Второе дыхание
Шрифт:
— Справедливо, — заметил Призрак.
— Угу. Летчик берет с собой еще одного приятеля-метеоролога в качестве штурмана и помощника…
— И это были вы? — уточнил Джон Руперт.
Я кивнул.
— Наш полет сквозь ураган завершился в морских волнах. Пилота подобрал вертолет, а меня занесло течением обратно на остров. Я нашел эту папку — случайно, — но не догадался, насколько важны эти бумаги, по крайней мере, поначалу. Они были составлены на разных языках и написаны разными алфавитами.
— И они у вас?
Призрак сильно занервничал и принялся дергаться и ерзать на стуле, почти
— Нет. Я пытался их прочесть, как мог, но я не знаю ни одного из этих языков.
Я рассеянно повертел пальцами и уверенно добавил:
— Один из языков был русский.
Джон Руперт, который сидел на краю стола, болтая ногой, с интересом спросил:
— А почему именно русский? И вообще, откуда вы знаете?
— В бумагах постоянно встречалось сочетание буквы с тремя цифрами, которое сразу бросается в глаза любому, кто хоть немного разбирается в физике. U-235. А на одной странице это сочетание было написано «У-235». «У» — это русское обозначение урана.
Я написал на бумажке «У-235», показал им и продолжал:
— Этот изотоп урана получают из урана-238 путем обогащения с помощью процесса, который называется газовой диффузией. А плутоний-239 — это обогащенный Pu-240. Они являются сырьем для изготовления ядерного оружия.
Руперт и Призрак нахмурились.
— Ну так вот, — я чуть заметно улыбнулся, — оба этих сочетания, либо U-235, либо Ри-239, встречаются на каждой странице в той папке. Я бы рискнул предположить, что те бумаги, которые я поначалу принял за письма, тоже были списками. На греческом, на немецком, на арабском, на русском, возможно, также на иврите. Что же до прочих… я могу только догадываться, но там очень много цифр. Возможно, это даты либо цены.
— И как вы думаете, что это за списки?
— Списки ингредиентов ядерных взрывных устройств. Не та ли это деликатная информация, о которой вы упоминали?
Но они не спешили раскрывать передо мной свои тайны.
— Насколько я понял, — сказал я, — эти бумаги — что-то вроде списка товаров. В части из них сказано, где и какие расщепляющиеся материалы можно приобрести. А в других записано, что требуется. Если эти бумаги представляют собой списки необходимых товаров и товаров на продажу, это означает, что «Объединенная торговая компания» в основном посредник.
Я умолк, ожидая реакции. Ни Призрак, ни Джон Руперт не высказали никаких возражений против моей версии, так что я продолжил:
— Мир испытывает нужду в разнообразных расщепляющихся материалах — то есть в сырье для ядерных бомб. Существует множество суверенных государств и просто сумасшедших террористов, которые знают, как изготовить ядерную бомбу. Это ведь на самом деле не так уж сложно. Только, слава богу, в мире слишком мало обогащенного урана и плутония. А потому спрос очень велик. И бумаги в той папке — я в этом практически уверен — это сведения о том, что сейчас имеется на рынке. До конца холодной войны немалая часть соответствующих материалов находилась в России. Бывшим Советам не больше нашего хочется, чтобы кто попало изготовлял ядерные бомбы, и потому они стерегут эти материалы пуще глаза, но воры и мошенники есть везде. Я подозреваю, что, если кому-то вроде вас удастся
— Одной меньше — и то хлеб, — с достоинством возразил Призрак.
У него были бесцветные серые глаза, в которых отражались угрюмые серые тучи, плывущие в окне. Я подумал, что вряд ли ему хватит энергии написать захватывающую книгу о бурях.
— То есть вы полагаете, что нелегальных фирм вроде этой «Объединенной компании» очень много и все они работают как посредники и, видимо, получают немалые проценты со сделок? — поинтересовался Джон Руперт.
— Не знаю, — ответил я. — Мое дело — предсказывать погоду. Я впутался в эту историю с ураном совершенно случайно и хочу как можно скорее из нее выпутаться.
Мой протест упал на каменистую почву и сгинул незамеченным.
— Все эти бумаги в папке скоро устареют, — добавил я. — Если это действительно списки, если они предназначены для того, чтобы свести людей, имеющих доступ к урану-235, с теми, кто хочет и может его приобрести… Каких-нибудь полгода, и все переменится.
Призрак тонко улыбнулся.
— Мы довольны уже тем, что вы держали в руках свежие списки… э-э… скажем так, товаров, имеющихся в продаже. Обычно мы действуем по принципу: «Это все, что вам следует знать» — и иногда не сообщаем людям того, что для них действительно жизненно важно. Однако в вашем случае то, о чем я спрошу, и, быть может, то, что я сообщу, может вам пригодиться, а может и нет. Это ясно?
«Яснее некуда», — угрюмо подумал я. И посмотрел на часы. По утрам автобусы ходят не слишком-то регулярно, а на улице дождь… «Бегом бежать придется, — подумал я. — Бедные мои ноги!»
— Насчет времени не беспокойтесь, — отреагировал на мой жест Джон Руперт. — Я распоряжусь, чтобы вас доставили на машине.
— Подумайте, — сказал Призрак. — Постарайтесь вспомнить. Из сведений, содержащихся в папке, нам важнее всего знать имена покупателей и продавцов. Вы не могли бы вспомнить хоть одно из них?
Я сказал, что, увы, не могу — только часть одного из имен.
— Хоть что-нибудь, что угодно.
— Ну, — сказал я, — в одной из рубрик мне встретилось слово «hippostat».
Я написал это слово на бумажке.
— Возможно, это значит «ипподром». А может, я и ошибаюсь.
— Возможно, — кивнул Призрак. — У вас есть какие-нибудь соображения относительно того, где может находиться папка в настоящее время?
Передо мной как наяву встал Майкл Форд, возвращающийся из деревни со счетчиком Гейгера в одной руке и папкой в другой. Он сел с ними в самолет, и больше я их не видел.
Но одновременно с этим я вспомнил, как тщательно Майкл Форд позаботился о том, чтобы им не пришлось меня уничтожить. А возможно, это Эми придумала завязать мне глаза. А может, даже Робин, мозговитый толстячок.
И я ответил Призраку:
— Где папка сейчас, я не знаю.
Это была правда, и все же я покривил душой — и мне сделалось стыдно.
В голове у меня блуждали смутные идеи о том, что я, возможно, сумею убедить эту компанию бросить свое противозаконное занятие — вроде как бросить курить. Я еще не успел как следует обдумать ничего, кроме собственного спасения.