Вторая жизнь Дмитрия Панина
Шрифт:
Самое удивительное оказалось для всех, что опекуном девочек до их совершеннолетия назначался Дмитрий Степанович Панин.
Дима уже после звонка нотариуса подозревал что-то в этом роде, и он единственный, не удивился. Он еще после звонка нотариуса понял, что пришло его время платить по счетам юности. Не зря же тот позвонил именно ему. Для остальных это было неожиданностью, для некоторых шокирующим известием.
– Значит, Свету заберешь?
– спросила Ольга Павловна - Да как же так, чужое дитя, девочка. Как можно...
– Раз папа так хотел, - сказала Наталья бабушке, -
– Тут вам ещё письмо от покойного, вот, в запечатанном конверте, оставил после оформления завещания. Нотариус подал конверт.
Дима вскрыл письмо, быстро пробежал его глазами.
Толя писал:
Раз ты это читаешь, значит, меня нет в живых.
У меня плохое сердце, с которым, тем не менее, я могу прожить и 30 лет и 3 года, это у нас наследственное, и отец, и брат, и я теперь на очереди.
Поэтому пришлось на всякий случай заранее обо всем побеспокоиться.
Я тебе советую в качестве главного администратора оставить мастера Сергея Сергеевича. Он абсолютно честный человек, кроме того, в нашем предприятии есть и его доля, так что он заинтересован, и в отличие от тебя, в деле разбирается.
Мне бы хотелось, чтобы девочки не разлучались. Если же ты всё же не решишься взять Свету, оставь её у Любови Ивановны и Андрея Ильича, только навещайте почаще.
Не знаю, что и писать в конце такого письма, пока, до встречи никак не подходит, так что просто прощаюсь.
Толя.
22
День после оглашения завещания тянулся бесконечно долго.
Светка лежала в своей комнате, съежившись в комочек. Она не спала, но не хотела ни с кем общаться, даже с сестрой.
Дима второй день пил большие дозы транквилизаторов и был в состоянии полусна, полуяви, все происходящее вокруг воспринималось им не непосредственно в тот момент, когда оно происходило, а с большим временным опозданием
Он сидел в большой комнате на диване, страдая от чувства, близкое к ревности: он был в квартире, где жили двое, Лида и Толя, его школьные друзья, и призраки их прошедшей жизни обступали его со всех сторон. И он не на секунду не мог забыть, что на месте Толи должен был быть он, и этот вариант его несостоявшейся жизни казался ему более привлекательным, чем тот, который осуществился.
Наталья ходила из угла в угол, как маятник. Первое потрясение, настигшее ее после известия о смерти отца отступило, и теперь на передний план у деятельной Натальи выдвинулись конкретные практические соображения устройства их дальнейшей с сестрой жизни. Занятая ими, она не имела времени предаваться горю и отчаянию.
Прежде всего надо было как-то определяться с жильем, Димина комната могла послужить крышей над головой только первое время, квартиру родителей она думала пока сдавать, и хотела посоветоваться с Сергеем, нельзя ли вытащить из бизнеса небольшую сумму для расширения Диминой жилплощади. Ей было ясно, что решать эти проблемы придется самой. Светланка мала, Дима непрактичен. Обдумывая все эти вопросы, она особенно остро ощущала отсутствие отца, с которым всегда можно было посоветоваться.
Телефон
– Хорошо, - сказала она, - выслушав, что ей сказали на том конце провода.
– Сейчас будем.
Панин вопросительно смотрел на нее.
– Бабушка Люба звонила. Зовет к ним пообедать и заодно поговорить.
Надо Светлану поднять, не хочется ее одну оставлять, да и пообедать ей нужно.
23
Панин чувствовал себя как человек, который вернулся в тихую гавань, чудом уцелев после кораблекрушения и обнаружив, что и тут своим чередом происходили трагедии и смерти, когда ему, выплывающему из плавающих обломков казалось, что там, вдали все в порядке.
Он сидел в на стуле в комнате, в той же комнате, на том же стуле, на котором сидел мальчишкой, и двадцать прожитых лет с той поры, когда он последний раз был здесь, сгустились, склеились гармошкой, и могло бы показаться, что их не было, если бы не присутствие Наташи и Светланы, да седина в волосах Любовь Ивановны. Лысина у Андрея Ильича сияла по-прежнему.
Разговор Любовь Ивановна начала после обеда.
– Так что ты решил?
– спросила она Панина.
– Заберем Свету и уедем, - кратко ответил Дима.
Любовь Ивановна широко открытыми глазами смотрела на Диму, потом повернулась к Свете и заплакала.
Света кинулась к ней, крепко обняла, и, сдерживая слезы, сказала:
– Бабушка, бабушка, не плачь, мы будем к вам приезжать на каникулы.
– Просто потоп, - Андрей Ильич вздохнул.
– Нелегко Любе смирится с решением покойного зятя, но он прав, лучше девочкам не расставаться. Только жить-то, я знаю, тесно будет, Антонина покойная, еще когда жива была, писала, что там одна комната в Хрущевке на пятом этаже.
Может быть, следует продать здесь квартиру?
– Мы подумаем, - сказала Наталья.
– Я разговаривала с Сергеем Сергеевичем, возможно, обойдемся без продажи. Дима думал про себя, глядя на дочь: и когда успела?
Бабушка Люба вытирала слезы, никак не могла успокоиться:
– У Ольги еще внуки есть, от старшего, а у нас кроме вас никого, Лида у нас была единственная...
Панин мучился, не знал, как спросить, знает ли бабушка Оля, что Наталья ей не родная внучка.
Решил, что лучше действовать через Андрея Ильича, тихо потянул его за рукав, шепотом спросил.
– Да знает она, ей Толя сказал, после того, как к тебе съездил.
Но она так устала от всех этих смертей, что только рукой махнула: " Ничего я про ваши дела знать не знаю и не хочу знать, Наталья моя внучка навсегда. Что ж теперь спустя 20 лет ворошить прошлое?
Так мне Толя передал.
Ночью того же дня уехали. Девочки забежали к Вороновым, простились с бабушкой Олей, но Панин не ходил с ними, считал себя виноватым, не мог прямо смотреть в глаза женщине, которая растила его дочь, а думала, что это дочь ее сына. И неважно, что сейчас ей было это было безралично, он хорошо знал крутой нрав Ольги Павловны, и знал, что тогда, много лет назад, ей было не все равно, еще как не все равно.