Вторничный ломтик мира

Фармер Филип Хосе

– Очень красива. Но я считаю, что вы на пороге великого разочарования, возможно, горя, а то и сумасшествия - терпеть не могу такие ненаучные термины!

– Я использую свой шанс, - сказал Том.
– Я знаю, это звучит чудаковато, но где бы мы были, если бы в нашем мире не было чудаков? Вспомните человека, изобретшего колесо, Колумба, Джеймса Ватта, братьев Райт, Пастера... Да вы сами можете продолжить список.

– Едва ли корректно сравнивать этих пионеров науки с собой и своим стремлением жениться. Но, как я уже выяснил,

она потрясающе красива. Это чрезвычайно любопытно. Почему она не замужем? Что с ней не так?

– Да она дюжину раз могла выйти замуж!
– воскликнул Том.
– Главное, она не замужем сейчас! Может быть, она разочарована и поклялась дождаться того самого мужчину. Может быть...

– Здесь нет никаких "может быть"! Вы просто неврастеник, - сказал Трауриг.
– Но я верю, что для вас опасней оставаться здесь, чем отправиться в Среду.

– Так вы согласны?!
– завопил Том, хватая руку доктора и пожимая ее.

– Возможно. Но у меня есть некоторые сомнения...
– Доктор был весьма дальновиден.

Том засмеялся, отпустил руку доктора и похлопал его по плечу:

– Скажите "да"! Ведь вы были по-настоящему потрясены! Только покойник устоит против такой красоты!

– Она в порядке, - сказал доктор.
– Но вы должны все обдумать. Если вы попадете туда, а она даст вам от ворот поворот, ваш конец может стать очень печальным - о, как я не люблю использовать такие поэтические слова!

– Нет, этого не произойдет. Мне не может быть хуже. Только лучше. Я смогу хотя бы увидеть ее живой.

Пролетели весна и лето. И в одно прекрасное утро, которое Тому никогда уже не забыть, пришло письмо с разрешением и инструкциями по переходу в Среду. Они оказались достаточно просты. Тому предписывалось лишь дождаться техников, которые должны были переналадить таймер в основании цилиндра.

Он никак не мог понять, почему ему не разрешили попросту не воспользоваться каменатором одну ночь и спокойно перейти в Среду, но вскоре бросил попытки вникнуть в бюрократическую логику.

Сообщать об этом кому-либо в доме он не собирался, главным образом из-за Мейбл. Но она все равно узнала обо всем на студии, заплакала, увидев его за обедом, и убежала к себе в комнату. Она очень переживала, но никому не позволила утешать себя.

В тот вечер, когда Том открыл дверь своего каменатора, его сердце билось как никогда сильно. К этому моменту остальные обо всем уже знали, ему не удалось сохранить свою тайну.

В общем-то он был даже доволен, что проболтался, поскольку соседи, похоже, обрадовались, натащили напитков и наговорили кучу пожеланий. В конце концов спустилась и Мейбл и со слезами на глазах тоже пожелала ему удачи. Она знала, что Том не любил ее по-настоящему, и надеялась, что кто-нибудь влюбится в нее, вот так же взглянув в ее каменатор.

Узнав, что Том ходил на прием к доктору Трауригу, Мейбл сказала:

– Он очень влиятельный специалист. Сол Воремволф,

который тоже посещает его, говорит, что Трауриг пользуется влиянием и в других днях. К тому же доктор Трауриг издает "Psyche Crosscurrents". Ты, наверное, знаешь - это один из тех немногих журналов, что читают другие люди.

Под другими Мейбл, конечно же, подразумевала тех, кто жил в дни со Среды по Понедельник.

Том сказал, что рад встрече с Трауригом, поскольку тот использовал свое влияние, побудив инстанции Среды пропустить так быстро его запрос. Стены между мирами ломаются очень редко, но очень влиятельные люди делают это, когда их очень попросят.

Немного погодя Том опять стоял, трепеща, перед цилиндром Дженни. В предыдущий раз он думал, что всегда будет видеть ее только в каменаторе. Но теперь уже совсем скоро увидит ее реальной, полной жизни.

– Ave atque vale![ Здравствуй и прощай! (лат.) ]- сказал он громко.

Все радостно закивали. Мейбл усмехнулась: - Как старо!

Они думали, что Том обращался к ним, - хотя, возможно, так оно и было.

Том вошел в цилиндр, закрыл дверь и нажал на кнопку. Он будет держать глаза открытыми, чтобы...

Сегодня была Среда. И хотя все оставалось по-прежнему, он как будто очутился на Марсе.

Том открыл дверь и вышел. Он видел лица семи человек и читал их имена на табличках, но не знал их.

Начал было здороваться, но вдруг застыл на месте.

Цилиндр Дженни Марлоу исчез.

Он схватил ближайшего человека за руку:

– Где Дженни Марлоу?

– Отпустите. Мне больно. Она ушла. Во Вторник.

– Вторник! Вторник?

– Да. Она давно хотела уйти. Здесь было что-то такое, что делало ее несчастной. Она была несчастна, это точно. Два дня назад она сказала, что ее документы наконец-таки приняты.

Видимо, тот психиатр из Вторника использовал свое влияние. Он приходил и видел ее в каменаторе, брат.

Стены, люди и каменаторы поплыли перед его глазами.

Время водило хоровод вокруг Тома. Это не Среда, это не Вторник. Это никакой день. Внутри он был прикован к какой-то сумасшедшей дате, которая никогда не могла существовать.

– Она не могла сделать это!

– Она это сделала!

– Но... ведь больше одного раза перемещаться нельзя!

– Это ее проблема.

Это было также и его проблемой.

– Я не должен был показывать ее ему!
– пробормотал Том.
– Сволочь! Свинья! Непрофессиональная, неэтичная свинья!

Том Пим долго стоял в каменаторной, затем пошел на кухню.

Если не принимать во внимание людей, то все осталось таким, каким было всегда.

Затем он пошел на студию и принял участие в ситуативной игре, точно такой же, как во Вторнике, Вечером Том посмотрел сводку новостей. Президент Соединенных Штатов имел другие лицо и имя, но слова его речи были такими же, как у президента во Вторнике.