [8] на чаепитии. Я проверила почту, где нашла томик стихов поэтессы-феминистки Эллен Блэк, у которой я недавно была. Она называлась «Происхождение нового вида». Красный носок Лукаса лежал на лестнице. Я подняла его и рассеянно разгладила. Он был такой маленький с дырочкой на пальце. Надо было подумать об ужине и закупках продуктов. Потом о Рождественском ужине для близнецов. Я составила список: сосиски, пицца, чипсы, мармелад в форме кошек, пиратских шляп и прочее. Я знала, что в следующие несколько дней мне предстояло подбирать растоптанные кусочки колбасы и чипсов с пола и ковров.
8
Сеть кондитерских магазинов.
Открылась входная дверь, и мальчики при виде меня замахали руками, как ветряные мельницы.
— Вот наша мама! — голос Лукаса звенел чистой радостью.
Его рубашка выбилась из брюк и была испачкана шоколадной глазурью. Щека Феликса была разрисована зеленой краской «Сплодж». [9] Ева шла за ними.
Феликс дернул меня за руку:
— Правда, ты настоящая наша мама?
— Конечно.
Он серьезно на меня посмотрел.
— А Лукас говорит, что Ева наша настоящая мама.
9
Краска для детских игр и праздников.
— Лукас? — я бросила взгляд на Еву, которая покачала головой. Глаза Лукаса бегали. — Милли говорит, что ее няня и есть ее настоящая мама.
Милли была их новой подружкой. Единственный ребенок разведенных родителей, она всю жизнь курсировала между двумя домами. Она испытывала чувство недоумения и злости, словно одинокая жертва кораблекрушения в море. Мальчикам нужно было чувство уверенности, поэтому я быстро нашла выход:
— Почему нам не пригласить Милли к чаю, пусть она посмотрит, какой бывает настоящая мама.
Натан приехал домой бледный и дрожащий, и я уложила его в постель. Позже я принесла ему поднос с яичницей,
— Ты себя не жалеешь.
Я поправила ему подушки, похлопала по одеялу и проверила порядок в спальне.
— У нас бушует эпидемия гриппа. — он приложил палец к запястью и проверил пульс. — Несется галопом.
Я улыбнулась в ответ:
— Это конец.
Я сидела на кровати и рассматривала его. Правда, Натан был бледен, но его волосы были густыми, ухоженными, с красивой проседью. Слава богу, он не был массивным, ширококостным или волосатым. Он не оброс жирком, и вены на руках не выступали. Слава богу, он также не храпел во сне. Его внешность и манеры были деликатными.
— Ты обследовался у врача?
Он съел яйцо.
— Пожалуй, надо.
— Я настаиваю.
— Остынь, — сказал он без всякой злобы, — я бы предпочел отдых в Корнуолле. Как тебе это, Минти? — искра мелькнула в его глазах. — Это было бы весело. Ребятам бы понравилось. Мы там все почувствовали бы себя хорошо, как в старые добрые времена.
На улице хлопнула дверца машины, дождь барабанил в стекло, но в спальне было тепло и спокойно.
Я игнорировала Корнуолл.
— Поговорим о мальчиках… О Рождественском спектакле.
— Что такое?
— Миссис Дженкинс пообещала, что Лукас будет волхвом. — Натан вопросительно поднял бровь. — Боюсь, Феликс будет только овцой.
— Что? — Натан выпрямился. — И ты ничего не сделала?
— Ничего делать не надо. — я предотвратила крушение подноса и поставила его на тумбочку. — Не надо устраивать драму. Я уверена, в следующем году Феликс будет волхвом. Может быть, даже Иосифом.
— Минти, иди сюда. — я повиновалась, и он сжал мою руку с таким ожесточением, что я вскрикнула. — Неужели ты ничего не понимаешь в наших сыновьях? Разве ты не помнишь, каково быть ребенком? Разве ты не понимаешь, как расстроится Феликс? Разве он должен в этом возрасте видеть, как его мир разлетается на куски? Бог знает, через какие испытания и ошибки должны еще мы пройти, но это не коснется наших близнецов! Пока у меня есть силы, чтобы защитить их.
Я смотрела на фигуру в постели. Теплая мирная атмосфера была нарушена.
— Ты делаешь мне больно, Натан. — он выпустил мою руку. — Не кажется ли тебе, что Феликс должен узнать, что мир несправедлив?
— В пять лет, Минти? Где твое милосердие?
— Ему почти шесть, — услышала я свой голос.
Феликс был младше на десять минут. Это было пустяком, почти ничем. Но эти десять минут давали Лукасу больше преимуществ в борьбе за первенство.
— Итак, что ты собираешься сделать, Натан? Скажешь Лукасу, что он не будет волхвом?
— Если я когда-нибудь увижу эту женщину, я сверну ей шею.
— За что, интересно? Она делает свою работу.
Последовало долгое молчание и Натан тихо сказал:
— Ну, дети могут рассчитывать на своих матерей.
Это было жестоко.
— Я смотрю на эти вещи иначе, Натан. — я взяла поднос и собиралась выйти из комнаты. — Кстати, о помощи и поддержке: ты пойдешь на спектакль?
Натан потер мочку уха, он казался теперь таким усталым, что немного напугал меня. Ему было всего пятьдесят пять.