Вторая жизнь Эми Арчер

Пейтман Р. С.

– Представь, что ты лежишь на огромном листе водяной лилии. Как большая лягушка. Кругом вода, а тебе хорошо, сухо и спокойно… Теплое солнце греет спину… Ты слышишь плеск воды… Видишь, как бегают по воде солнечные блики. Теперь пусть их блеск сольется и превратится в ослепительно-яркий свет. Тебя относит течением… Медленно-медленно… Все ближе и ближе к свету… Тихонько, плавно… Свет уже совсем близко. Он теплый и яркий – такой сильный, что тебе хочется войти в него… Вставай со своего листа и иди на свет. Тебе хорошо и спокойно. Ты медленно идешь… в прошлое. Когда

захочешь задержаться, сядь и передохни… Дыши легонько… Легонько… А теперь… рассказывай, что ты видишь, что слышишь, что чувствуешь.

Я сижу на качелях на игровой площадке, но не качаюсь. Только отталкиваюсь ногами и чуть-чуть раскачиваюсь взад-вперед. Дана сидит рядом, на других качелях, и взлетает все выше и выше.

Она говорит, что «All Saints» ей нравятся больше, чем «Spice Girls», что они лучше и красивее. Тоже мне!

– Ты просто завидуешь, потому что я больше похожа на Беби Спайс, – говорю я ей. – Тебя, неуклюжую уродину, вообще ни в одну группу не возьмут, а уж в мою тем более!

Не надо было так говорить, знаю. Она же моя подруга. Лучшая. Вот если бы только у нее не было дедушки! Но так тоже нельзя, у меня ведь есть дедушка, почему же у нее не должно быть? Да, но мой-то дедушка не делает так, как тот. Он-то не Серый Волк.

Дана тут не виновата. И я тоже. Дана говорит, просто так вышло. Ничего не поделаешь. Наверное, она права, но мне очень хочется, чтобы все было иначе.

Я постоянно твердила ей, что надо рассказать кому-нибудь про Серого Волка. Он скоро придет и заберет нас домой, и я останусь ночевать у Даны. Мы долго не ляжем спать и будем смотреть фейерверк по телевизору. А может, и с балкона будет видно – у нее же квартира на десятом этаже! И пиццу нам дадут, и кока-колу, и конфеты. Все замечательно… Так всегда бывает после этого… того, что я так не люблю. Это… страшно и… и больно.

Не хочу туда… Хочу сказать кому-то, чтобы это все прекратилось. Сегодня канун Миллениума, а миссис Клэптон говорит, как встретишь Миллениум, так весь год и проведешь. Если не расскажу кому-нибудь о Сером Волке сегодня же, то целый год потом буду делать то, что он хочет. И еще тысячу лет.

Дана спрыгивает с качелей. Говорит, что у нее будет своя группа, получше моей. Ее будут показывать в «Самых популярных», а я буду только по телевизору на нее смотреть.

Не будет у нее никакой группы. Где она наберет таких же, как сама?

– С тобой дружат только потому, что я с тобой дружу. – Этого тоже не надо было говорить, но это правда. – А если бы ты даже и набрала группу, все равно она была бы хуже моей, потому что меня бы там не было.

Она говорит: вот как раз поэтому ее группа и будет лучше, и вообще она не хочет меня больше видеть.

– Ну и на здоровье! – Я спрыгиваю с качелей и хочу уйти с площадки.

– Эми, ты куда? – окликает меня Дана. – Не уходи! Мы же должны дождаться дедушку!

– Домой пошла! – кричу я. – А к тебе не приду.

– Как это не придешь! Договорились же. Твоих мамы с папой не будет дома.

Она права. Но если я расскажу про Серого Волка,

они никуда не пойдут, останутся дома, со мной. Может быть, заявят на дедушку Даны в полицию и его заберут.

– Я никогда больше к тебе не приду! Никогда!

Слышу смех Даны.

– Придешь. Сегодня же придешь. Куда денешься! Твои мама с папой тебя заставят.

Я оборачиваюсь и смотрю на нее. Она опять садится на качели и тихонько раскачивается.

– Минут через пять увидимся, Эми, – говорит она нараспев. – Я здесь подожду. И не тяни. Сама знаешь, дедушка ждать не любит.

Бегу домой. Срезаю путь, пролезаю между прутьями забора, вместо того чтобы идти к ближайшим воротам. Дома горит свет, хотя еще не стемнело, – значит, мама, скорее всего, делает уборку. Она любит, когда светло, чтобы каждую пылинку разглядеть. Роюсь в кармане, ищу ключ, потом вспоминаю: я же его с собой не брала. Ни к чему было. Завтра, когда я должна была вернуться от Даны, мама с папой были бы уже дома.

Звоню и жду… Может быть, у мамы там радио включено. Звоню снова. Подольше. Прижимаю ухо к двери и прислушиваюсь. Пылесоса не слышно. И радио тоже. Изо всех сил давлю на кнопку. Один длинный звонок, пять коротких. Заглядываю в щель почтового ящика, зову маму. Вижу, как она спускается по лестнице: в халате, волосы укутаны полотенцем.

Мама открывает дверь. Кожа у нее блестит, на ковре остаются мокрые следы. Вид у нее удивленный. Спрашивает, не забыла ли я что-нибудь. Говорит, она вроде бы все необходимое сложила в сумку и уже давно отдала маме Даны.

– Не пойду к Дане, – говорю я.

Прохожу мимо нее в кухню. Говорю, что хочу пить. Открываю холодильник и спрашиваю, можно ли взять кока-колы и чего-нибудь поесть.

Мама стоит в прихожей, на полпути между кухней и входной дверью. Туже затягивает на себе халат, поправляет пояс.

– Что значит – не пойдешь? – спрашивает она. – Родители Даны заболели или еще что-нибудь?

«Нет, – хочу сказать, – родители-то у нее здоровы, а вот дедушка больной. На всю голову».

Но не могу. Храбрости не хватает. Она не поверит мне. Не поверит.

– Мы поссорились, – говорю я. – Не хочу иметь с ней никаких дел.

Мама спрашивает, из-за чего вышла ссора, а когда я рассказываю, смеется. Но это не настоящий смех. Вот так же она смеется, когда я говорю, что устала и не могу мыть посуду или идти в магазин. Больше похоже на фырканье. Немного сердитое.

Она идет на кухню. Достает из холодильника банку кока-колы, отдает мне и закрывает холодильник.

– Поешь попозже, у Даны. Ее мама приготовит. А мы с твоим отцом уходим.

Открываю кока-колу.

– Я здесь побуду. Ничего не натворю. Буду телевизор смотреть.

Она говорит, что мне нельзя оставаться дома одной.

– Мне десять лет! – говорю я.

– Вот именно.

Мама кладет мне руку на плечо:

– Давай, давай, милая! Беги обратно на площадку, пока Дана там. – Она выглядывает в окно. – Еще светло, ничего с тобой не случится. Я бы тебя сама отвела, но, пока я оденусь, дедушка Даны уже уйдет.