Вторая жизнь

Трауб Маша

Мария Васильевна радовалась ремиссии, удивительной, просто поразительной, восхищалась силой воли своей подопечной, которая заставляла себя гулять, делала гимнастику по методу Алексеевой. Ольга Борисовна облачалась в черный гимнастический купальник и черные же колготки и прыгала, скакала, совершала махи ногами, изображала просыпающийся цветок или гарцующую лошадь. Мария Васильевна считала, что ходьба по парку в достаточно быстром темпе куда полезнее странных, весьма неуклюжих танцев, но Ольга Борисовна верила в свои этюды.

– Машенька, разве вы не помните? Во времена нашей молодости алексеевская гимнастика была очень в моде. Она еще называлась гимнастикой Дома ученых. А открыла это направление сама Айседора Дункан! Это чарующая,

удивительная, магическая красота свободного танца, разве вы не видите? Попробуйте! Это нужно прочувствовать! – убеждала ее Ольга Борисовна, хлопая в ладоши и прохаживаясь по коридору шагом «полечка».

– Не знаю, как скакала Дункан, но от ваших прыжков, Ольга Борисовна, так звенит хрусталь в шкафу, что скоро перебьется, – позволяла себе пошутить Мария Васильевна, глядя на то, как новоявленная «Айседора» выделывает замысловатые па ногами, отдаленно напоминающие танцы сиртаки и казачок одновременно.

Впрочем, Мария Васильевна считала, что любая физическая нагрузка, пусть и в таком виде, пойдет на пользу.

Год пролетел достаточно быстро. Урну захоронили. Решили ничего не устраивать. Ольга Борисовна с облегчением вернулась к обычной жизни, покончив со всеми похоронными делами, как она это называла. Мария Васильевна ругала себя за плохие мысли и предчувствия. Ошиблась. Ведь никогда не ошибалась. Видела то, что многие врачи не видят. А здесь ошиблась. Слава богу, что ошиблась. Втайне от вдовы Мария Васильевна купила и поставила в дальний угол на кухне, над холодильником маленькую иконку Богородицы «Прибавление ума». Приходя к Ольге Борисовне, Мария Васильевна сразу шла на кухню и тихонько, стоя перед холодильником, просила избавить рабу божию Ольгу от душевных заболеваний и послать ей просветление мыслей. Может, икона, может, препараты, которые принимала Ольга Борисовна, может, гимнастика Дома ученых, а возможно, все вместе подействовало, и Ольга Борисовна казалась совершенно здоровой – учитывая перенесенное горе и вынужденное одиночество. Мария Васильевна не знала, какую икону принести еще в дом к своей подопечной, чтобы не дать этому хрупкому равновесию сломаться. Один стресс, малейший толчок – и выстроенная, восстановленная память, психическое спокойствие слетят, как летит жесткий диск компьютера. Без надежды на восстановление.

– Можно войти? – спросила Лиза.

– Конечно, почему ты спрашиваешь? – удивилась Ольга Борисовна. – Есть – хочешь? Маша, кажется, котлеты оставляла. Ты же помнишь Марию Васильевну, Полинину маму? Кстати, как Полина? Вы поддерживаете связь? В детстве вы крепко дружили. Ты знаешь, у меня на редкость толковые студенты. Не понимаю, почему Женя так жаловался на студентов! Или мне повезло? Такой курс подобрался? Очень хорошие дети. Почему Женя не хотел, чтобы я преподавала? Или я сама не хотела? Конечно, мои жалкие потуги в молодости не в счет. Но я нашла себя в преподавании! Это удивительно. Теперь я понимаю, что студенты дают невероятные силы. Конечно, твой отец был блестящим лектором, и у меня и в мыслях нет с ним соревноваться. Но кажется, у меня получается. Ты должна прийти на лекцию. Послушать. Ты знаешь, я приходила на Женины лекции – было интересно. Но ему не было бы за меня стыдно. Мне иногда кажется, что я вовсе не хуже Жени.

Маша должна сегодня зайти. Или сегодня не вторник? Подари мне календарь на будущий год – очень нужен. Только чтобы цифры покрупнее были. И чтобы на стол можно ставить. Не на стену. Я совсем в днях недели теряюсь. Вчера была пятница? Так летит время, что я не успеваю следить. Недели как и не было. Приходится беспокоить Машу каждый раз. Я ей звоню утром – ты знаешь, она рано встает, так же, как и я, и это несомненное удобство, и сверяюсь с ней днями. Смешно, тебе не кажется? Она мне говорит, какое число, какой день. Конечно, я знаю, какой день и какое число, но вынуждена перепроверять. Иногда я подолгу засиживаюсь над Жениными записями и не понимаю, то

ли уже надо ложиться спать, то ли пора вставать. Твой отец все-таки был блестящий ученый. Не перестаю им восхищаться. Я и предположить не могла, насколько он талантлив. Ты обязательно должна почитать его рукописи. Невозможно оторваться. Надо Маше что-то подарить на Новый год. Она меня буквально спасает. Иначе бы я не попала в институт. Это ужасно невежливо, но я ее бужу в шесть утра, иначе я не успеваю сделать прическу. Меня пугает моя память – пью таблетки, Маша посоветовала. Но она говорит, что это совершенно нормально для моего возраста. Страдать забывчивостью. Но на работе это не отражается, поверь мне. И ты знаешь, я позволила себе вольность – дополняю Женины лекции! Нет, они, безусловно, законченные, завершенные, но там есть… э… эмоциональные зазоры. Как ты думаешь, Женя на меня не обидится? Ты решительно должна прийти на мою лекцию. В пятницу, да, в пятницу! Вторая пара. А сегодня у нас какой день? Надо позвонить Маше. Так ты будешь котлеты?

– Мам, мам… – прервала ее Лиза.

– Что? – Ольга Борисовна с некоторым изумлением посмотрела на дочь, будто пытаясь вспомнить, почему вдруг пустила дочь на порог и почему та так долго не появлялась. Но особенно ее интересовал вопрос, какой сегодня день недели. Наверняка вторник. Или все-таки среда?

– Мама, я выхожу замуж. Вот, пришла тебе сообщить.

Ольга Борисовна, нахмурившись, молчала.

– Чтобы ты была в курсе, – зачем-то объяснила Лиза.

– Замуж? Разве ты не замужем? – удивилась Ольга Борисовна. – Ах – да, это Полиночка замужем. Маша мне рассказывала про их свадьбу. И ты знаешь, что у нее уже двое детей? Мальчик и девочка. Маша показывала фотографии внуков. Очень милые ребята. Они такие маленькие, я совсем забыла, как выглядят маленькие дети. И совсем не похожи на Полину. Но глаза умненькие, живые. Кажется, младший, как же его зовут, вылетело из головы, хотя я старалась запомнить, болел недавно. Да, точно болел – Маша не смогла ко мне зайти. Знаешь, кажется, мне нужен секретарь. Машу я не могу беспокоить. У нее и так много забот, еще я со своим беспамятством. А был бы у меня секретарь – напоминать про лекции, помогать разбирать рукописи, было бы легче. Ты знаешь, что у Жени совершенно невозможный почерк. Я так многого не могу разобрать… Маша мне прописала таблетки, консервативное, так сказать, лечение, но я не могу оценить эффективность. Я же не вижу себя со стороны. Мне непременно нужен секретарь. Маша говорит, что мне положен социальный работник. Но я не понимаю. Социальный работник что делает? Ходит в магазин и заполняет квитанции? Зачем за меня ходить в магазин и заполнять квитанции? Мне не нужно. Я определенно чувствую себя в силах. Лиза, у тебя большие связи, ты можешь организовать мне секретаря? И как ты считаешь, если я подарю Маше чайный сервиз? Это будет достойный подарок?

– Мам, ты меня слышишь? Я выхожу замуж, – повторила Лиза.

– Да, дорогая, конечно, я слышу. У меня проблемы с памятью, а не со слухом. Хотя Маша говорит, что сейчас такие слуховые аппараты, что мне не нужно волноваться. Даже если возникнут проблемы, я смогу вести полноценную жизнь. Ты знаешь, я иногда и вправду чего-то не слышу. Но ведь это нормально в моем возрасте? Если студент шепчет или у него плохо с дикцией, я же вполне могу не разобрать его ответ и прошу повторить. Тебя, например, я слышу прекрасно. И Машу слышу. Хотя, на мой вкус, она иногда излишне повышает тон. Но это профессиональное – столько лет в поликлинике на приеме сидеть. Ей памятник надо поставить. Это же невозможное выгорание. Кажется, у Жени тоже наступило профессиональное выгорание, но я этого не понимала. Вот сейчас бы я его поняла. Иногда сама так устаю, особенно от нервов, что уснуть не могу. Ты знаешь, я себя так корю за то, что непозволительно мало интересовалась работами твоего отца. Сейчас бы мне очень пригодились его комментарии к записям. Ну что за манера – сокращать слова?